— Понимаю, — кивнула девушка.
Еще бы она не понимала. Ведь они вдвоем так часто говорили об этом, растянувшись на плоских скалах позади дома и пытаясь представить, что же лежит за простором пустыни, простирающейся внизу. Томас всегда думал, что Сантана покинет резервацию одна, а он останется заботиться о семье. Пускай он и старший, а ей еще год учиться в школе. Братское чувство подсказывало ему, что сестра не должна упускать ни единой возможности, и если ради этого ему придется остаться — что ж, так тому и быть.
Но если Стив не обманывает, если он и вправду готов помочь, тогда почему бы им не отправиться в путешествие вдвоем.
— А ты когда-нибудь уезжала? — спросила Сантана у Тетушки.
— Нет, — покачала головой та. — Это Люси была странницей, моталась по нашему миру да по краям майнаво. А я как ваша мать. Меня никогда не тянуло в дорогу. Понимаете, все, что я когда-либо в жизни желала познать, находится здесь, в Расписных землях.
— Красные скалы, пыль да пустыня, — устало проговорил Томас.
— Именно, — кивнула Тетушка. — Но еще друзья, семья и община.
Ворона на перилах нахохлилась и издала звук сродни хриплому пыхтению.
— Думаю, Хорхе, эти встречаются во всех трех группах, — засмеялась старуха.
— Что он сказал? — поинтересовалась Сантана.
— Спрашивал, куда следует относить любовников.
Сантана склонила голову набок и внимательно посмотрела на Тетушку.
— Потому что… — она вдруг осеклась и скорчила гримаску. — Фу! С птицей?
— Он не был птицей, когда мы…
Девушка торопливо зажала уши руками:
— Излишние сведения!
Тетушка снова рассмеялась.
— Я же не всегда была такой старой. А Хорхе, когда он не в перьевом облачении, и до сих пор весьма привлекательный мужчина.
Ворона защелкала клювом и выпятила грудь.
— Разве что немного тщеславный, — добавила старуха.
Птица каркнула в притворном возмущении и перелетала к своим товарищам на мескитовое дерево.
Мигом посерьезнев, Тетушка повернулась к Томасу и заговорила:
— Где бы ты ни оказался, держись подальше от призрачных дорог. Как в жизни, так и в смерти. Может, Консуэла Мара и не замышляла этого, но она навлекла на тебя проклятье. И проклятье страшное — такое возлагается на оборотней. Утилизаторы пометили тебя как свою собственность; они этого никогда не забудут и не отпустят тебя.
— Да не собираюсь я даже носа показывать возле призрачных дорог, — заверил ее парень.
— Вот и не показывай. — Тетушка поднялась из кресла. — Ойла. Рада, что ты дома. А теперь пора старухе и на покой.
Проходя мимо Томаса, Тетушка взъерошила тому волосы. Сантана вскочила и чмокнула ее в щеку, а затем придержала для нее дверь в дом.
Когда девушка снова уселась в кресло, Томас задумчиво созерцал рассвет.
— Странно все-таки, — заговорил он. — Теперь, когда я вовсе не боюсь Морагу и меня даже тянет учиться у него, другая моя часть жаждет убраться из резервации еще сильнее, чем весь я раньше.
— Может, как раз ничего странного в этом нет, — отозвалась Сантана. — За день ты чего только не повидал, в каких только безумствах не участвовал, но в конечном итоге все это лишь часть твоего заточения здесь, твоего шаманского пути.
Парень кивнул.
— Мне кажется, если я еще немного потяну с отъездом, то уже никогда отсюда не выберусь.
— Да, я тебя полностью понимаю. И при первой же возможности сама уеду — а ведь я люблю все то, что пугает тебя до смерти.
— Дело вовсе не в том, что я чего-то боюсь.
— Знаю, — улыбнулась девушка. — Просто пока у тебя не было возможности увидеть, лучше ли живется во внешнем мире. Или хотя бы разглядеть разницу.
— Как думаешь, вернешься сюда?
— О да, конечно. Разве в конце концов все не приезжают обратно?
— Наверно, большинство.
Правда, сам Томас не был уверен, что войдет в это большинство. Заглянуть на пару дней, погостить? Вполне возможно. Но вернуться насовсем? Сейчас ему такое развитие событий представлялось наименее вероятным.
Вскоре Сантана отправилась спать, а он остался сидеть в одиночестве на крыльце, размышляя о будущем и любуясь рассветом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Даже вороны улетели в свое гнездовье в Желтом каньоне.
19. Стив
Рувим предлагал довезти меня прямо до каньона Расписное Облако, но я распрощался с ним у дома Томаса, после чего поднялся на горную тропу. Объяснил, мол, мне необходимо подумать, а на прогулке голова у меня работает лучше всего. И то и другое сущая правда, но еще я надеюсь, что здесь, в одиночестве, мне удастся поговорить с Калико.
Отойдя примерно на километр от жилища Томаса, я начинаю выкрикивать ее имя. Призывы мои скатываются с тропы и растворяются в пустыне да кустарнике. Единственный получаемый мною ответ в этот предрассветный час — полнейшая тишина. Я зову подругу еще где-то с километр и затем сдаюсь.
М-да, здорово она на меня разозлилась.
Возвращаться в пустой трейлер — перспектива не из приятных, но снаряжения у меня при себе никакого, а я уже слишком стар, чтобы завалиться спать в дикой местности без спальника. По крайней мере, такими доводами я себя убеждаю топать к трейлеру. Но в глубине души, естественно, надеюсь, что Калико поджидает меня дома. Я выйду из-за трейлера, а она сидит себе за столом и спрашивает как ни в чем ни бывало:
— Ну и где тебя носило?
Но вместо нее у себя в гостях я обнаруживаю Морагу.
Шаман угнездился на столе: потягивая пивко — которым, скорее всего, угостился из моего же холодильника, созерцает каньон. Когда я выхожу из пещерки, он лениво поворачивает голову, хотя наверняка услышал мои шаги много раньше, еще пока я лез вверх по тропе.
Кроме его задницы на столе имеется свеча — она тихонько чадит себе, капая воском в тарелочку. Лужица натекла изрядная, и мне не составляет труда догадаться, что ожидание Морагу несколько затянулось. На горизонте потихоньку разгорается розовая заря, а непроглядная тьма так же неторопливо сдает свои права.
— Ойла, Глотающий Духов, — произносит шаман.
— Не смешно! — огрызаюсь я.
— И впрямь. Чем ты только думал, черт тебя подери?
— Будто я знал, что происходит, и мог поступить как-то иначе!
— Тоже верно. — Он делает пару глотков. — Говорят, мнение Калико о тебе недавно основательно пошатнулось.
Я оставляю его ремарку без ответа и отправляюсь к холодильнику. Вернувшись с тремя бутылками, передаю одну Морагу, другую открываю для себя и, осушив ее наполовину, усаживаюсь рядом с гостем на стол.
— Откуда ты узнал?
— Да кузены трещат с самого утра, — шаман пожимает плечами.
Естественно, это он не о каких-то там своих родственниках, а о майнаво. Несколько дней назад я бы закатил глаза или скривился, а сейчас просто киваю — дескать, да, такие они ребята.
— Им больше делать нечего, кроме как сплетничать о старом отшельнике, который мечтает только о том, чтобы его оставили в покое?
— Ты для них загадка. Самый интересный пятипалый в мире. Чем бы ты ни занимался, хоть один маленький кузен увидит и обязательно расскажет об этом другим.
— Ужасно увлекательные байки! Да до вчерашнего дня я вообще ничего не делал: бродил по пустыне, зависал со своей подружкой, играл на гитаре, ел да спал. Кого это может занимать?
— Ты ведь знаешь, что отличаешься от других белых, верно?
На этот раз я не выдерживаю и закатываю глаза:
— О боже! Сейчас последует офигительное откровение, будто на самом деле я ящерица, кролик или другая тварь!
— Нет, — с улыбкой качает головой Морагу. — Чего нет, того нет. Но есть кое-что другое. Во-первых, ты довольно давно живешь в ином мире, а это сильно меняет человека.
— Принято, хотя я этого и не ощущаю. Но Калико что-то такое говорила.
— А во-вторых — у тебя безупречная репутация. Причем тебя уважают не только индейцы в резервации, но и майнаво в пустыне.
— Да кроме своей подруги, никого больше… — я обрываю себя на полуслове.
