— Открыть глаза! Смотреть сюда, офицерская сволочь! — орал лысый. — Что это?! Телеграмма тебе! Картины еще не готовы — конспираторы гребаные! Знаем, что за картины! Кто он?! Как его зовут?! Адрес! Через час мы все это будем знать и без тебя! Это твой последний шанс! Будешь говорить?!
Подследственный один раз был в зеленой виноградной долине, где в небольшом домике проживал его бывший сослуживец по полку со своей женой, молодой интересной женщиной с печальными глазами. Прав этот лысый, они направят запрос в местную милицию, и не составит особого труда выяснить, кто отправил телеграмму, если, конечно, Иннокентий не перестраховался и не отправил ее с другого почтового отделения, отстоящего подальше от его места жительства. Можно вновь сказать этим сволочам, которых он ненавидел до глубины души, что он не знает адреса, имени отправителя телеграммы. Нет, нужно показать, что он их не боится, несмотря на разбитое, непослушное тело, одолеваемое ужасной болью.
— Я не скажу, делайте что хотите, — прохрипел он разбитыми губами.
— Ах ты, офицерская сволочь! — вновь заорал лысый и так стукнул подследственного по голове, что тот, как куль, свалился на пол без сознания.
— Запрос отправил? — устало спросил лысый.
— Отправил.
— Отправь вдогонку новую телеграмму, строго укажи — выяснив личность отправителя телеграммы, не предпринимать никаких действий, ждать наших указаний. Откуда пришла телеграмма?
— Поселок Судак.
— Знаю, небольшой поселок, думаю, там не будет особых трудностей с выяснением личности отправителя, если только он не предпринял мер предосторожности. Когда что-нибудь выяснишь, бегом сюда. Местным доверять арест не будем, сами поедем, а то они запорят нам всю работу. Иди, а я еще немного поработаю с этим гадом.
Парень, энергично шагая, вышел из комнаты, а лысый взял графин и полил водой лежащего мужчину.
Поздним вечером Иннокентий и Мария сидели в кухоньке и чаевничали. Мария просматривала книжку со стихами, а Иннокентия охватило неприятного предчувствие: что-то его терзало, не давало отправиться спать — он знал, что не сможет заснуть.
«Наверное, нервы расшалились, — подумал он. — Осталось всего три дня, и тогда наступит новая жизнь, и это нищенское существование буду вспоминать, как кошмарный сон».
Об опасности предстоящего путешествия он старался не думать — море не озеро, оно часто штормит, тем более в этот осенний период, когда погода становится неустойчивой. Правда, вот уже неделю стоит одуревающая жара, на море — полный штиль, отсутствие какого-либо дуновения, движения воздуха. Даже сегодня вечером воздух был вязким, пропитанным зноем дня, давил на виски головной болью. Было тяжело дышать, сдавливало грудь, а особенно раздражало то, что Мария уткнулась в книгу, словно нет ничего более интересного на свете. Вот она читает стихи, рефлектирует и не думает о том, что через час наступит следующий день, и до их отъезда останется всего два дня. А она этого не знает, потому что он решил сказать ей об этом в последний день, чтобы она никому не проболталась или не стала вести себя подозрительно. Сегодня одиннадцатое сентября, а через час с небольшим, будет двенадцатое, а там… Тут он заскрипел от злости зубами, а Мария недоуменно вскинула на него глаза, как бы молчаливо тревожно спрашивая: «Что с тобой?» А его крутила, била тревога, ведь свой отъезд он наметил на ТРИНАДЦАТОЕ! Это число в его жизни всегда было сопряжено с неприятностями. И жара, от которой даже вечером нет спасения, и тишина. Тишина?!
— Тишина, Мари, послушай, какая стоит тишина! Нигде ни собака не гавкнет, ни корова не замычит, ощущение такое, что все кругом вымерло, — произнес он вполголоса. — Как и должно быть перед концом света.
— Что ты несешь, Кеша! Поздно уже, поэтому и тишина. Все спят. Пора и нам ложиться спать. — Мария оторвалась от книги, сладко зевнула и уменьшила огонек в керосинке. — Пойду, постелю. — Она встала и пошла в комнату.
Иннокентий посмотрел ей вслед, затем подошел к шкафчику, достал из-за бутылки с подсолнечным маслом сверток и развернул тряпку. С золотой пластины на него смотрело уродливое божество, оно, ухмыляясь, выставило вперед громадные персы. Он смотрел на языческое божество и не мог оторвать взгляд, не зная, что его больше привораживало — сам кусок золота или то, что на нем было изображено. Вдруг за окном забарабанили капли дождя.
— Слышишь, Кеша? Дождь начался. Поэтому и давило на душу, а сейчас полегче будет, — донесся из комнаты голос Марии. — Я окошко открыла, после дождя будет прекрасно спать, дыша свежим воздухом. Может, приоткроем и дверь, свежее будет?
Но надеждам ее не суждено было сбыться — дождь закончился слишком быстро, чтобы напоить прохладой наступающую ночь. Услышав, что Мария возвращается в кухоньку, Иннокентий быстро засунул маску себе за пазуху. Ему было неловко от того, что он взял без спросу ее вещь. Решил выждать, когда Мария отправится спать, и положить ее на место. Встал и вышел на улицу, бросив жене на ходу:
— Пойду подышу свежим воздухом в саду, а ты ложись — я скоро.
Он вышел во двор. Те несколько деревьев, росшие на крошечном участке, трудно было назвать садом, но все же… Прошелся до уборной, справил нужду, а когда вышел, услышал шум подъезжающего автомобиля. Сердце сдавило плохое предчувствие, и он, вместо того чтобы вернуться в домик, спрятался за старой развесистой грушей, моля Бога, чтобы автомобиль проехал дальше. Но чуда не случилось, мотор затих возле калитки. Хлопнула дверь авто, раздались приглушенные мужские голоса. Ему послышалось, что кто-то сказал:
— Это здесь. Небось дрыхнет гад, сны смотрит!
На говорившего цыкнули, и тот замолк. Послышался скрип открываемой калитки и быстрые шаги.
— Ты давай к окну, если что, стреляй по ногам! — властно произнесла темная фигура, поднимаясь на крыльцо.
Теперь у Иннокентия сомнений не было — пришли за ним. Марии он ничем не мог помочь — у дома находилось четверо людей, несомненно, вооруженных, а его армейский револьвер спрятан на чердаке. «Ей ничего не угрожает, — постарался убедить себя Иннокентий, — ведь изготовлением фальшивых денег занимался я, а не она. Допросят и отпустят. А вот если поймают меня…» Он услышал, как постучали в дверь, не зная, что она не заперта, затем раздался короткий вскрик Марии и грубый мужской возглас:
— Где он?! Давай, колись, сучка!
Больше Иннокентий не стал выжидать. Через пару десятков метров от дома начинались громадные виноградники винзавода. Согнувшись, двинулся к ним, но под ногами предательски хрустнула сухая ветка, он замер, и тут же услышал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
