Молитва такого обстоятельного и аккуратного в делах человека не могла быть недоходчивой куда следует. В тот же вечер, или, точнее, в ту же ночь Пал Палыч, очевидно рискнувший на игру крупную, выиграл очень большую сумму, превысившую все его ожидания и надежды. У каждого записного игрока бывает в жизни его день — нужно только этот день угадать. Пал Палыч его угадал, — если, конечно, в этом деле не было действительно помощи соблазненной обещаниями высшей силы, что экономка склонна была признать, но люди просвещенные сочли бы кощунством. Одним словом, в скором времени Пал Палыч Расчетов не только выкупил свою подмосковную, но округлил владения приобретением соседней рощицы и довольно обширного покоса и даже устроил конский завод. Об этом его выигрыше говорили в Москве и жертвой его называли именно купца Бандаулина, впрочем, настолько богатого, что у него осталось достаточно и на дальнейшие карточные подвиги. О том, как в те времена играли, досужий человек может прочитать хотя бы в превосходных бытовых очерках Пыляева. Случай Пал Палыча был сравнительно не таким уж выдающимся событием.
Нужно ли говорить, что все свои тайно, без наличных свидетелей (про экономку он не знал) данные обязательства Пал Палыч выполнил неукоснительно и безо всяких фокусов — строго все высчитал на бумажке и отчислил причитавшийся с него куртаж, добавив и сверх того обещанное. В этом отношении на него можно было вполне положиться. Но всего замечательнее (есть же такие люди!), что с той поры Пал Палыча больше в клубе не видали, и общая судьба более легкомысленных игроков его не постигла. Жизнь свою он окончил человеком не только вполне обеспеченным, но и уважаемым за добродетельные его дела. И всякий знал, что ни одного дела Пал Палыч не начинает, не перекрестившись трижды, а в важных случаях не положив и земной поклон. Конечно, не он один так поступал, но далеко не всем это помогало без промаха, должно быть, потому, что не все имели его кредит исполнительного в договорах контрагента.
И все-таки через ту же болтливую экономку стало москвичам известно, что были случаи, когда Пал Палычу сделки не удавались. Такой случай был будто бы с приплодом от какой-то породистой кобылы, каковой приплод был им исходатайствован обычным способом. Дело было, по-видимому, верным, и если жеребенок оказался непредусмотренной масти и породы неблагородной, то это могло быть объяснено либо недосмотром, либо чистым жульничеством конюха. Однако Пал Палыч, как рассказывают, был настолько огорчен и оскорблен в лучших чувствах, что лично загасил и приказал три дня не возжигать лампадки, обычно горевшей в его спальне. Суеверно, конечно, но по-человечеству понятно: сам в делах аккуратный, он имел право требовать того же и от тех, с кем имел постоянные коммерческие отношения. Во всяком случае, в таком деле, как конский завод, чудеса недопустимы.
Как выше сказано, дворянин Расчетов помер от бараньей косточки, случайно проглоченной и неудачно застрявшей в пищеводе. Нам не удалось установить подробностей этого рокового события, тем более что его экономка ушла в тот мир на несколько лет раньше его. Но самый отказ от врачебной помощи, даже в таком критическом случае, лишь еще ярче подчеркивает чисто деловую стойкость человека, не способного изменить раз данному слову. Если мы позволили себе занять внимание читателя изложением этой краткой биографии московского обывателя прошлого века, то именно имея в виду полное исчезновение в наши дни людей, на слово которых можно положиться без всякого раздумья действительно как на каменную гору.
ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ
Совершенно необъяснимым образом в Петербурге, в 1830 году, в довольно обширной спальне с еще не убранной постелью стоит Наполеон Бонапарт в костюме прародителя Адама и готовится к прыжку. Вполне отчетливым русским языком он отдает последние распоряжения камердинеру из крепостных:
— Как держишь? Уморить меня хочешь? Левый рукав как держишь? (Следуют чисто русские эпитеты.) Держи обе ручки наотлет, хвост подыми выше! Готовь-сь!
Затем Наполеон мелким крестиком закрещивает волосатую грудь, слегка наклоняется, простирает руки вперед, делает три прыжка — и замирает перед самой рубашкой.
— Отставить!
Он, собственно, мог бы впрыгнуть разом в ворот и рукава, но, по вернейшим приметам, с первого раза делать этого не следует. Повернувшись по-военному, через левое плечо, он снова отходит на надлежащее расстояние, становится в позу, крестится и нацеливается. Тот же преднамеренный промах и по второму разу. И лишь на третий раз, запыхавшись от почти шестидесятилетней грузности и юношеских усилий, Наполеон единым махом, едва не выбив с позиции камердинера, с разбега заскакивает в распростертую перед ним сорочку, застегивает верхнюю пуговицу и на этот раз истово крестится на икону с неугасимой лампадой, шепча слова: «Яко сподобил мя еси…»
Остальная часть туалета менее сложна, вплоть до последней пуговицы генеральского мундира и слегка ниспадающей челки волос. Поразительное сходство с Наполеоном, составляющее и некоторую гордость, и предмет забот генерала, постепенно теряется, и теперь всякий петербуржец признает, что перед ним главный директор Пажеского и кадетских корпусов, Царскосельского лицея и военных училищ, генерал от инфантерии Николай Иванович Демидов.
Генерал не сразу выезжает по служебным делам. В полной парадной форме он сначала занимается делами домашними. По его указанию слуги выпускают из клетки петуха, всегда живущего в спальне генерала для отогнания домового. Пока петух совершает прогулку, в клетку подсыпается новый корм, меняется в чашке вода, выметается нечисть, проверяется прочность жердочки, на которой петух проводит свои дни и ночи. В дни праздничные к петуху на короткое время приводится курочка, по возможности одна и та же, чтобы не потакать чрезвычайно распространенному в птичьем царстве пороку многоженства; пока петух общается с себе подобной, его превосходительство, отвернувшись, читает по требнику молитву на благословение нового кладезя: «Отьими от нее всякую горесть и слабость и бесчадство, и благослови и освятию, услади же и благочадну сотвори». По водворении петуха обратно в клетку генерал переходит в свою образную, наполненную множеством икон, размещенных ярусами. Здесь он остается один минут на десять помолиться, но земных поклонов, по случаю узких обтяжных штанов, не делает, оставляя их до вечернего перед сном стояния. Прочитав молитвы нужнейшие и применительные к предстоящим дневным заботам, он прикладывается к иконам нижним, а некоторым из верхних, излюбленным, посылает ручкой воздушный поцелуй.
Петербургская квартира генерала Демидова далеко не так приспособлена к жизни, как его собственный дом в Москве на Басманной. Там и образная богаче, так что можно справлять в ней торжественные службы. Там весь дом полон благости и отлично защищен от нечистой силы, над каждой дверью прибита найденная генералом или кем-нибудь из его близких подкова, многажды закрещен всякий темный уголок, размножены на счастье черные тараканы, в генераловом кабинете лично им убит на стене ударом лба паук для прощения сорока важнейших грехов. Раз в году генералу удается побывать в Москве и запастись уверенностью, что осторожного человека дьявол никогда не обойдет; в туже поездку старый барин вызывает на Москву старосту и приказчика из своего имения на суд, расправу-и для надлежащих распоряжений.
Но и в Петербурге возможна осторожность — в сей полной греха столице, где начальника ненавидят и стараются подвести не только подчиненные, но и каждый воспитанник столь многих вверенных ему учебных заведений. Явившись в Кадетский корпус, он собирает сначала воспитателей, которых опрашивает не только о делах учебных, но и о личной жизни каждого из них: аккуратно ли посещают храм, не грешат ли скоромным по средам и пятницам, не оскверняют ли кануна больших праздников шутками с собственной женой, не говоря уже о женах ближнего. Замучив подчиненных, генерал вступает в беседу с кадетами, вернее — произносит им нескончаемо длинные речи на темы религиозные и нравственные, выдерживая мальчиков часами на ногах, руки по швам, глаза устремлены на высокое начальство.
Но если день и час приезда генерала Демидова известны заранее, то иной раз мальчикам удается отклонить честь его посещения хитроумным способом. У самых ворот училища, а также у крыльца, на крыльце, на пороге — где только можно — раскладываются палочки крестиком, а то и просто делается крестик мелом. Достаточно генералу увидать такую случайную или нарочную помету, как он хватает кучера за ворот, а если едет в карете — стучит тростью в стекло:
— Стой! Назад!
Так же точно возвращается, уже занеся ногу на ступени крыльца или вступивши на порог: никогда не перешагнет Иван Николаевич крестика и не продолжит пути, если увидал его начерченным на стене. Из многих примет крест на дороге — одна из худших. Лучше потерять день, чем рисковать.
