«Вы думаете, на каком-то подсознательном уровне вы — телепорт, сэй?» — спросил меня Финли.
«Откуда я могу это знать? — спросил я в ответ. Думаю, отвечать вопросом на вопрос — мудрое правило, которому целесообразно следовать во время допроса, если это относительно мягкий допрос, как было в моем случае. — Я никогда не ощущал в себе такую способность, но, разумеется, нам зачастую не дано знать, что может учудить наше подсознание, не так ли?»
«Надейтесь на то, что вы — не телепорт, — вставил Прентисс. — Мы можем смириться с любой сверхъестественной способностью, кроме этой. Эта, мистер Бротигэн, означает смерть даже для такого ценного работника, как вы», — скорее всего, тогда я ему не поверил, но потом, из разговора с Трампасом, мне стало ясно, что Прентисс мог говорить правду. В любом случае, такой была моя версия, и я никогда от нее не отклонялся.
Слуга Прентисса, чел, между прочим, по имени Тасса, приносил поднос с пирожными и банками «Нозз-А-Ла», мне этот напиток нравился, потому что вкусом напоминал рутбир, и Прентисс предлагал мне и первое, и второе… но после того, как я расскажу им, от кого я узнал о разрушении Лучей и как сумел сбежать из Алгул Сьенто. Поскольку нужных ответов я не давал, начинался очередной круг вопросов, только на этот раз, задавая их, Прентисс и Горностай жевали пирожные и запивали их «Ноззи». Но в какой-то момент они сдавались и позволяли мне выпить и закусить. Боюсь, в умении вести допрос они не могли сравниться с нацистами, поэтому мои секреты так и остались при мне. Они старались прочитать мои мысли, конечно, но… мы же слышали поговорку о том, что не стоит и пытаться обмануть обманщика?»
Эдди и Сюзанна кивнули. Их примеру последовал Джейк, который слышал, как отец произносил эти слова во время бесчисленных разговоров, касающихся программной сетки телекомпании.
«Готов спорить, слышали, — резюмирует Тед. — Что ж, это справедливо и для чтения мыслей. Нельзя тыкнуться в голову тыкальщика, во всяком случае, того, кто превзошел определенный уровень. Но мне лучше вернуться к главному, прежде чем у меня окончательно сядет голос.
Однажды, примерно через три недели после того, как низшие люди привезли меня назад, Трампас подошел ко мне на Главной улице Плизантвиля. К тому времени я уже встретил Динки, в котором распознал родственную душу, и с его помощью смог лучше узнать Шими. Много другого происходило в это время, помимо ежедневных допросов в доме директора тюрьмы. После возвращения я о Трампасе практически не вспоминал, а вот он, кроме как обо мне, ни о чем не мог думать. Как я быстро выяснил.
«Я знаю ответы на вопросы, которые они продолжают задавать вам, — признал он. — Не понимаю я другого: почему вы меня не выдали».
Я ответил, что такая мысль просто не приходила мне в голову: там, где меня воспитывали, сплетни и доносы не жаловали. А кроме того, мне же не совали в задний проход раскаленный паяльник и не выдергивали ногти… хотя они и могли прибегнуть к подобным методам, окажись на моем месте кто-то другой. Самое худшее что они делали — ставили на стол Прентисса тарелку с пирожными и ели с нее час-полтора, прежде чем смягчались и позволяли мне взять одно.
«Поначалу я на вас сердился, — сказал Трампас, — но потом осознал, пусть и с неохотой, что на вашем месте поступил бы также. Первую неделю после вашего возвращения, скажу честно, практически не спал. Лежал на своей кровати в Дамли, думая, что они могут прийти за мной с минуты на минуту. Вы знаете, что бы они сделали, если б выяснили, что информатор, пусть и невольный, — я, не так ли?»
Я ответил, что нет. Он сказал, что Каски, это заместитель Финли, сильно выпорол бы его, а потом, не дав подлечить ни зад, ни спину, отправил бы в бесплодные земли, где я мог или умереть в Дискордии, или поступить на службу в замок Алого Короля. Но путешествие туда трудное и опасное. К юго-востоку от Федика можно подцепить сжирающую болезнь (возможно, разновидность рака, скоротечная, вызывающая сильные боли, отвратительная) или еще одну, вызывающую безумство. Дети Родерика обычно страдали как от этих болезней, так и от других. Кожные заболевания Тандерклепа — экземы, угри, сыпь, вероятно, были только цветочками в сравнении с тем, что таилось на просторах Крайнего мира. Но для изгнанника служба в замке Алого Короля оставалась последней надеждой. Конечно же, Кан-тои, каковым и был Трампас, не мог пойти в Кальи. Да, эти городки находились ближе, там светило настоящее солнце, но вы можете представить себе, какой прием встретили бы низшие люди или та хины в Пограничье.
Члены тета Роланда могли это себе представить. Без труда.
«Не стоит так уж превозносить меня, — заметил я. — Как мог бы сказать мой новый друг Динки, я не рассказываю всем и каждому о своих делах. Вот и все. Так что на героя я никак не тяну».
Он ответил, что все рано благодарен мне, а потом огляделся и добавил, очень тихо: «Я хочу отплатить вам, Тед, за вашу доброту, сказав, что вам следует сотрудничать с ними, насколько это возможно. Я не говорю, что вы должны навлечь на меня неприятности, но я не хочу, чтобы неприятности свалились на вас. Вы, возможно, не нужны им так сильно, как вам может казаться».
А теперь я хочу, чтобы вы слушали меня внимательно, дама и господа, потому что это, возможно, самое важное; я просто не знаю. Могу гарантировать только одно: от следующих фраз Трампаса у меня похолодело внутри. Он сказал мне, что из всех миров на той стороне, есть только один уникальный. Они называют его Реальный мир. Насколько известно Трампасу, в своей реальности он сродни здешнему Срединному миру, каким тот был до того, как Лучи начали слабеть, а он сам сдвинулся. На американской стороне в этом особенном «Реальном» мире, говорит он, время иногда дергается, но всегда течет в одном направлении: вперед. И в этом мире живет человек, который в некотором смысле тоже является умножитиелем; возможно, он смертный хранитель Луча Гана».
12
Роланд посмотрел на Эдди, и когда их взгляды встретились, оба прошептали одно и то же слово: «Кинг».
13
«Трампас сказал мне, что Алый Король пытался убить этого человека, но ка пока оберегало его жизнь. «Они говорят, что его песня замкнула круг, — сказал он мне, — хотя никто, похоже, не понимает, что именно означают эти слова». Однако, теперь ка, не Алый Король, а давно знакомая нам ка повелела, что этот человек, этот хранитель, этот уж не знаю кто, должен умереть. Я понятия не имею, какую там песню он должен был спеть, но он остановился, а потому стал уязвим. Но не для Алого Короля, продолжал твердить мне Трампас. Нет, он стал уязвим для ка. „Он больше не поет, — сказал мне Трампас. — Его песня, та, что имеет значение, закончилась. Он забыл розу“.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
