Роб взял стакан и выпил воду залпом. Он хотел уйти, но не знал, как это сделать. Она подошла к нему, взяла его под руку и повела к двери. Уже у самого выхода он повернулся к ней, и лицо его горело от нестерпимого стыда.
— Дьякон Дженкинс спорил со мной на что угодно, — сказала Бесси Мэй, — что ты больше ко мне не придешь, правда, спорил только так, а в заклад ничего не выставил — он же не игрок! А я ему сказала: «Ни черта вы не понимаете!»
— Как? Дьякон Дженкинс?
— Ты только, детка, не подумай о нем плохого, он сюда не ходит. Я встретила его на Гарлем-авеню недели две назад. Можешь не беспокоиться, я не расскажу ему, что ты был у меня, никому не расскажу. Да это никого и не касается, кроме нас с тобой.
Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы.
— Больше не смей приходить к маме, слышишь, маленький? Потому что — чем черт не шутит, — в другой раз мама может и не устоять! — Она рассмеялась. — Маме следовало бы положить шалуна к себе на колени и выпороть его так, чтобы он запомнил на всю жизнь.
Роб хотел что-то ответить, но слова застряли в горле.
— Шутки в сторону, Янгблад. Какие бы у тебя ни были неприятности с твоей подружкой, ты делу не поможешь, если будешь ходить в этот переулок. Так и знай! Твой отец знает это. Я его никогда не видела здесь, в Гарлемском переулке.
Роб пристально поглядел ей в лицо, в ее добрые, честные, умные глаза, и ему захотелось сказать «Спасибо!» Но он буркнул «Спокойной ночи!» и выскочил за дверь. Холодный ночной воздух хлестнул его влажное горячее тело, как кнут. Ему было ужасно стыдно, и он раскаивался, что пришел сюда. Впрочем, если и раскаивался, то не очень.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Роб спустился в раздевалку, довольный, что рабочий день закончился. Сегодня был один из самых тяжелых для него дней; вообще работать становилось все труднее и труднее, а хозяин был все злей и злей. И все-таки газеты настойчиво твердили, что положение в стране улучшается, во всяком случае должно улучшиться, хотя за стенами гостиницы царили Тяжелые времена и всем было известно, что кризис продолжается. Сегодня утром Роба послали в триста пятнадцатый номер отметить уезжающих постояльцев, которые вызывали именно его — коридорного номер семь. Это был номер Роба. Но когда он явился, мистера Оукли там не оказалось. Дверь открыла его супруга, она была в трусиках и бюстгальтере, но, разговаривая с Робом, держалась так свободно, как будто была одета. Ее муж, мистер Роберт Ли Оукли Третий, был председателем Средне-Джорджийской компании по страхованию жизни — самой большой страховой фирмы во всей южной и центральной Джорджии. Все знали, что это очень важная фигура.
Миссис Оукли спросила: «Чего тебе, мальчик?», — глядя на него невидящими глазами, а Роб смотрел куда-то в сторону, как будто бы ее тут совсем и не было. Так частенько случалось в гостинице — белые женщины выходили к нему в одном белье или просто в чем мать родила. Один из коридорных сказал Робу: «Ничего, привыкнешь, парень!» Но Роб до сих пор не привык и думал, что никогда не привыкнет.
Миссис Оукли неторопливо оглядела его сверху донизу, методично раздевая своими светло-зелеными глазами.
— Мистер Оукли посылал за мной, — сердито ответил Роб. Какая чертовщина в голове у этих богатых белых женщин? Кажется, весь мир у них в кармане, а между тем все, кого он встречает здесь в гостинице, выглядят бедными, ничтожными, по-волчьи голодными, расфуфыренными шлюхами. У них нет даже десятой доли того достоинства, какое присуще Бесси Мэй!
— К сожалению, мистер Оукли только что вышел, — сказала его жена. — Можешь зайти и обождать. Он сейчас вернется. — Она подняла руки, широко зевнула и как-то по-собачьи потянулась всем своим молодым розовым телом.
Он поспешно отступил за дверь.
— Нет, мэм, я приду еще раз, когда он вернется. У меня очень много работы! — И он зашагал прочь, прежде чем она успела возразить.
Когда вернулся мистер Оукли и снова потребовал его, Роб не пошел. Он объяснил Хэку Доусону, почему не хочет идти, и тот отправился вместо него.
— Они за тобой охотятся, Янгблад, потому что ты молод и красив. А такому, как я, старику с больными ногами, бояться нечего! — Хэку Доусону было всего-навсего сорок лет.
Иногда Роб вспоминал миссис Кросс, такой, какой видел ее в последний раз у себя дома — растерянной, беспомощной под огнем ярости Лори; вспоминал, как она упала в кресло, а потом на пол возле камина. Неужели все это было в самом деле? Чтобы миссис Кросс, супруга мистера Джорджа Кросса… Ведь Кроссы — самые важные люди в городе… Вспоминал Роб и Бетти Джейн. Никогда он ее не забудет, она стала частицей его жизни. Правда, о ней он мог мечтать только тайно, но все-таки… Где она? Что делает? Что произошло между ней и матерью, когда он убежал из комнаты шофера? Белые женщины, белые южанки. Существуют два правила, которых придерживаются все крэкеры: «Держи негра в повиновении» и «Оберегай белых женщин». По мнению многих негров, именно белые женщины были причиной угнетения негров. И даже он сам начинал склоняться к этой мысли. Хотя чаще он ее отвергал.
В этот день, около четырех часов, всех коридорных созвали в кабинет управляющего. Он восседал за письменным столом, а восемь коридорных стояли перед ним навытяжку. В кабинете были стулья, и Роб хотел было сесть, дать отдых усталым ногам, но, заметив, что никто не садится, остался стоять.
— Ребята, я слышал, будто вы чем-то недовольны, — начал управляющий. Это был здоровенный мужчина, ему бы скорее пристало пахать землю. Красивый синий костюм, казалось, стеснял его движения. Серые кошачьи глаза блуждали по лицам служащих.
— Если вы чем-то недовольны, если вам что-нибудь здесь не нравится, прямо скажите об этом. Мы не хотим держать служащих, которые вечно дуются и чем-то недовольны.
Мистер Бьюсси сделал паузу и оглядел всех, но никто не клюнул на эту приманку.
— Ну как, ребята, будете говорить или предпочитаете таиться от меня?
Роб ждал, что кто-нибудь заговорит. В раздевалке они вечно ворчали то по одному, то по другому поводу. Вот сейчас бы им и высказаться! Но все словно воды в рот набрали. От возмущения Роба даже в жар кинуло. Все они старше его и работают здесь дольше, чем он. Какого же дьявола они молчат? Серые глаза управляющего скользили по лицам, вызывая людей на разговор.
— Ну, ребята, говорите, — повторил белый. — Бояться тут нечего!
Роб Янгблад не боялся, однако его прошиб пот. Черт побери этих ребят! Неужели они хотят, чтобы он заговорил первым?
— Сэр… — начал было он, но в тот же миг Эллис Джорден больно наступил ему на ногу, словно пригвоздил к полу.
Мистер Бьюсси взглянул на Янгблада.
— Ты что-то хотел сказать, малый?
— Нет, сэр. — Роб ненавидел и этого белого и самого себя.
— Но кто-то вот из вас сейчас заговорил. Кто же, ну?
— Нет, сэр, — сказал Роб. — Это я кашлянул, вот и все.
Управляющий еще раз оглядел коридорных.
— Ну что ж, ладно. В таком случае сейчас вам кое-что скажет Лерой. Слушайте его внимательно! Янгблад словно оцепенел, когда дьякон Дженкинс вышел вперед. Его морщинистое лицо сейчас вытянулось, как кожа на барабане, и он совсем не был похож на гордого, самоуверенного главу баптистской церкви Плезант-гроува.
— Подойди сюда, Лерой! Подойди ко мне, чтобы всем было хорошо слышно! — Дьякон зашел за стол. Он вытащил из кармана листок бумаги, сначала поглядел на коридорных, затем, не торопясь, заглянул в свой листок.
— Ребята, мне поручено довести до вашего сведения о некоторых изменениях в правилах внутреннего распорядка.
Роб потупился. Потом посмотрел на дьякона и закрыл глаза. У него было сильное желание повернуться и выйти из кабинета.
— «Пункт первый, — начал читать Лерой, — отменяются перерывы в сменах. Каждый коридорный должен работать ежедневно по двенадцать часов подряд».
Роб глубоко дышал, словно желая дать выход клокотавшей в нем ненависти к мистеру Бьюсси. У него было такое ощущение, будто этот белый приказал Лерою снять штаны на глазах у всех.
— «Пункт второй. В случае, если кому-нибудь из коридорных необходимо будет уйти на час-два, он не имеет права, как прежде, самостоятельно находить себе подмену. Отныне он обязан обратиться по этому вопросу к старшему коридорному или к самому управляющему.
Пункт третий. В последнее время замечено много опозданий. Отныне за каждое опоздание свыше пятнадцати минут будет вычитаться из жалованья пятьдесят центов.
Пункт четвертый. Воспрещаются сборища в помещении раздевальни. По окончании работы каждый должен быстро переодеться и покинуть гостиницу».
Дьякон Дженкинс кончил читать. Пот лился градом по его лицу. Он поглядел на своих подчиненных, особо задержав взгляд на Робе, потом покосился на управляющего. Роб наблюдал за ним, и ему хотелось плакать. Он ненавидел дьякона за то, что тог согласился выступить в подобной роли, но вместе с тем и жалел его. Он сам не мог толком разобраться в своих чувствах.
