Ныне не спасет верного ни малая, ни большая печать от горения во огне вечном!
— Как велики адские муки?
— Малейшая более тысящи раз величайша, что на сем свете.
— Имеют ли когда грешники в аду малую отраду?
— Нет, ни на мигновение ока.
— Привыкнут ли они когда к мукам?
— Что далее, то жесточае им будет!
К утру добрели до скрытого селения, неизвестного даже моршихинской конторе. Все без сил, распоп Тимофей едва доволок ноги, — но бодр и крепок, никакой усталостью не согбен старец Григорий, водитель правильных христиан.
Ныне спасает он новым спасением. У старицы Пелагеи за овином положен от коры свободный древесный ствол расчетом на пять голов. До заката сидели в избе, слушали проповедь Григория, давали клятву за себя и детей, пели духовную песню:
Вечор со другом сидел,Ныне зрю смерти предел.О, горе мне, горе великое!Плоть мою во гроб кладут,Душу же беси во ад ведут.О, горе мне, горе великое!
Когда же зашло солнце, надели белые чистые рубахи и с пением вышли за овин. Распоп Тимофей ослаб и отпросился в лесок, да так и не вернулся. Детей вдовицы Куликиной повлек сам старец Григорий, рты зажав дланью, да с них и начал.
Голову клал так, чтобы с бревна свесилась, а власы откидывал прочь. Пятерых сложив, под пение верных, отделял головы подряд топором весьма вострым, творя молитву и про себя, и вслух. После того прикрыли для новых бревно чистым белым платом, и опять пятерых освободил старец Григорий от здешних страданий и бесовского ада. И тогда, заместо распопа, вышла и спаслась Пелагея, а последним, двенадцатым, был пещанского зимовья крестьянин Данило. Так и легли двенадесять, яко двенадесять бубушков единой лестовки, яко двенадесять апостолов, с Господем по земле ходивших.
Великому старца Григория подвигу спасения грешных — слава!
* * *
Страшна страница, выпавшая из жизни старца Григория и затерявшая в памяти. Не знали о ней и судьи, заточившие его в Соловки. В Соловках на десятом году тот старец покаялся и был прощен с возвращением титула и богатств.
В доме его был приказ: дворецкому приносить, что надо, по бариновой записке, на глаза же никому не являться под страхом смерти!
Дни старости его неизвестны, и конца рассказу нет: ни в книгах, ни в старых архивных делах не сохранился. И зачем конец: конец один и в серенькой жизни, и в жизни бурной!
ПРОРИЦАТЕЛЬ АВЕЛЬ
«Сей отец Авель родиси в северных странах, в московских пределах, в Тульской губернии, Алексинской округи, Соломенской волости, деревня Акулова, приход церкви Илья Пророк, в лето от Адама семь тысяч и двести шестьдесят и пять годов, а от Бога Слова — тысяча и семьсот пятьдесят и в семь годов».
Таким образом, знаменитый прорицатель Авель был почти что современником еще более знаменитого разбойника и сыщика Каина, о котором мы здесь в свое время рассказали. Каина звали Ванькой, Авеля Васькой, почтеннее — Васильем Васильевым. Оба они написали свои автобиографии: Каин — жизнь, Авель — житие и страдания; Каин — живым народным говором, Авель — малограмотным церковным языком. Каин был вольницей, Авель — хитрым пустосвятом. Оба, каждый по-своему, пользовались человеческой глупостью, а жили со вкусом и в свое удовольствие как в тюрьмах, так и на вольной воле.
В юности Авель был коновалом, но о сем мало внимаша, а боле внимаша о Божестве и божественных судьбах; впрочем, может быть, это после так ему показалось, потому что уже семнадцати лет он был женат, а к двадцати имел троих сыновей. Во всяком случае, душа его в деревне не уживалась, и он, выправив плакатный пашпорт, под образом отшествия из дому для работы пошел погулять по святой Руси.
По тем временам искатель легкой жизни придерживался монастырей; для начала Васька, облюбовав имя Адама, пристроился в монастыре Валаамском, островном, на Ладожском озере, но вскоре предпочел стать пустынником. Пустыни были не очень пустынными и имелись при многих монастырях; жизнь в них была свободна и самостоятельна, и от личного таланта зависело прославиться великими подвигами. Предприимчивый Адам, превратившись в Авеля, избрал специальностью божественные видения. Отец Авель понахватался разных любопытных сведений по части происшествий, предшествовавших воцарению Екатерины Великой, и ее взаимоотношений с сыном Павлом. В то время царица была уже стара и подумывала о том, как бы, в обход закона о престолонаследии устранив сына, передать престол внуку Александру. Но об этих тонкостях Авель ничего не знал, лишь поведав, что сын не прочь убрать мамашу, как эта мамаша в свое время убрала его папашу.
Трудно сказать, на счастье или на горе свое отец Авель заинтересовался политикой; без этого он не перенес бы некоторых неожиданных испытаний, но зато и не прославился бы. Чтобы зря не пропадали зародившиеся в его голове мысли, Авель написал на досуге свою первую книгу, со справками о прошлом и прорицаниями будущего.
Не для того писатели пишут, чтобы оставались книги под спудом. Проживая в то время в костромском монастыре Байбаках, Авель дал почитать свое произведение другу-монаху, отцу Аркадию. Друг показал настоятелю Савве; настоятель собрал братию и «сотвориша совет: ту книгу и отца Авеля отправить в Кострому, в духовную консисторию; и бысть тако отправлен». Духовная консистория: архимандрит, игумен, протопоп, благочинный и секретарь — допросили Авеля и взяли с него сказку и вместе с рукописью и сказкой отправили его к архиерею, который сказал ему:
— Сия твоя книга написана под смертною казнию!
Архиерей отправил Авеля в губернское правление.
Губернское правление — к губернатору.
Губернатор препроводил Авеля в костромской острог.
Из острога отправили Авеля, с солдатом и прапорщиком, на почтовых в Санкт-Петербург, прямо в дом генерала Самойлова.
Прочитав из той книги страничку, генерал Самойлов призвал отца Авеля «и рече ему с яростию глагола»:
— Како ты, злая глава, смела писать такие титлы на земного бога?
И ударил его трикратно по лицу.
Так началось подлинное житие отца нашего Авеля.
* * *
Что же такое написал злополучный монах, что удостоился собственных его превосходительства генерал-прокурора графа Самойлова[243] пощечин?
Написал он краткую и достоверную историю от сотворения мира до наших дней с экскурсией в будущее. Вначале сотворены тверди и тверди, миры и миры, державы и державы, царствы и государствы, а потом и прочая вся. Потом сотворены гог и магог, предки современных американцев, а спустя три тысячи шестьсот лет сотворены Адам и Ева, предки наши. Обе породы в свое время вымрут и заменятся новыми породами и будут тако жить всегда и непрестанно, и тому не будет конца. В общем — нечто от апокрифов с предчувствием Дарвина. Что касается современности, то ныне царствующая всемилостивейшая царица Екатерина, свергнув с престола мужа своего, хотевшего искоренить православную веру, узнает восстание собственного сына Павла и скончается на сороковом году царствования. И тогда под ноги Павла будет покорена вся земля турецкая и все греки, а под отроками его, Александром и Константином, будет покорена и вся земля. Мессия, предсказанный Писанием, уже явился и пока живет в Орле между торгующими жидами под именем Федора Крикова. А кончится все тем, что сам он, Авель, будет пребывать во всех странах, и во всех областях, и во всех городах, и во всех пространствах, а ум его уже и ныне находится во всех твердях, во всех звездах и во всех высотах, в них ликуя и царствуя, господствуя и владычествуя. Проживет он, Авель, 83 года и 4 месяца, после чего, под именем Дадамея, воцарится на тысячу лет, и будет по всей земле едино стадо и един пастырь, а потом мертвые воскреснут.
Книгу свою Авель назвал страшной и престрашной, и таковою же показалась она не только генерал-прокурору, а и самой Екатерине, приятельнице Вольтера и Дидро. После долгих и обстоятельных допросов о сей неистовой книге и после свидания с самой императрицей — был отправлен неосторожный прорицатель на вечное заключение в Шлиссельбургскую крепость как вредный мыслитель и опасный заговорщик.
* * *
Но недаром все, что рассказывал и предсказывал Авель, сам он узнал, будучи временно восхищен на небо. Его прорицание о годах царствования Екатерины сбылось, и даже на четыре года раньше. В марте 1796 года он был заключен в крепость, — к концу года пали его оковы волею нового императора. Мало того, Павел Петрович позвал его во дворец, принял его «со страхом и радостию», обласкал и приказал исполнить желание Авеля: постричь его снова в монахи как неправильно расстриженного.
Заботится об Авеле сам новый генерал-прокурор А. Б. Куракин[244], приказ царя выполняет сам митрополит Гавриил. И как ни хорошо Авелю в Невском монастыре, а тянет его беспокойный дух обратно в Валаамскую пустынь, где было ему столько видений.
