— Это не гусь, — грустно произнес Игорь Анушев, глядя на Веточкина, — это все та же фаршированная утка.
— Конечно, — согласился Веточкин. — Кто же вам гуся вот так, за здорово живешь, отдаст?
— А ведь мы в одной команде и служим одному государству, Веточкин, — встал на путь угроз и взываний к совести Геннадий Вельтов. — Ты обязан поделиться с нами информацией.
— Ну, ты даешь, Гена, — искренне удивился Тарас, глядя на Вельтова. — Я же тебе все по полочкам разложил: берешь гуся, сажаешь в корзину, подвешиваешь, чтобы он не двигался, кормишь орехами и поишь вином с водой, затем запекаешь и съедаешь…
— Что? — неожиданно проснулся Бортников и ясными глазами посмотрел на Бориса Власенко.
— Да тут Тарас внешней разведке пытается объяснить, что фаршированный гусь — это всего лишь слегка модифицированная фаршированная утка.
— А, — успокоенно покивал головой Бортников, готовясь снова заснуть. — Тарас это умеет, он им сейчас все по полочкам разложит.
— На дне океана есть все, что есть на суше: горы, равнины, леса, пустыни, болота, дикие звери и тщательно замаскированная от любопытства человека первозданность. Океана много, его в два раза больше суши. Даже на обжитых людьми пространствах он всегда может преподнести человеку сюрприз такого качества, что как-то скептически начинаешь смотреть на всякие батискафы, батисферы, подводные лодки и прочие суперкрейсера. Океан принимает от человека лишь дерево, весло и парус. Разучившись видеть, опираясь на костыли сложнейших приборов и бороздя просторы насмешливого монстра в ортопедической обуви круизных теплоходов, мы как бы уже и пошли по водам аки посуху…
— Стойте, Стронгин, — остановил академика РАН глава МВД. — Я не академик, но и вы совесть имейте, не считайте меня глупым, с утра до вечера стреляющим по преступникам ментом. Мне нужно то, что можно пощупать руками, войти, поговорить, увидеть. А вы мне вот уже два часа рассказываете, как на дне Марианской впадины в лепешку раздавливает атомную подлодку и все подряд, сделанное руками человека, и что там же живут всевозможные рыбы, вплоть до драконообразных, и что на дне Мирового океана существует цивилизация, превосходящая цивилизацию суши.
— Да, — кивнул академик, — мы тут все второсортные, а они хозяева, они спасли свою ведическую суть, уйдя на дно океана. Они же понимали, что мы будем рваться лишь в небо, а на океаны будем обращать внимание лишь постольку поскольку, поплавать там, рыбки наловить, искусство подпитать и…
— Интересно. — Министр потерял терпение и нажал на кнопку вызова адъютанта: — Хромова ко мне.
Хромов, ожидавший в приемной, тут же появился на пороге кабинета.
— Это академик Стронгин, а это полковник Хромов, знаменитый сыщик. Будете работать вместе по УЖАСу, там много чего интересного можно узнать для океанологии, — представил их друг другу министр.
— Так точно, господин генерал! — Хромов решил не отступать от установок субординации.
— Не ори, — поморщился министр, — ты с господином академиком хотя бы раз разговаривал?
— Да, с виднейшим океанографом, ведущим ученым и руководителем нашего исследовательского судна «Академик Келдыш», членом всех океанографических обществ Земли, замгендирсктора ЮНЕСКО и руководителем комитета по экологии океана в ООН Львом Аксеновичем Стронгиным я долго, часто и плодотворно разговаривал.
Министр молча встал, обошел стол, подошел к Хромову, пожал ему руку, затем взглянул на Стронгина и серьезно произнес:
— Будете, Лев Аксенович, в группе Хромова работать. Он у нас не только с океаном на ты, но уже и до Сатаны добирается.
— Кстати, Сатана как явление, — начал Стронгин, — не является вымыслом.
— Все, — положил ему на плечо руку министр, — в коридор, там все и объясните полковнику.
После того как делегации ФСБ и СВР вернулись с провалившейся с треском конференции в штате Техас, в среде силовиков началась повальная мода на представителей научного мира. Ученые в принципе всегда были под крылышком у спецслужб, потому что наука, разведка и армия не мыслят себя друг без друга. Но это отвлечение от темы…
— Значит, так, Бортников, — директор ФСБ строго посмотрел на громадного уфолога, — прикрепляю тебя к Веточкину, и вы хоть об землю расшибитесь, но должны создать, наш, ведомственный, филиал РАН. Семь академиков… — Он почесал висок и решительно продолжил: -…как минимум должны служить нам верой и правдой, днем и ночью.
— А деньги? — осторожно напомнил Веточкин.
— Дадим задание нашим ребятам, — отмахнулся директор ФСБ, — по всему миру насобирают. Смотри, какую интересную штуковину прислал наш агент из Китая. — Он достал из ящика стола фигурку Будды, целиком выточенную из большого сапфира со странным и завораживающе прекрасным черным отсветом внутри. — Самый редкий и дорогой самородок мира. Сначала нашли этот кусок в устье Желтой реки, а затем обнаружили, что внутри его небольшая пустота, в которой находится черный алмаз величиной с голубиное яйцо. Китайцы за этого Будду готовы отказаться от коммунизма, пользоваться тройными презервативами и уйти с нашего Дальнего Востока.
— Это Будда-птица, у нас он называется птица сирин, — заявил Бортников. — Об этой статуэтке упоминалось в легендах тувинского народа эгере, ушедшего тысячу лет назад в джунгли Амазонки и затерявшегося в них. С помощью этого сапфира можно расшифровать «Некрономник», книгу мертвых. Он бесценен и страшен, этот Будда.
— Вот и я говорю, — согласно кивнул головой директор ФСБ, заворачивая Будду в газету и засовывая в ящик стола. — Создавайте группу и начинайте брать под контроль весь этот УЖАС на территории России и все непонятные тайны внутри Земли и на поверхности.
— Шеф, — Веточкин слегка смутился, — давай я с Хромовым в контакте буду работать.
— Ничего себе! — возмутился глава ФСБ. — Конечно, работай. Они там какого-то психа-океанолога завели, Стронгина, и ходят вокруг него в приплясе, как дураки с писаной торбой.
— Стронгин крупный специалист, — рассеянно проговорил Бортников, все еще думая о Будде-птице. — Это нам его стоило бы в группу к себе привлечь.
— Ну а я что говорю? — вновь возмутился глава ФСБ. — Я вам только что о чем говорил? Кстати, ты меня слушаешь, Бортников, или мечтаешь о должности главного уфолога в районном управлении ФСБ Ивановской области?
— Шеф, ну вы скажете, — удивился словам начальника Бортников. — У меня этот Будда из головы нейдет. С ним мы многого достигнем или вообще с белого света сгинем. Меня одно лишь удивляет, как такая ценность, хранимая китайцами в сто раз сильнее, чем американцами Форт-Нокс, оказалась у нас?
— Ну и что?. — в свою очередь удивился директор ФСБ. — Я же сказал в начале разговора, что это наш агент из Китая прислал с оказией.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— Ты еще долго будешь там прохлаждаться? — удивил вопросом Сашу Старикова Хромов и уточнил: — Ерундой, в смысле, заниматься?
— Да тут дело такое интересное. — Саша смущенно почесал затылок. — Сплошная мистика.
— Да, — Хромов переложил из одной руки в другую трубку телефона, — этого добра и в Москве хватает. Вчера, например, на твоей, кстати сказать, территории бабку пришлось за убийство задерживать.
— Бабку?
— Ага, — Хромов слегка развеселился, — девяносто четыре года, проживает на Мясницкой. Выпрыгнула из окна шестого этажа, жить старушке надоело, и прямо на голову двадцатисемилетнему парню, мастеру спорта по спортивной ходьбе. Парень от перелома шейных позвонков умер сразу, а у старушки даже синяков на теле нет, жива-здорова.
— И впрямь мистика, — поразился Саша и на всякий случай уточнил: — Это не мой, а Лаптева участок.
— Да какая разница, — отмахнулся Хромов. — Но если через неделю тебя не будет в Москве, ты у меня полгода на бумагах просидишь.
— Я, наверное, сегодня и выеду, — деловито сообщил Саша. — Тут и без меня во всем разберутся, ребята грамотные.
— Я же сказал, через неделю, — остудил его пыл Хромов, — значит, через неделю, а то ты до моей пенсии нескорой будешь бумагами заниматься. И вот еще что, постарайся узнать, известно ли кому в Таганроге о ресторане «Первая скрипка». Мы его скоро бомбить начнем, а то они слишком много ценных продуктов питания всяким темным личностям скармливают.
— Понял, — ответил Саша Стариков. — Опять мистика со всех сторон.
Николай Стромов делал вид, что смотрит телевизор, а сам незаметно наблюдал за женой, которая вернулась к нему сразу же после ареста Найденова, дочка по-прежнему жила у ее родителей. Валентину Стромову нельзя назвать красавицей сногсшибательного типа, но ее груди, ягодицы и бедра были такими рельефными, что Николаю постоянно хотелось припасть к этим частям тела щекой и замереть, поглаживая, надолго. Слегка курносый нос, темные и влажные глаза, пухлые губы, красивая шея, а прическу она носила под Лайзу Минелли. Николай Стромов чуть ли не мычал от счастья, когда Валентина входила в комнату. Лишь одно мешало его счастью — недавнее прошлое. От одной только мысли, что совсем недавно ее обнимал, раздевал, целовал Виктор Найденов, Николай приходил в такую ярость, что она его даже пугала. Он готов был встать, взять служебный пистолет, застрелить Валентину и застрелиться сам. А пугало его то, что он получал удовольствие от этих мыслей. «Надо все-таки показаться врачу, — уже не первый раз говорил самому себе Николай, — а то заболею окончательно».
