![]()
Фотографии Джона Коллинза, сделанные во время его эскортирования на заседание суда в июле-августе 1970 г.
В конечном итоге все эти демагогические рассуждения померкли перед главным вопросом, остро вставшим ближе к окончанию судебного процесса: будет ли Коллинз всё же свидетельствовать в собственную защиту или нет? По закону обвиняемый, отказавшийся в начале процесса от дачи показаний, может изменить свою точку зрения в любой момент. В этой части уголовное право не ограничивает никак возможности его защиты. Поэтому очень часто такие "молчуны" в конце процесса заявляют о своём желании дать показания по сути выдвинутых обвинений. Логика такого поведения очевидна: обвиняемый сначала выслушивает все свидетельства против него, а потом уже принимает решение, как ему лучше действовать — молчать ли до вынесения приговора или начать говорить.
К концу судебного процесса над Коллинзом, когда защите стало ясно, что дело неминуемо движется к проигрышу, показания обвиняемого в собственную защиту стали последним шансом на спасение. И тут произошёл очень интересный инцидент, можно сказать, знаковый. Мнения адвокатов разделились — Финк предлагал вызвать к допросу обвиняемого, а Луизелл оставался категорически против этого. Спор между адвокатами произошёл прямо в ходе заседания, Финк настаивал на том, что Коллинз должен отказаться от выбранной тактики молчания и дать показания, а Луизелл в ответ заявил, что если Коллинз переменит своё решение молчать и согласится свидетельствовать, то он — Луизелл — снимет с себя полномочия по его защите и откажется от дальнейшего участия в процессе.
Ситуация сложилась несколько необычная, причём трудно было понять — то ли адвокаты разыгрывают заранее спланированный сценарий, то ли они на самом деле не могут прийти к взаимопониманию. Обвиняемый выглядел растерявшимся и явно не знал, кого же ему слушать.
Поскольку обсуждаемый вопрос имел принципиальный характер, в полемику вмешался судья Конлин. Он принял воистину соломоново решение, хотя и несколько необычное с процессуальной точки зрения. Он предложил обвиняемому поговорить с матерью наедине и принять решение согласно материнскому совету. Судья, видимо, исходил из тех соображений, что мать Коллинза была безоговорочно на стороне сына и сделает всё для его защиты, а значит, её совет будет в его интересах.
Судья объявил 30-минутный перерыв, Джон и Лоретта Коллинз прошли в судейскую комнату позади зала заседаний. О чём говорили мать с сыном, неизвестно, но сцена их общения, судя по всему, была душераздирающей. Лоретта Коллинз вышла из судейской комнаты почти в истеричном припадке, она ещё какое-то время не могла остановить плач и, дабы не сорвать заседание, покинула зал. Джон Коллинз пытался держать себя в руках, но по его опухшему лицу было видно, что он тоже плакал.
На вопрос судьи, будет ли обвиняемый свидетельствовать в собственную защиту, Джон ответил отрицательно. Таким образом возобладала тактика поведения, выбранная Луизеллом.
При таком раскладе обвинительный вердикт присяжных выглядел практически предрешённым. 16 августа 1970 г. жюри удалилось для обсуждения и вынесения вердикта. Вопросы, поставленные судьёй перед присяжными, касались только обстоятельств похищения и убийства Карен Сью Бейнемен, все прочие преступления "Убийцы студенток" так и не стали предметом судебного рассмотрения, хотя никто не сомневался в том, что Бейнемен, как и других девушек в Энн-Арборе и Ипсиланти, убил один и тот же изверг.
Жюри обсуждало вердикт три дня. В течение этого времени члены жюри попросили пригласить в совещательную комнату стенографисток, проводивших запись судебного процесса, вместе с подготовленной ими стенограммой общим объёмом 1600 страниц. У членов жюри, по-видимому, возникли разногласия в толковании каких-то моментов судебных прений, и появилась необходимость уточнить сказанное во время процесса дословно. Вердикт был оглашён 19 августа. Джон Норман Коллинз вполне ожидаемо признавался виновным по всем пунктам и не заслуживал снисхождения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Судья Конлин, получив вердикт, обратился к обвиняемому с вопросом: имеет ли тот что-либо сказать до вынесения приговора? Смысл такого "последнего слова" заключается в том, что уже обвинённому преступнику предоставляется возможность сознаться в содеянном и заявить о раскаянии — это позволяет судье смягчить приговор. Можно сказать, что это негласное приглашение к договору по схеме: судья будет гуманен, если преступник сознается.
Коллинз от последнего слова не отказался. Он встал и очень косноязычно произнёс всего четыре фразы, смысл которых сводился к тому, что он никогда не был знаком с Карен Сью Бейнемен, не подвозил её от магазина париков и, вообще, ни в чём не виновен. Это заявление, безусловно, явилось самым глупым, что можно было сказать в такой ситуации (учитывая, что Коллинза уже признали виновным, сказанное автоматически превращало его в нераскаявшегося преступника). Данный пример хорошо демонстрирует наличие у Коллинза проблем с эмпатией, вернее, её полным отсутствием. Джон явно не понимал, как выглядит со стороны его поведение и каких слов от него ждут присутствующие, в том числе и судья. Выражаясь метафорически, можно сказать, что обвиняемый методично копал яму самому себе на протяжении всего судебного процесса, а сказав столь бездарно последнее слово, просто-напросто столкнул себя же в эту яму. Коллинз даже не должен ни на кого обижаться, всё, что случилось с ним, он запрограммировал собственным же поведением.
Коллинз был приговорён к пожизненному заключению без права подачи прошения о помиловании в течение первых 20 лет пребывания в тюрьме.
В 1971 г. Департамент юстиции Калифорнии обратился к правительству штата Мичиган с просьбой экстрадировать Коллинза для предания его суду по обвинению в убийстве Рокси Филлипс. Материал, собранный правоохранителями Калифорнии в ходе расследования, выглядел весьма весомо, и шансы добиться обвинительного приговора Коллинзу расценивались как высокие. Однако из-за разницы уголовного законодательства в разных штатах возникла казуистическая преграда, которую никто не ожидал встретить. Дело заключалось в том, что уголовное право Калифорнии допускало вынесение смертного приговора, а экстрадиция преступника в те страны или штаты США, где ему грозит вынесение смертного приговора, считается негуманной. На это обстоятельство можно было бы закрыть глаза, но в США конец 60-х и начало 70-х гг. были отмечены вспышкой антивоенных, анархистских и левацких настроений в обществе. Движение аболиционистов (сторонников запрета смертной казни) набирало силу, а основные институты государственной власти и управления были в значительной степени скомпрометированы в глазах подавляющей части американцев. В таких условиях выдача Коллинза в Калифорнию, где ему грозила смертная казнь, могла спровоцировать массовые акции протеста, что было совершенно не нужно мичиганским политикам. Вопрос экстрадиции, таким образом, перешёл из области уголовного права в плоскость политической целесообразности и… выдача преступника была отложена до лучших времён. Которые так никогда и не наступили.
Первоначально Джон Коллинз содержался в тюрьме "Southern Michigan prizon", но после участия в неудачной попытке побега заключённых его перевели в тюрьму "Marquette branch prizon", отличавшуюся более строгим режимом.
Первые годы после вынесения приговора Коллинз хранил полное молчание, хотя к нему регулярно обращались журналисты с просьбами взять интервью. Поступали и предложения издать книгу о жизни осуждённого, но Коллинз таковые отклонял. Своё первое интервью он дал только в 1976 г., незадолго до очередной годовщины вынесения ему обвинительного приговора. В нём он почти слово в слово повторил сказанное в зале суда — по его уверению, он никогда не был знаком с Карен Сью Бейнемен, не увозил её, не убивал и не знает, кто убил. Странности своего поведения во время следствия и суда объяснить не пожелал. Не будет преувеличением сказать, что это было интервью ни о чём — чтобы услышать набор пустых фраз, совсем необязательно было ехать в тюрьму, Коллинз мог бы сказать всё это за полминуты по телефону.
