— Я все сделаю, божественный, — склонился в поклоне Пробст. — Не сомневайся. Все будет именно так, как ты задумал.
Валентиниан проводил Пробста злыми глазами и вернулся к прерванной трапезе. Увы, то ли от огорчения, то ли по какой-то другой причине, но кусок зайчатины не полез в горло императора, и он со злостью выплюнул его на стол. А ведь именно сегодня утром он почувствовал себя совершенно здоровым. Прошли и непривычная слабость в ногах, и тошнота, и головокружение. Валентиниан многое ждал от сегодняшнего дня, а потому был страшно огорчен, что он начался столь нелепо.
— Ну, что еще? — обернулся император к появившемуся в проеме дверей ругу Меровладу.
— Все готово к приему вождей, — склонился в поклоне комит. — Прикажешь принести императорское облачение?
— А не слишком ли много чести для твоих соплеменников, Меровлад? — прищурился в сторону комита император.
— Я руг, божественный Валентиниан, и мне нет дела до квадов, — ответил с усмешкой Меровлад.
Император неожиданно успокоился. Гнев сменился усталостью. Все-таки пятьдесят пять лет не тот возраст, когда человек может безнаказанно мотаться из одного конца огромной империи в другой. И видимо, наступила пора, когда божественный Валентиниан должен уступить часть своих полномочий старшему сыну. Впрочем, торопиться с этим в любом случае не следует. Грациан честолюбив и, чего доброго, решит, что пробил его час. И что отец стал помехой на его пути к вершине власти. А помеху устраняют. Именно поэтому божественный Валентиниан не торопится чинить суд и расправу над изменником-ругом, хотя и знает о его шашнях с Юстиной все или почти все. Пока под рукой у императора не появится человек достаточно твердый, чтобы противостоять Грациану, комит Меровлад будет жить и даже пользоваться милостями божественного Валентиниана. Но час мести пробьет, и пробьет он гораздо раньше, чем воображают руг и блудница Юстина.
В зал курии Валентиниан вошел, с трудом передвигая ноги, горбясь, словно столетний старец. И лишь опустившись в кресло, он почувствовал облегчение. Квады стояли возле дверей, довольно далеко от Валентиниана, и он никак не мог уловить выражение их лиц. Неужели эти люди не испытывают страха перед возможной гибелью? Или они рассчитывают на милосердие императора? Или на его слабость? Но божественный Валентиниан не настолько слаб, чтобы прощать своих самых злейших врагов. Императору казалось, что его голос гремит под сводами огромного зала, но в какой-то момент он вдруг осознал, что его не слышат. Ни квады, стоящие у дверей, ни чиновники его свиты.
— Тебе плохо, божественный Валентиниан? — донесся до него голос Меровлада.
Император все-таки вынырнул из омута, едва не захлестнувшего его с головой, и даже обрел дар речи:
— Пусть подойдут, я хочу видеть их лица.
Если и не страх, то тревога на лицах квадов была, и Валентиниан отметил это с удовлетворением. Слабость, охватившая его, прошла, и он вновь почувствовал уверенность в своих силах. Он обрушился на квадов с таким пылом, что напугал даже своих ближников. Во всяком случае, в глазах склонившегося к нему корректора Перразия он уловил самый настоящий ужас.
— Где комит Пробст?
— Он умер, — долетел до его ушей тихий ответ.
— Но почему?
— Крошка и Прелесть порвали его на куски, а потом сдохли сами.
Ярость захлестнула мозги Валентиниана горячий волной, он вскочил, взмахнул рукой, крикнул что-то громко и неразборчиво, а потом рухнул в беспамятстве на пол прямо под ноги потрясенных чиновников своей свиты.
— Поднимите императора, — распорядился комит Меровлад. — И выведите вождей из зала.
Корректор Перразий и трибун Цириалий первыми бросились выполнять его приказ. Увы, помочь императору не могли уже ни лекарь, ни священник, жаждавший услышать хотя бы слово из его уст. Божественный Валентиниан скончался на руках своих ближников раньше, чем они успели перенести его на ложе. Все ждали, что скажет комит Меровлад, и вздохнули с облегчением, когда он наконец произнес после продолжительного молчания слова, приличествующего скорбному случаю:
Глава 7 Похищенный клад
Гунны в очередной раз обманули готов. Они переправились через Днестр как раз в том месте, где их никто не ждал. Рекс Оттон и боярин Гвидон, шедшие на помощь Алавиве и Придияру Гасту, были отрезаны от основных сил вестготов и вынуждены отступить в горы. Превосходство гуннов в численности было настолько очевидным, что рекс Алавива, назначенный советом старейшин командующим вестготским ополчением, не рискнул им противостоять и отвел своих людей во Фракию под защиту римских орлов. Нерешительность Алавивы привела в ярость Придияра Гаста, жаждавшего отомстить коршунам Баламбера за поражение на Днепре. Древинг обвинил вестгота в трусости, но старый Алавива на его грубость даже бровью не повел.
— Я сохранил людей, Придияр Гаст, а это в создавшихся условиях самое главное.
— А ты уверен, что сохранил? — с ненавистью глянул на него Придияр. — Остготам Алатея и Сафрака здесь, на землях империи, приходится ох как несладко.
Алавива уже успел встретиться и с Алатеем, и с Сафраком, а потому отлично знал о подлостях, чинимых римскими чиновниками в отношении остготов. Но, к сожалению, и у остготов, и у вестготов не было иного выбора, как только принять условия, выдвигаемые Валентом, то есть принять христианство и присягнуть императору.
— Поступай как хочешь, рекс Алавива, а я своим богам не изменю.
— Так скажи об этом не мне, а комиту Лупициану! — побурел от гнева вестгот. — Думаю, ромеи и дня не будут терпеть тебя, древинг, на своей земле. А на нашу поддержку ты не рассчитывай, я не собираюсь воевать с императором Валентом за венедских богов.
— А за готских? — склонился к сидящему на лавке старому рексу Придияр. — Герман Амал тоже отрекся от Одина, и где он теперь?
— Я делаю это не ради власти, не ради спасения собственной жизни, а ради женщин и детей, которые гибнут под копытами гуннской орды. Степняков больше, чем нас, Придияр, и если мы сойдемся с Баламбером в открытой битве, то нам не поможет ни Один, ни Христос.
К сожалению, в словах рекса Алавивы содержалось слишком правды, чтобы от них можно было бы отмахнуться. Придияр это отлично понимал, но мириться с таким положением дел не собирался. Какая жалость, что гунны опередили Оттона и Гвидона. Если бы вестготы соединились с древингами и русколанами, то сил у них хватило бы, пожалуй, чтобы бросить вызов не только Баламберу, но и Валенту.
В шатре Придияра поджидал гость. А рекс далеко не сразу признал в бородатом человеке, поднявшемся со скамьи ему навстречу, старого знакомого.
