3/ II, 1927
PONT NEUF («Здесь Чёрный Генрих стынет на коне…»)
Здесь Чёрный Генрих стынет на коне,Рисуясь в небе силуэтом чётким.Здесь, на мосту, во мраке, у решётки —Дрожат воспоминанья обо мне.
Не знаю, с кем сейчас ты говоришь,Какими нежными словами,А я сегодня влюблена в Париж,В его огни, в его туман и камень.
И в Генриха, который на меняВнимательно глядит, согнув колена.И под копытами его коняЛежат огни Самаритена.
На Сен-Жерменской колокольне семьПробило. Плечи тронула усталость…Он даже мне не нравился совсем,С которым здесь я нежной притворялась.
11/ II, 1927
«Ночью слишком натянуты нервы…»
Прости, прости, что за тебяЯ слишком многих принимала.
Анна Ахматова
Ночью слишком натянуты нервы.Проступают виденья и лица.Дорогой, отчего ты не первыйВ этой смутной, немой веренице?
Слишком много рассказано было,Много брошено ласки на ветер.Был ты первый, второй или третий —Я не знаю. Не помню. Забыла.
Много нежных растратила слов я,Притворялась влюблённой и нежной,Называя печаль неутешной,Называя влюблённость — любовью.
Отчего же тебя не нашла яВ эти годы тревоги и муки?Взял бы ты мои слабые рукиИ сказал мне: родная…
Ты один, на других не похожий —Не уйдёшь, не отдашь, не обманешь.Что ж сказать тебе, милому, что же,Если всё уже сказано раньше?
Ты не первый, так будь же последним!Пусть теперь перестанут мне снитьсяЭти — слишком любимые — тени,Эти — памятью стёртые — лица.
16/ II, 1927
В поезде («За окошком сплелись пути…»)
За окошком сплелись пути,За посёлком скользит посёлок.Разве трудно себя завести,Как игрушку, и быть весёлой!
Если вечером снова спросятПро круги у зелёных глаз —Я отвечу: стучали колёса,Через край душа пролилась.
И в платок — будто в снег — зароюсь.О, моё неизбывное зло!Всё неистовей мчится поезд,Дребезжит оконным стеклом.
Хоть бы в щепы его разнесло!
20/ II, 1927
«Я пришла к тебе вечером…»
Я пришла к тебе вечером.Ты спросил, улыбаясь:«Отчего ты такая?Ведь тревожиться нечего?»
И сверкая глазами,Нервно дёргая волосы,Изменившимся голосомЯ сказала: «Экзамены».
Понадвинулся тучей,Хлынул горькою лавой.А любовь-то могучееФилософии права.
И прошли, как в тумане,Три последние месяца.— Гром не грянет —Мужик не перекрестится.
3/ III, 1927
«Но кроме нас с тобой есть мир другой…»
Но кроме нас с тобой есть мир другой,Огромный мир, где надо делать что-то.Ведь как-то надо жить, мой дорогой,Сдавать экзамены, искать работу…
Как будто бы повязка спала с глаз.О, этот мир, назойливый и лишний!Вот почему, прощаясь прошлый раз,Я вдруг расплакалась… Так глупо вышло.
Зачем? Какие там ещё пути?Какие там печали и потери?И каждый раз мне страшно отойтиВот от твоей полураскрытой двери.
3/ III, 1927
Х ARRON DISSEMENT («Гул моторов в груди…»)
Гул моторов в груди.Подворотня и двор.Все дома, как один,В каждом доме — контора.
В каждом доме — дела,Слева — надпись: «concierqe».Так бы мимо прошла.Где же радость-то, где же?
И сейчас же встаютВпечатленья былые:Безработица тут,Дни пустые-пустые.
И противно душеЭто острое жало…Нет, бульвар Сен-МишельЛучше этих кварталов.
4/ III, 1927
«Чуть проступают фонари из тьмы…»
Чуть проступают фонари из тьмыГлухие улицы сдавили стены.Прохожие. Автобусы. И мы —Два неврастеника — над чёрной Сеной.
Я слушала взволнованную речь,В воротнике лицо пугливо пряча.И только по дрожанью нервных плечТы угадал, что я бессильно плачу.
В гранит плескала мутная вода.В ней огонёк, как золотые нити.Направо — бледный камень Нотр-Дам,Оттуда нас благословлял Мыслитель.
Ты побледнел, и постарел ты, — вотЗа два часа. Глаза совсем большие.А у меня кроваво-красный ротСломала безобразно истерия.
Стояли мы, не поднимая глаз,Бессильные и жадные, как дети.И уж ничто не разделяло нас —Двух неврастеников — ничто на свете.
8/ III, 1927
Усталость («Губы шептали. Склонялись ресницы…»)
Губы шептали. Склонялись ресницы.Голос, срываясь, дрожал.Снились какие-то чёрные птицы,Тихие глади зеркал.
Что же ты смотришь так строго-тревожно?Мы теперь будем вдвоём.Всё невозможное станет возможным,Только давай — отдохнём…
Сердце чуть бьётся — всё глуше и тише.Ласково небо весны.Чёрные птицы — летучие мыши —Тихие, нежные сны.
«Тихие» — новое странное словоВ тихих напевных: стихах.Вот и любовь — из тревожно-суровойСтанет безбурно-тиха.
14/ IV, 1927
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
