Он давит в себе раздражение, делает глоток нектара и понимает: вкус испорчен. Ставит бокал на столик и мягко поднимается на ноги.
- Поднимись, - обманчивая мягкость в голосе ночную посетительницу не обманывает: она слышит угрозу и знает, что лучше подчиниться.
Как только она встаёт на ноги, он тут же хватает её за горло. Почти нежно, не сжимая пальцев.
- Ты же знаешь: я не люблю повторять дважды. И знаешь, почему ты его не увидишь?
Ловит затравленный взгляд.
- Умница, - удовлетворённо скалится он, - в следующий раз ты будешь рассказывать всё, в мельчайших подробностях, без утайки.
- Я рассказываю всё, что знаю, - бормочет она скороговоркой.
- Да? - он вкладывает весь яд в короткое слово и наслаждается её дрожью. - И о появлении у выродка сорокоша ты рассказала?
Она невольно вздрагивает, а он наслаждается испугом и тем, что сумел её подловить.
- Для этого не нужно знать сплетни Долины, кого-то расспрашивать: кош ходит за хозяином по пятам, но ты почему-то предпочла промолчать.
Он слегка сжимает пальцы на трепещущей тонкой шее, впитывая тихий писк и клокотанье.
- Ступай, - он опускает руку.
Фигура опрометью кидается к проходу. Он широко улыбается вслед. Как жаль, что она так легко сдаётся, даже скучно.
Пора навестить Лимма, посмотреть, не свихнулся ли чудак окончательно. Впрочем, учёному никогда не скучно: он без конца что-то придумывает, экспериментирует, танцует сам с собой и своими гениальными мыслями, довольствуется малым и ни на что не жалуется. Удача, что ему удалось найти столь неприхотливого человека с блистательными мозгами.
Мейхоновая дверь скрипит, словно жалуется на ревматизм. Лимм сидит за столом, уставившись в пространство и не слышит, что у него - гость.
- Лимм, - тихо зовёт Лерран учёного.
Тот поворачивается всем корпусом. Улыбка безнадежного идиота Леррана не сбивает и не пугает: гений не вынырнул из своих мыслей и пялится, пока что не соображая, кто и зачем пришёл.
- Лерран. - глаза вспыхивают зелёным и прячутся под тяжёлыми веками. - Ты опять среди ночи. Есть хорошие новости?
- Пока нет, но, надеюсь, скоро будут. Терпение, мой друг.
- Да я как раз и не спешу. Вечность терпит, вечности безразлично, а открытиям можно и подождать, пока звёзды встанут в нужный ряд.
Лерран улыбается восхищённо: при всей своей оторванности от мира, Лимм на редкость тонко чувствует дыхание времени и умеет ждать. В отличие от Пиррии, например.
- Ещё немного, и мы получим место, откуда сможем черпать энергию бочками.
- Ты ничего не боишься, да, Лерран? Тебя не тревожат судьбы людей, что попадут в зону воздействия и исчезнут?..
Лерран пожимает плечами:
- А почему меня должно это заботить? Я иду к своей цели, и нет разницы, что стоит на пути. Бревно - я уберу неповоротливый ствол. Люди - разбегутся или будут растоптаны неизбежностью. У них своя Обирайна. Сумеют просчитать шаги - смогут выжить. Не сумеют... сколько их, бездарно гибнущих и не сделавших в этой жизни ничего полезного, нужного?..
- А не тяжел ли для тебя венец бога?
Лерран смотрит остро, вглядываясь в дёргающееся лицо с пляшущими губами. В тело, что не в ладах с собственными мышцами. Впервые Лимм задаёт странные вопросы, от которых тянет каким-то полузнакомым запахом... Пока что нет возможности вспомнить. Но зарубка в мозгах сделана: он обязательно вспомнит, чем пахнут подобные размышления и к чему на самом деле ведут...
- Главное, не переоценить себя и тех, кто рядом. Считать шаги, чтобы не попасть, куда не хочешь. Я не ношу венцов, Лимм. Они - бремя. Игры с Обирайной - другое дело. Это азарт.
- Не боишься проиграть?..
- Нет. Страх - первая ступень к поражению. Поэтому пусть боятся другие. Отдыхай, Лимм. Время позднее. А впереди охота. Вначале для меня.
Он дружески похлопывает чудака по плечу, улавливает тремор мышц. Вглядывается пристально в лицо, но Лимм уже не здесь - танцует в такт своим мыслям, бормочет полуречетатив-полумелодию, царапает пальцами воздух. Будто и не было никакого разговора в серьёзных тонах. Слишком уж серьёзных... Но на то он и гений, чтобы перескакивать с одного на другое, не особо задумываясь и запоминая.
Лерран уходит не прощаясь и не поворачиваясь назад. Он не видит пронзительного, цепкого взгляда, что провожает его. В глазах - ни капли сумасшедшинки, а на губах - презрительная улыбка человека, который знает намного больше, но никогда не покажет этого явно, пока не пробьёт его час выйти на сцену и повернуть ход событий...
Глава 52
Ярмарка в Зоуинмархаге. Геллан
Тихо покачиваясь, медленно ползут возы, наполненные товарами. Ночь, мороз, яркие звёзды, облепившие небо разноцветными точками. Длинный караван, искривляясь, повторяет изгибы дороги. Это не прямой тракт, а извилистый горный путь. Мужчины впереди, мужчины сзади: охрана не от людей, а от диких животных. Дара трясётся на осло: упрямая девчонка наотрез отказалась ехать в повозке с Милой и меданами.
- Ты хочешь, чтобы я свой первый выезд в свет наблюдала из окошка? Ни за что! - заявила она, упрямо сжимая губы. И ему не хватило духа отказать.
Два дня назад состоялось великое переселение мерцателей из дворцового сада в Верхолётную долину. Великий полководец Дара гордо восседала на Ушане, а вслед за нею, смешно подкидывая толстенькие зады, мчалось радужное войско. На новое место переехали не все: по какому принципу разделились животные оставалось загадкой. Из сада не ушла Тяпка и десятка два других мерцателей. Остальные устремились к новой жизни.
В Долине мерцатели повели себя интересно: радужная толпа брела от домика к домику и таяла. Неожиданно богатой стала Тималайна - задорная хохотушка с ярко-бордовыми волосами: в её дворике охотно поселилось шестнадцать забавных радуг.
- Удивительно, - шептала Дара, наблюдая за самовольным расселением, - ты обратил внимание? Они не в каждом дворе остаются. У Иранны грядка готовых мимей, но осталась только парочка. Я думала, они пока у муйбы обоснуются, так нет же!
Мимеи спешно сажались на каменистых клочках земли. Семена гулко лопались и тянулись толстыми плетями к холодному солнцу. Казалось, растения радуются и щедро дарят себя налево-направо, но Дарин эксперимент провалился: мимеи отказались делиться.
- Жадины! - возмущалась девчонка. - Никакой сознательности и солидарности!
Геллан прятал улыбку: Дара беседовала с ними, как с живыми, фыркала, размахивала руками и обижалась до слёз. А мимеи, покачиваясь, молчали. Гладили ей руки и не делились своими дарами.
- Ничего, - гудела она, как полосатобрюха, - я всё равно что-то придумаю. И не смей ухмыляться! - срывала обиду на нём.
