– Гляди! – крикнула мона Сэниа, указывая на пожелтевшее выкошенное поле, простиравшееся между дорогой и рощей. – Видишь? Это белый плащ Рахихорда! Скорее!
Спешить, собственно говоря, было некуда – старый рыцарь едва переставлял ноги, поддерживаемый с одной стороны мощными руками сына, а с другой бесплотной на вид, но на деле жесткой и, когда надо, уверенной дланью шамана. Но взять себя на руки он Лронгу так и не позволил. Две человеческие фигуры, внезапно появившиеся перед ними на жесткой стерне, заставили их замереть на месте, но не удивиться.
– Достойный Рахихорд, добрейший Лронг, мудрый сибилло! – начала мона Сэниа, склоняясь перед ними. – Я не могла покинуть Тихри, не попрощавшись с вами и не принеся вам самую глубокую благодарность. Я нашла своего сына и возвращаюсь домой.
Она сделала паузу, в которой повис невысказанный вопрос.
– Благодарю тебя и радуюсь вместе с тобой, повелительница чужедальних воинов, – проговорил Лронг с несвойственной ему величавостью. – Может быть, счастье обретения сына поможет тебе забыть о нашей общей утрате.
– Какой… утрате? – липкий ледяной язык лизнул по спине, под сердцем задрожала тоненькая колючка. Неминучесть.
– Светлячок, – сказал Рахихорд и заплакал.
Юрг шагнул вперед, опустился перед ним на колени и взял его немощные руки в свои:
– Расскажи… Расскажи мне все, как было; расскажи так, словно ты говоришь с ее отцом!
– Вы улетели, обретя друг друга и исполненные жажды новых свершений… А она осталась одна. И тогда она обратилась к Кадьяну.
Юрг заскрипел зубами, но промолчал.
– Вас же там не было! – невольно воскликнула мона Сэниа. – Откуда…
– Я велел Кадьяну рассказать правду, – продолжил за отца Лронг, – а он верный слуга. И он рассказал. Наша светлая властительница пришла к нему, и слова ее были словами последнего повеления. «Еще день назад я вернулась бы на Землю самой счастливой девчонкой, – сказала она. – А теперь я не хочу возвращаться совсем. Но и здесь мне делать нечего. Я потеряла того, кто любил меня больше света белого, больше солнца красного…»
Юрг почувствовал, как у него перехватило горло, – вот такого Кадьян просто не способен был выдумать. Так могла сказать только девочка с далекой Земли…
– И еще, сказала она, не стало одного человека, – Кадьян не спросил какого. И тогда она повелела ему открыть ей… – Он замолк, не решаясь или не находя сил продолжать.
– Говори, – прошептала мона Сэниа, видя, что у Травяного Рыцаря просто не поворачивается язык.
– Она велела ему сказать, какую смерть он выбрал бы для себя… И он засмеялся.
– Да, – хрипло проговорил Юрг. – Эта тварь считала себя бессмертной.
– И все-таки он ответил: говорят, что самая сладкая смерть – это заснуть и замерзнуть во сне. Ибо эти предсмертные сны обязательно сказочны и ведут в мир, где исполняются самые заветные желания. И тогда она сказала, что хочет заснуть таким сном. И чтобы он перенес ее в ледяную пещеру, где ее не найдет ни один человек – ни с Земли, ни с Тихри, ни с Джаспера.
– И он это сделал… – прошептала мона Сэниа.
– Да. Он служил верно.
Стылый туман, неотделимый от дымных полос, полз по жнивью, затопляя благодатную Дорогу Оцмара горечью утраты.
– Да черт побери! – закричал Юрг. – Мы здесь распускаем сопли, а она, может быть, еще жива!
– Нет, – едва слышно проговорил Лронг. – Кадьян передал мне вот это. – И он протянул на широкой, как сковорода, черной ладони нечто завернутое в детский носовой платок.
– Что это? – с ужасом проговорила мона Сэниа.
– Знак власти. – Он достал из перепачканной чем-то ткани ослепительно сияющую на чудом прорвавшемся лучике солнца уже знакомую принцессе голубую звезду. – Если этот знак попадет в чужие руки, он холоден, как горное стекло. Таким он и был, когда княжий слуга передал его мне. Это значило, что настоящий владелец звезды еще жив. Но потом он вдруг засиял и согрелся верный признак того, что я стал его законным хозяином. И глаза бы мои на него не глядели… – добавил он, пытаясь упрятать всесильный амулет обратно.
– А это что? – спросил Юрг, не решаясь дотронуться руками до платка.
– Это – маленькое знамя, на котором изображен Неоплаканный зверь и начертаны магические знаки.
Он развернул платок, на уголке которого был изображен крошечный бессмертный Микки-Маус и тонким угольком были приписаны слова: «Лронг, позаботься о Чернавке».
– Юрг, – неожиданно спросила мона Сэниа, – а сколько ей лет?
И он ответил:
– Пятнадцать.
И это было самым коротким и самым горестным надгробным словом, когда-либо прозвучавшим на Земле, на Тихри и на Джаспере.
– Все на корабль, – скомандовала принцесса. – Мы возвращаемся на зеленый Джаспер.
И эти слова, которых они ожидали с такой жадностью и надеждой, никого не сдвинули с места. Дружинники, сурово глядя на своего командора, молчали, потому что улететь – это значило бросить здесь своего. Пусть даже мертвого.
– Останусь я, – сказал Юрг. – Иначе я не смогу поглядеть в глаза Стамену. И я найду ее.
– Ты не знаешь Тихри, – возразила мона Сэниа. – Наложено заклятие, и ни один человек…
– Я это слышал, – оборвал ее Юрг. – Я остаюсь.
– Нет. Если ты в одиночку погибнешь в этих самых Стеклянных горах, то уж точно не сможешь посмотреть в глаза ее отцу. Я сказала: мы возвращаемся. Думаю, найдется доброволец, который доставит тебя на Землю, где вы со Стаменом соберете все, чтобы ваша экспедиция была успешной. Ты рассказывал мне о чудесах техники своей планеты. Надеюсь, твои соотечественники на них не поскупятся, а у моих достанет мужества, чтобы еще раз прилететь сюда. Или нет?
Все смотрели на нее молча, но теперь это было молчанием согласия. Она опустила голову и вздохнула:
– Мы летим на Джаспер…
И это прозвучало так странно, что Эрм позволил себе осторожно спросить:
– Что-то не так? Мы можем опять очутиться на неведомой планете?
– Нет, теперь нам это не угрожает. Но мы опустимся не на причале Звездной Гавани. И не на камнях ущелья Медового Тумана. Наш путь – на Лютые острова.
Последние слова были произнесены с такой жесткостью, что никто не решился расспрашивать о столь странном выборе точки завершения их маршрута. Тем более что на этих каменистых клочках суши после Черных Времен не селился ни один джасперянин, и, пожалуй, это было лучшим местом, где можно было бы без опаски выгрузить коробки с драгоценными офитами. Но не остаться там долее ни на минуту.
Мона Сэниа обвела взглядом поблекшую под сероватым налетом рощу. Обернулась к догорающему городу-дворцу Оцмаровой мечты. В это время глухой огонь, выедающий подвалы, добрался наконец до подземной реки и серебряное облако пара, смешавшегося с пеплом, выметнулось из окружья городских стен и скрыло из глаз и догорающие останки теремов, и нетленную пирамиду, хранилище княжеских сокровищ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
