— Возможно, кто-нибудь и заметил эту несуразность. И, может быть, узрел в ней новый закон природы: обстановка в космосе, в частности авария «Цефея», вызывает уменьшение тел животных.
Во всех музеях около человека, надолго задержавшегося у какого-нибудь экспоната, вскоре собирается кучка любопытных. Рой с Генрихом не обошли и трети стенда «Цефея», как им стали мешать толкающиеся посетители: «Скажите, а что здесь показывают?», «Что-нибудь новое есть?», «Да ничего интересного, старая катастрофа. И чего люди толпятся!».
— Уйдем, — сказал Генрих.
Рой показал дежурному по залу карточку института. В музее, впрочем, братьев узнавали и без документов: в одном из помещений среди портретов исследователей космоса висели и их фотографии. Дежурный посоветовал посмотреть в демонстрационном зале фильм о «Цефее» и выслушать заключение экспертов, расследовавших трагедию.
На стереоэкране вспыхивали знакомые еще по школьному курсу кадры: первые звездолеты с аннигиляторами пространства, позволяющими развивать сверхсветовые скорости, портреты великих завоевателей космоса, отлеты, причаливания к незнакомым небесным телам, снова отлеты, торжественные возвращения...
«Цефей» в семействе сверхсветовых кораблей не был уникален, рядовой галактический лайнер. Задание, врученное команде, тоже не показалось необычайным. Отклониться от освоенных космических трасс, посмотреть еще не изученные уголки всюду, в общем, одинакового галактического пространства — что тут особенного? Десятки кораблей бороздили межзвездные просторы, везде было как возле родного, хорошо изученного Солнца, трудность представлялась одна: чем дальше от Солнца, тем больше надо брать активного вещества для двигателей.
Уже через полстолетия такой наивный расчет, восторженное опьянение от первых успехов безвозвратно прошли: космос был не только обширен, но и грозен, каждый неизученный район таил опасные непредвиденности. И трагедия «Цефея» была одним из событий, что привели человечество к трезвому пониманию своих возможностей и величины опасностей.
Астронавты, поднимаясь на корабль, весело прощались с Землей. И обезьянка Нелли визжала, металась меж людей, повисала на перилах трапа — забавная хлопотунья, существо в рост мужчины, с умом годовалого ребенка.
Все четыре года полета к Ригелю регистраторы, фиксирующие жизнь в отсеках, изображали одни и те же, без изменений повторяющиеся картины. Первая неожиданность совершилась, когда внезапно и все сразу отказали корабельные автоматы: штурманские и бытовые приборы, командные аппараты аннигиляторов. Все связанное с электричеством полностью замерло.
Уже не могущественный корабль, свободно меняющий структуру пространства и тем создающий себе сверхсветовую скорость, а безжизненный ящик мчался в темной пустоте. О панике экипажа свидетельствовали записи в бортовом журнале: и командир Сергеев и штурман Борн пытались аварийным способом — чернильной пастой на бумаге — передать человечеству известие о беде. Но паста испарялась с листа, неведомая сила стирала назавтра все написанное сегодня, лишь по вмятинам на страницах можно было как-то разобрать, о чем стремились поведать миру командир и штурман.
На э.кране появились журнальные записи, торжественный голос диктора скорбно читал обрывки фраз: «Дьявольское поле, все автоматы... Вероятно, электрическое... Только в телескоп... Две планетки, назвали Сцил-лой... несет на Харибду... Каждая молекула тела пронизана... Вручную люк очень трудно... Так удивительно похожа!.. Бедная Нелли... Мы пока...»
— Дальше идут страницы несомненно заполненные, но даже вмятин не разобрать, — комментировал диктор показанные чистые листы журнала. — И только на обратном пути, когда звездолет, по-видимому, обогнул опасную планетку, названную Харибдой, снова появляются записи, и снова они свидетельствуют о смятении и отчаянии.
На экране загорались и погасали отдельные разобранные буквы, диктор читал наиболее вероятную расшифровку: «...терпеть две недели, когда каждая минута ужасна... Борн возражает, он уверовал... Убежден, что аннигиляция не усилит... Почему верить!.. Аннигиляторы теперь можно... спрашиваю — почему... общее мнение — да!.. Борн... однажды спасенные, снова... я очень резко... Убежал с обезьянкой... последнюю запись — включаем...»
— Это и точно последняя запись, — сообщил диктор. — Посмотрите теперь, как галактический курьер «Орион» обнаружил «Цефей».
Навстречу зрителям летел мертвый корабль с безжизненными аннигиляторами, с погашенными ходовыми огнями. Он не откликался на запросы, не менял скорости. К нему устремился с «Ориона» разведывательный космолет, спасатели вскрывали аварийные люки, с осторожностью проникали внутрь. И то, что они увидели на «Цефее», страшными картинами разворачивалось на экране. Сергеев и старший механик лежали бездыханными в рубке, их руки впивались в рычаги — командир с помощником, уже умирая, судорожно выключали запущенные аннигиляторы. Весь экипаж, кроме Борна, был на рабочих местах — и все мертвы. Борн распластался на полу в салоне, на нем, обхватив его руками, лежала обезьяна. И Борн и обезьянка были живы, но без сознания.
Врач с «Ориона» высказал предположение, что гибель экипажа совершилась от электрического поражения нервных клеток, диагноз подтвердили на Земле. Эксперты единогласно сошлись, что «Цефей» попал в гигантское электрическое поле между загадочными планетами Харибда и Сцилла и что оно заблокировало механизмы корабля. Описав траекторию вокруг Харибды, звездолет вынесся в открытый космос. Экипаж, измученный электрической пыткой, постановил, когда появилась такая возможность, запустить аннигиляторы, чтобы поскорее отсюда выбраться. Против преждевременного включения механизмов возражал один Борн. Не исключено, что в момент уничтожения пространства произошло гигантское сгущение электрических потенциалов внутри корабля.
Вывод экспертов был таков: пока взаимодействие пространства и полей всесторонне не выяснено, новых звездолетов в опасные районы не посылать.
— Именно тот вывод, которого, по-видимому, желала Олли, — сказал Генрих. Экран погас. — Выйдем, Рой.
— Ты хочешь возвратиться в институт?
— Я бы погулял по парку. Не знаю, как чувствуешь себя ты, а мне сегодня не до работы.
— Я тоже не машина, и у меня тоже нервы, — хмуро ответил Рой.
8
В центральном парке Столицы всегда можно было найти пустынную аллейку. Нарядно окрашенные клены понемногу сбрасывали листья, хотя до Недели листопада оставалось около трех недель. Генрих поймал в воздухе малиновый листочек, зажал его в руке. Давно Рой не видел брата таким грустным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
