Глава 6 Смерть императора
Весть о нашествии гуннов заставила императора Валентиниана насторожиться. И хотя кочевники, вынырнувшие из глубин Азии, не рискнули пока нарушить границы империи, не приходилось сомневаться, что волна, поднятая их завоеваниями, докатится до Великого Рима. Собственно, уже докатилась. Готы, разбитые неведомым Баламбером, просили приюта у императора Валента. Брат и соправитель божественного Валентиниана в этот раз поступил мудро: он предоставил людям, изгнанным из собственной земли, убежище. Великая империя нуждалась в солдатах даже больше, чем в рабах, а готы, несмотря на поражение, всегда считались стойкими воинами. Если Валенту удастся их приручить и обратить в истинную веру, то за восточные границы империи можно уже не волноваться.
Император Валентиниан не любил городов, его не привлекал даже Рим, не говоря уже о Медиолане. Правда, в последнее время ему полюбилась тихая и неприступная для врагов Ровена, но в полной безопасности он чувствовал себя только в полевом лагере, в окружении верных легионеров. Новый поход император предпринял исключительно для демонстрации силы, ибо, по мнению его советников, восстание квадов в Панонии не грозило империи большими неприятностями и без труда могло быть подавлено легионами комита Фавстина. У Валентиниана не было причин сомневаться в преданности высокородного Фавстина, но он полагал, что его поход в Панонию в создавшихся обстоятельствах не будет лишним. В последнее время до императора доходили сведения об активизации на землях империи языческих жрецов. Более того, он был почти уверен в том, что нападение франков на города Галлии были спровоцированы венедскими волхвами. И, скорее всего, именно они стоят за нынешним мятежом квадов. Конечно, мятеж будет подавлен, но для Валентиниана куда важнее было выявить его истинных зачинщиков и покарать именно их. Ибо в нынешней крайне сложной ситуации появление на границах империи хорошо организованной силы обернулось бы для Рима бедой.
— Надеюсь, вы не забыли прихватить Золотую Крошку и Прелесть? — резко обернулся император к чиновникам своей свиты. Речь шла о двух медведицах, любительницах человеческого мяса, при виде которых развязывались языки даже у самых стойких людей.
— Они находятся в обозе, божественный Валентиниан, — с готовностью отозвался на вопрос императора корректор Перразий. Разумеется, в обязанности корректора не входила забота о мерзких животных, но он оказался ближе всех к Валентиниану и был счастлив, что сумел удовлетворить его любопытство.
Император отметил расторопность Перразия кивком, но не преминул заметить, что ждет от него усердия совсем на другом поприще.
— Мне нужны имена людей, подбивавших квадов к бунту. И тебе, Перразий, придется очень постараться, чтобы их установить.
Перразий был у божественного Валентиниана на хорошем счету. От большинства чиновников корректор отличался острым умом, цепкостью и расторопностью. Это именно Перразий сумел установить, что за бунтарями-франками прячутся люди, именующие себя русами Кия. А от комита Меровлада, руга по племенной принадлежности, Валентиниан узнал, что Кием звали легендарного прародителя венедов, на многие столетия определившего их уклад. Кроме того, был еще один Кий, основавший двести лет назад на востоке обширную империю, разгромленную позднее готами. Какого из этих двух Киев почитали люди, попортившие императору немало крови, Меровлад не знал, зато руг нисколько не сомневался, что в заговоре русов Кия участвуют венедские жрецы. Выслушав Меровлада, Валентиниан расстроился. Он немало претерпел бед от коварных римских авгуров, не желавших видеть свет истинной веры, и вот теперь на него ополчились еще и жрецы венедские, имеющие огромное влияние на племена, живущие на границах империи. Правда, у венедов не было единого вождя. Но тот же Меровлад не исключал, что волхвы вступят в сговор с гунном Баламбером, и тогда для Римской империи наступят трудные времена. Впрочем, легких времен Валентиниан не помнил. Вся его жизнь прошла либо в седле, либо в колеснице. Он и в Риме-то бывал считаные разы, предпочитая разъезжать по своей обширной империи и лично чинить суд и расправу над непокорными и нерадивыми подданными. Божественного Валентиниана многие упрекали в излишней жестокости, но никто и никогда не смог бы упрекнуть его в трусости и лени. Ибо трус и лентяй не смог бы удержать обширную империю от развала.
На границе Норика и Панонии императора встретил комит Фавстин, человек еще довольно молодой, но уже имеющий опыт войн с варварами не только в Европе, но и в Африке. Под рукой у Фавстина было пятнадцать легионов пехоты и почти пять тысяч клибонариев. Император приказал разбить лагерь здесь же, на берегу безымянной речушки, и повелительным жестом пригласил Фавстина в свой походный шатер, установленный рабами с похвальной быстротой.
— Я удивлен, комит, твоей нерасторопностью, — холодно бросил Фавстину император, занимая кресло в центре шатра.
Свита Валентиниана почтительно расположилась у входа. Недовольство императора положением дел в Панонии не стало для здешних чиновников неожиданностью, но недовольство — это еще не гнев, а потому комит Фавстин сумел сохранить присущее ему хладнокровие и отвечал на вопросы Валентиниана спокойно и сдержанно.
— Дело не только в квадах, божественный император. Готы и русколаны обосновались в предгорьях Карпат и совершают оттуда набеги не только на Панонию, но и на Дакию. К сожалению, здешняя местность не позволяет в должной мере задействовать кавалерию, а пехота не всегда успевает закрывать дыры, образующиеся на границе.
— А откуда взялись эти русколаны? — насторожился Валентиниан. — Прежде их не было в этих местах.
— По слухам, они переселились к нам под давлением гуннов Баламбера, разгромивших их чуть ли не у самого Танаиса.
О Танаисе Валентиниан не знал практически ничего, еще меньше он знал о русколанах, а потому вопросительно покосился на комита Меровлада, стоящего справа от его кресла.
Но руг в ответ на безмолвный вопрос императора только развел руками. Видимо, и для него появление русколанов на Дунае стало сюрпризом.
— У них прекрасное вооружение, божественный Валентиниан, ни в чем не уступающее римскому, — продолжал Фавстин. — Кроме того, они одинаково успешно сражаются как верхом, так и пешими. Русколаны сразу же заняли главенствующее положение среди окрестных племен, а их союз с вестготами и древингами может стать по-настоящему опасным для Рима.
— А как дело обстоит с квадами? — нахмурился Валентиниан.
