Рош беззвучно шагнул за проволочное ограждение и зашагал к освещенной арке входа.
– Мачете. Видишь? – спросил Голос. – Там, у стенки. Острые-преострые.
Роша так и подмывало прикрикнуть на Голос, чтобы тот заткнулся, пока окончательно не свел его с ума. Но он сдержался, стиснув зубы и чуть приподняв подбородок.
Да, он видел на скамье, среди горшков с орхидеями, длинное мачете с деревянной ручкой. Лезвие поблескивало в лучах света, хоть и было перемазано грязью.
– Она грезит о Пакайе, – сообщил Голос. – Так и видит кипящее жерло. Видит, как белые столбы дыма вздымаются к небесам, как потоки безжалостной лавы растекаются вниз по склонами. Она надеется, в этаком пекле не выживет никто – ни она, ни ее сестра…
Ох, если б только этого Голос заткнулся наконец!
– А я не смею даже попробовать отговорить ее, ибо как раз меня-то она и страшится больше всего в мире!
Взяв мачете и глядя, как с лезвия падают пласты засохшей глины, Рош вдруг заметил краем глаза какой-то темный силуэт слева от себя.
Он медленно повернулся. Прямо на него смотрела одна из близнецов. Но которая?
Он окаменел на месте, сжимая в руке мачете. Синие глаза взирали на него с дремотным безразличием, льющийся в двери свет скользил по гладкому бесстрастному лицу.
– Это Мекаре, – зашептал Голос. – Моя ходячая тюрьма. Пошевеливайся! Веди себя так, точно знаешь, куда идешь. А ты знаешь, куда?
Слуха Роша коснулся тихий надрывный плач, доносящийся из ярко освещенной комнаты где-то за аркой входа.
Рош двинулся вперед по мягкой тропке, что есть сил сжимая в правой руке мачете, лаская пальцами грубую деревянную рукоять. Крепкая, тяжелая рукоять. Чудовищное лезвие – фута два, не меньше. Могучий тесак. В ноздри Рошу бил запах стали, засохшей глины и сырой земли вокруг.
Он переступил порог.
Маарет сидела в темно-коричневом плетеном кресле, уронив голову на руки. Босая, одетая в простое хлопчатобумажное темно-розовое платье с длинными рукавами. С белоснежных пальцев и лица падали нежные капли кровавых слез, длинные медно-рыжие волосы струились по спине.
Она тихо плакала.
– Хайман, – с болью простонала она и медленно, устало выпрямилась в кресле и повернулась навстречу к вошедшему.
Увидев в дверном проеме Роша, она вздрогнула.
Она не знала, кто он. Не помнила его имени – после стольких лет, стольких долгих лет.
– Убей ее! – велел Голос. – Избавься от нее.
– Бенедикт! – окликнул Рош громко и отчетливо и тут же услышал, как его спутник вбегает в сад.
– Что тебе надо от меня? – спросила стоящая перед ним женщина. Две полоски – ручейки крови у нее на щеках – напоминали нарисованные слезы на фарфоровом личике французского клоуна. Глаза ее были обведены кровью, брови сверкали золотом.
– О, так оно привело тебя сюда, да? – спросила Маарет, одним стремительным движением поднимаясь. Отброшенное кресло упало на пол.
Их разделяло не более пяти футов.
Бенедикт за спиной у Роша застыл на месте. Рош слышал его дыхание.
– Не разговаривай с ней! – завопил Голос у него в голове. – Не верь ничему, что она скажет!
– По какому праву ты тут? – властно осведомилась Маарет на древнем наречии.
Лицо Роша оставалось бесстрастной маской. Он не подал и виду, что понимает ее.
Выражение Маарет изменилось: лицо сморщилось, губы скривились. Волна силы ударила Роша прямо в грудь.
Рош отразил удар, послал его обратно. Маарет зашаталась и рухнула назад, через поваленное кресло, но снова нанесла могучий удар, пытаясь вышибить Роша за дверь, прогнать прочь.
– Бенедикт! – позвал он и со всех сил ударил ее Огненным Даром, а сам прыгнул следом, прямо к ней, занося над головой мачете.
Маарет закричала. Завизжала, точно объятая паникой беспомощная селянка, и обеими руками схватилась за грудь – но тут же ответила ему Огненным Даром. Роша пронзила невыносимая боль – такая же боль, какая терзала сейчас его противницу. Все тело пылало огнем и болью.
Но он не обращал внимания на боль. Он отказывался терпеть поражение, отказывался впадать в панику.
Он слышал, как отчаянно кричит Бенедикт, левой рукой поддерживая Роша и стараясь отбросить Маарет. Жуткий боевой крик – точно такой же крик рвался с губ самого Роша.
Снова призвав все силы, он нацелил новый удар ей прямо в сердце – и в тот же миг опустил мачете. Уродливое лезвие впилось в шею Маарет.
Из горла ее вырвался душераздирающий вопль. Изо рта фонтаном хлынула кровь.
– Хайман! – вскричала Маарет. На губах у нее пузырилась кровь. – Мекаре! – Она разразилась вереницей имен – имен всех, кого она знала и любила.
– Я умираю! – надрывно выла она. – Меня убили!
Голова у нее запрокинулась, шея судорожно дергалась, руки слепо шарили в воздухе, пытаясь поддержать голову, кровь хлестала по рукам, заливая платье, забрызгивая Роша.
Крепко сжав мачете обеими руками, он снова со всех сил рубанул им по шее Мекаре. На этот раз голова отлетела прочь и, описав дугу в воздухе, рухнула на сырой земляной пол.
Обезглавленное тело осело на землю, отчаянно вскинуло руки и завалилось на грудь. Скрюченные пальцы царапали землю, впивались в нее, скребли ногтями.
Голова лежала, глядя куда-то вбок, кровь медленно вытекала из обрубка шеи. Кто знает, какие молитвы, просьбы, отчаянные заклятия все еще исторгала она?
– Смотри, смотри, тело! – пронзительно закричал Бенедикт, молотя кулаками по спине Роша. – Она ползет! Ползет к голове!
Рванувшись вперед, Рош наступил тяжелым ботинком на безголовое туловище, вбивая его обратно в грязь, и, перекинув мачете в левую руку, ухватил истекающую кровью голову за медные волосы.
Глаза Маарет уставились прямо на него. Рот кривился, с дрожащих губ срывался невнятный шепот.
Мачете выпало из руки Рошаманда. Пятясь, спихнув с пути Бенедикта, едва не споткнувшись о корчащееся на полу тело, он добрался до стены и принялся со всего размаха бить о него эту никак не умирающую голову. Бить снова и снова.
Но череп оставался цел.
Внезапно он выронил проклятущую голову на пол – и сам рухнул на четвереньки рядом. В поле зрения, прямо перед ним, вдруг оказался ботинок Бенедикта. Сверкнуло, опускаясь мачете. Оно вонзилось в сияющую медь волос, прорезало кожу, прорубило череп. Снова брызнула во все стороны кровь – алая, искрящаяся.
Голова Маарет вспыхнула пламенем. Бенедикт поджег ее. Вся голова была охвачена ярким огнем. Рош скорчился на коленях немым свидетелем – беспомощным, таким бесполезным свидетелем – глядя, как голова обугливается и пылает, как пряди волос взвиваются струями шипящего дыма и искр.
Да, Огненный Дар. Рош наконец сумел собраться и, тоже призвав волну испепеляющего жара, обрушил ее на голову. И вот та покатилась прочь, черная, искореженная, точно голова пластиковой куклы на горящей помойке. Глаза на секунду вспыхнули белым, но потом почернели. Остался лишь комок угля – ни лица, ни губ. Мертвый, бесформенный уголь.
Рош с трудом поднялся на ноги.
Безголовое тело застыло. Но Бенедикт уже испепелял и его – все еще текущая кровь и вся безжизненная фигура в целом были объяты пламенем. Хлопчатобумажное платье пылало, как факел.
Рош в панике озирался по сторонам. Споткнулся, чуть не упал назад. Где вторая?
Вокруг ничего не шевелилось. Из сада не долетало ни звука.
Огонь трещал, взвивался языками дыма и пламени. Бенедикт силился отдышаться. Из груди его вырывались тревожные музыкальные вздохи. Рука лежала на плече Роша.
Тот смотрел на черное месиво, недавно еще бывшее головой Маарет – головой колдуньи, что много лет назад явилась в Египет вместе с духом Амелем, вселившимся в Великую Мать. Головой колдуньи, что прожила шесть тысяч лет, ни разу даже не уйдя под землю и не впав в спячку – великой колдуньи и вампирши, никогда не воевавшей ни с кем, кроме Царицы, что вырвала ей глаза и обрекла ее на смерть.
И вот ее не стало. А убил ее он, Рош! Он, Рош, и Бенедикт, действовавший по его наущению.
Роша охватила скорбь – столь глубокая и всеобъемлющая, что ему показалось, он умрет, не вынесет этой тяжести. Казалось, само дыхание омертвело у него в груди, в горле. Казалось, он сейчас задохнется.
Рош запустил руку в волосы, изо всех сил выдирая, терзая их, пока наконец боль не проникла к нему в мозг.
Шатаясь, он двинулся к выходу.
Там, в каких-то десяти шагах от него, стояла вторая сестра – такая, какой он видел ее: одинокая фигурка в длинном платье, обводящая сонным, расплывчатым взглядом все вокруг – траву, деревья, листву, лесную живность, копошащуюся на высоких ветвях, сияющую высоко в небе луну.
– Ну же, давай! – загремел Голос. – Поступи с ней так же, как ты поступил с ее сестрой. Выскреби у нее мозг, съешь его! Давай же!
