Лия ожидала упреков и обвинений в сумасбродстве — ей и самой решение представлялось чуточку безумным, — но Марису заинтересовал только один аспект:
— И где ты будешь жить?
— Пока не думала. Может, какое-то время поживу в мотеле, в нашем номере. У меня припасено немного денег. Наверно, протяну на них пару месяцев, а если найду работу, то и дольше.
Мариса вздрогнула и обхватила себя руками:
— Это безумие.
Ага, все-таки дошло до этого.
— Знаю, со стороны именно так это выглядит, — произнесла писательница. — Но я уверена, что делаю правильный выбор. Всю свою сознательную жизнь я провела в тесном мирке блога и в аудиториях Художественного центра. И с музыкой «Крыс на дизельном ходу». Все по кругу, изо дня в день. А здесь я внезапно поняла, что мне по силам множество других вещей. Вместо того чтобы копаться в каких-то эпизодах истории группы, которая уже несколько десятилетий как перестала существовать, и рыться в грязном белье музыкантов, я могу попытаться изменить мир к лучшему.
— Но ведь… Ведь это была работа всей твой жизни! Ты столько отдала группе!
— Тоже верно. Только, если как следует подумать, я ничему так и не научилась. А что Джексон Коул говорил чуть ли не в каждой своей песне? «Будь самим собой. Иди за своей мечтой. Изменяй мир». Что-нибудь подобное я сделала? Приложила усилия? Нет!
— И репортажи о мигрантах эту ситуацию изменят?
— Понятия не имею, — пожала плечами Лия. — Но, знаешь, у меня к Коулу — если бы мне довелось его встретить — был один вопрос: почему музыка «Дизел Рэтс» не спасла Эйми? И теперь я поняла, что ответить на него мог один-единственный человек на земле — сама Эйми. — Она немного помолчала. — Случайный разговор с Эрни той, первой ночью оказался для меня подлинным откровением. Я крутила его слова так и этак в голове. И то, что с нами произошло за эти часы, и его рассказ — они заставили меня задуматься о том, как и чем я могу помочь другим людям. Изменить мир. А не поганить жизнь Стива ради какой-то паршивой сенсации, которая заинтересует только десяток упертых фанатов!
Мариса открыла рот, потом покачала головой. Наконец предложила:
— А может, утро вечера мудренее? Посмотрим, что ты скажешь, хорошенько отдохнув.
— Я не передумаю.
— И все же советую оставить решение на завтра, — тут глаза у Марисы расширились. — Ох, черт, совсем забыла! Алан же собирается прилететь! Мне надо связаться с ним, узнать, сможет он сдать билет или уже слишком поздно.
Она встала, вытаскивая из кармана мобильник, и бросила, набирая номер:
— Подумай над этим!
— Конечно, мамочка. Сообщу о результатах за завтраком.
Мариса показала подруге язык и скрылась в номере. Лия осталась наедине со звездной ночью и пустыней.
17. Сэди
За долгий путь от «Призрачного пассажа» до больницы вся храбрость Сэди потихоньку улетучилась. Всю дорогу они с Гонсало молчали, что ее вполне устраивало. Желание болтать с кем-либо — произносить какие-то идиотские слова и выслушивать бредовые ответы — у нее отсутствовало напрочь.
Проходя между раздвинувшимися створками стеклянных автоматических дверей центрального входа больницы, девушка ощущала только опустошенность да тоску. Она понятия не имела, чего хотела добиться встречей с художницей, и довольно живо представляла себе, как та отреагирует, увидев свою несостоявшуюся убийцу. Вряд ли появление Сэди порадует старуху! Перспектива вновь встретиться с Мэнни ее тоже отчасти напрягала. Все-таки не очень здорово, когда видишь, что вороний братец на любое твое слово или действие реагирует вспышкой неодобрения, а то и и гнева. Сэди не очень понимала, почему ее так волнует мнение Мэнни.
Но теперь сдавать назад было слишком поздно, поэтому она ссутулилась и, сунув руки поглубже в карманы худи, проследовала за Гонсало к лифту.
Еще на улице девушка заметила ворон — они сидели рядком на козырьке больничной крыши, на ветвях мескитового дерева и на кактусах перед фасадом. В фойе им повстречались два дежуривших вороньих братца. Когда Сэди и Гонсало вышли из лифта, в коридоре на этаже обнаружились еще двое. Все они провожали девушку спокойными, но мрачными взглядами, и она нисколько не сомневалась, что, кабы не защита ведьмы, лежать ей уже в наспех вырытой могиле где-нибудь в пустыне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И возможно, это было бы лучшим для нее выходом. Способом избавиться от всего этого дерьма.
Ну да, Сэди заставила Гонсало привести ее сюда, только… Положим, встретится она со старухой, а дальше-то что? Промямлит ей: ах, простите меня — и на этом все. Да она не просто сожгла за собой мосты, а разнесла их взрывом на мелкие куски, будто их никогда и не существовало.
Эх, если бы она только научилась думать головой, прикидывать наперед! Ведь с тех самых пор, как Реджи вышвырнул ее в пустыне, она словно с цепи сорвалась — прямо как та бешеная собака, которую копы пристрелили на их улице прошлым летом.
Ведь даже сейчас, пускай до пены у рта дело и не дошло, она лихорадочно соображает, как бы ей выпутаться из переплета, да еще жалеет, что выкинула канцелярский ножик. Как здорово было бы воткнуть его прямо в эту источающую надменность спину Гонсало!
«Хватит бредить», — велела Сэди самой себе.
На самом деле, будь у нее нож, она ослабила бы нарастающее внутри давление, от которого у нее уже натягивается кожа, а голова превращается в кипящий котелок.
Сэди глубоко вздохнула. Черт, и во рту пересохло.
Когда они проходили мимо уборной, она бросила:
— Мне надо в туалет, — и юркнула за дверь, прежде чем Гонсало успел как-то среагировать.
Пустив воду в раковине и сложив ладони ковшиком, девушка жадно напилась, затем ополоснула лицо. И посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее таращилась какая-то мутная психованная девка.
Сэди что есть силы закусила губу, и старая рана тут же открылась. Солоноватый металлический привкус крови, наполнившей рот, немного снял напряжение. Капельку полегчало — теперь психованная девка в зеркале скорее походила на жалкую уличную девчонку с окровавленной губой.
Сэди сплюнула в раковину и принялась следить, как кровавая слюна медленно стекает к сливному отверстию. Когда ей это надоело, снова включила кран и смыла плевок.
Затем вытащила несколько бумажных полотенец, намочила их и оттерла с лица и шеи самые заметные пятна грязи и пота. Кое-как пригладила пальцами волосы. Одежда на ней основательно перепачкалась, а уж воняла — прямо как тот загаженный торговый центр, но с этим, увы, ничего поделать было нельзя. После сих нехитрых гигиенических процедур Сэди снова хлебнула воды из-под крана. Наконец выпрямилась и вышла в коридор. Гонсало поджидал ее, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— Ну, готова? — буркнул он.
Девушка кивнула.
Они миновали сестринский пост и оказались возле двери, которую караулил еще один вороний братец. Гонсало пропустил Сэди в палату, а сам остался в коридоре.
Девушка провела языком по прокушенной губе и сглотнула. От вкуса крови осталось только напоминание, но ей помогло и это.
На стуле у изголовья койки сидел Мэнни, который при появлении Сэди поднялся. Эгги лежала с закрытыми глазами и казалась жутко бледной — но, быть может, только из-за света люминесцентных ламп, проникавшего в палату через широкое смотровое окошко.
— Никаких шалостей, так? — осведомился парень.
— Что?.. Нет! — Сэди вгляделась в Эгги. — Может, мне зайти, когда она проснется?
Но тут художница так внезапно открыла глаза, что девушка отшатнулась.
— Кто говорит, что я сплю? — спросила старуха.
Сэди осторожно приблизилась к изножью кровати.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, переминаясь с ноги на ногу.
— Уже лучше.
— Хм, тогда… Я, это, приношу извинения. Что вы ранены. Эм-м… — Она прочистила горло и предприняла новую попытку: — Что я вас ранила.
Эгги бесконечно долго разглядывала ее, не произнося ни слова. Взгляд ее был такой мрачный и серьезный, что Сэди отчаянно хотелось отвести глаза, только сделать этого она не могла.
