— Но вам было бы намного проще меня убить. Зачем захватывать в плен?
— Потому что вы мне нужны. Вы и Симона. Поэтому я хочу, чтобы вы рассказали нам, где она находится.
— Мы вам нужны? Да как только мы окажемся в ваших руках оба — нам неминуемо настанет конец.
— Ну и подозрительность. — Сен-Лоран прищелкнул языком. — Видимо, переутомление. Хотите отдохнуть, поесть?..
— Чего?
Сен-Лоран прошел мимо. Охранники толкнули Хьюстона следом.
Его вели по огромному коридору с выгнутым аркой потолком.
Подойдя к массивной двери, Сен-Лоран положил ладонь на ручку и повернулся к Хьюстону, пригласительно кивнув головой.
Один охранник втолкнул Пита в образовавшуюся щель, второй закрыл дверь и встал рядом с оружием наготове.
Хьюстон в восхищении смотрел на зал, на все это страшноватое великолепие. Если бы не электричество, он мог бы поклясться, что нырнул в прошлое. Рыцарские доспехи в одном углу. Над камином геральдический герб. На стене — скрещенные мечи.
Песнь о Роланде.
Тристан, Ланселот, Элеонора Аквитанская, Генрих Второй, Ричард Львиное сердце.
Сэр Галахад.
Сэйнт.
Чудо средневековой Франции.
Пит едва мог дышать.
Но тут взгляд его наткнулся на обезоруживающе улыбавшегося Сен-Лорана.
— Кофе? Чего-нибудь покрепче? Брэнди.
Хьюстон приглядывался к трем мужчинам, стоявшим возле полированного стола в одном из углов комнаты. Двоим из них было лет по шестьдесят, один был одет в голубой пиджак и свитер, второй — в коричневый костюм. Рядом с ним стоял человек лет тридцати в распахнутой у ворота рубашке и с медальоном на шее. Глаза у него были злые, а губы презрительно поджаты. Он казался невероятно, болезненно красивым.
— Я совершенно позабыл о приличиях, — посетовал Сен-Лоран, обращаясь к Хьюстону. — Позвольте представиться. Я — Франсуа Леблан. Эти трое джентльменов — Жюль Фонтэн из Лондона…
Человек в свитере и голубом пиджаке приветственно поднял бокал с бренди.
— Пол Дассен из Нью-Йорка…
Коричневый костюм кратко кивнул.
— И его сын Чарльз.
Рубашка и медальон. Никакой реакции. Холоден и кичлив.
— Но, как вам известно, у нас есть и другие фамилии.
— Отец. — Его голос был настолько тягуч, что застревал в глотке. Мышцы шеи от напряжения вздулись так, что начали напоминать куски распухшей кожи. — Который из вас? — Он перевел взгляд с Сен-Лорана на мужчин. — Кто?
Жюль Фонтэн? Человек смотрел на Хьюстона из-за бокала с брэнди.
Дассен? Тот стоял, как истукан.
— Ну!
— Это я, — произнес Дассен; глаза его глубоко запали и были обведены темными кругами; голос звучал неохотно, почти шептал. Затем он прокашлялся, словно его что-то душило.
Хьюстон даже не понял, что движется, пока не сделал три шага. Затем резко остановился и стал пристально смотреть на этого бледного, болезненного вида человека. Неужели это все, что осталось от его ребяческих фантазий?
Неужели это тот, кем он когда-то восхищался, а потом научился ненавидеть? Старый, слабый, больной человек, заслуживающий больше жалости, чем злобы?
Зрение затуманилось, и ноги подкосились. Пит, шатаясь, подошел к креслу.
Но сесть так и не успел. Рухнул в обморок рядом.
43
Его дважды ударили по лицу, а затем раздалось:
— Вы очнулись? Слышите, что я говорю? — Это был Сен-Лоран.
Хьюстон почувствовал, как к его губам прикладывают бокал и ощутил резкий запах спиртного. Он содрогнулся, вяло кивнул и протянул руку за бокалом. Спина болела. От движения стало больно, но он был настолько запуган, что, несмотря на раны, не почувствовал полагающейся в данном случае сонливости. Наоборот. Пит, правда, чувствовал себя задерганным, нервы были на пределе, но голова была ясной, а мысли четкими.
— Прекрасно. Приступим к делу. Я буду с вами откровенен, — сказал Сен-Лоран Хьюстону. — Без экивоков.
— Не вижу в этом смысла.
Голос был резким и злым. Хьюстон повернулся в ту сторону, откуда он раздался, и увидел своего братца Чарльза.
Медальон покачивался на его шее.
— Не согласен. Ему ничего не следует рассказывать. Слишком рискованно. Я бы предложил убить его и покончить с этим.
— Это нам известно, — сказал Сен-Лоран. — Ты нам несколько раз об этом говорил. И даже несколько раз пытался его убить. Но вот почему-то не преуспел.
— На сей раз ошибки не случится.
— Это ты убил мою жену? — спросил Хьюстон.
Чарльз надменно скривился.
— Ты? — Голос Хьюстона поднялся до небывалой высоты; он поставил бокал на стол и поднялся на ноги. — Ты вел тот фургон?
— Разумеется, нет.
— Но отдал приказ? Ты тот, кто ее убил, я спрашиваю?
Взбешенный до последней степени, Хьюстон двинулся через зал. Угол зрения сузился, и он видел лишь одного Чарльза. Пит вытянул руки. Чарльз отступил, пытаясь ускользнуть.
— Мистер Хьюстон, — произнес Сен-Лоран.
Еще шаг.
— Я не могу этого позволить, — продолжил Сен-Лоран.
Чарльз забежал за стол. Хьюстон сделал следующий шаг и почувствовал сдерживающие его руки.
Охранник надавил Питу на точки, находящиеся за ушами. Боль была непереносимой, и американец упал на колени. Он скорчился, не в силах даже застонать. Но боль также быстро пропала. Охранник отошел. Пит хватал ртом воздух и растирал шею.
— Не испытывайте мое терпение, — предупредил Сен-Лоран Хьюстона. — Вы здесь гость. Вот и ведите себя подобающим образом.
Пит кивнул, массируя пульсирующую шею.
Чарльз осклабился, стоя за столом.
— Вы видите. Этот человек невменяем. Ему не следует доверять.
— Выбор сделан. Отступать не в наших правилах.
— Но…
— Хватит пререкаться! — На сей раз выступил отец Хьюстона. — Мы встретились для того, чтобы все утрясти. Я говорил и от себя, и от имени Жака, предлагая данное решение.
— Меня волнует лишь безопасность моей дочери, — сказал Монсар. — Я хочу, чтобы ее жизни ничто не угрожало. — Трясясь, он начал тянуть за синяки и шрамы на своей физиономии. Грим нелепыми полосами резины отставал от лица.
— Он прав, — согласился Фонтэн. Сунув руку в карман своего моряцкого пиджака, он вытащил тяжелый серебряный портсигар. — Все эти споры — бессмысленны. — Он закурил сигарету. — Давайте придерживаться принятого решения. — Он помог Хьюстону подняться на ноги и дал ему сигарету. — Возьмите. Сядьте и послушайте. Это касается вашего будущего.
Глубоко затянувшись, Хьюстон сел в кресло. На Чарльза он не смотрел, хотя взгляд молодого человека прожигал в нем дырку.
— Все согласны? — спросил Сен-Лоран.
Никто не произнес ни слова. Пит почувствовал царившее в зале напряжение.
— Вот и отлично. Послушайте, мистер Хьюстон, вы пишете всякие выдуманные истории. Вот, позвольте вам одну такую рассказать. В тысяча девятьсот сорок четвертом году я был двойным агентом у немцев.
— И вы так спокойно в этом сознаетесь?
— Мы ничего не достигнем, если я буду вам врать. Я же хочу, чтобы вы поверили в мою добрую волю.
От подобной прямоты у Хьюстона захватило дух.
— Я давал информацию о передвижениях союзников. За это боши платили мне золотом. Из подобных начинаний вырастают большие дела. Я решил, что если бы у них было мало золота, то они бы не стали тратить его на мою оплату. Значит, его много. Немцы тогда бежали, грабя все, что попадалось под руку. У них могли быть тайники, где богатств не счесть. Все дело было в том, чтобы выманить их секреты.
Хьюстон выпрямился в кресле.
— Так, значит, вот в чем дело… Вы просто-напросто украли у немцев…
— Не следует забегать вперед и делать неправильные выводы. Все гораздо сложнее, чем вы можете себе вообразить. Я не крал золото. Мне не пришлось этого делать. Мне его отдали.
Хьюстон нахмурился.
— Немецкий генерал стоял перед дилеммой. Он был уверен в том, что война вскоре кончится и Германия ее проиграет. Фатерлянд обанкротился. Но богатства, стекавшиеся в Германию, можно было пустить на следующие войны.
— Безумие.
— Так же посчитал и немецкий генерал. Бессмысленные страдания, новые зверства и жертвы. Золото, из-за которого умерло столько народа, станет поводом для очередных убийств. Но не соглашаться с Гитлером значило самого себя приговорить к смерти. К тому же генерал понял, что Гитлер вовсе не приветствует храбрость возвращавшихся офицеров. Наоборот, за свои провалы они расплачивались жизнями. Поэтому особого смысла в возвращении в фатерлянд не было. Генерал вспомнил о том, что оба его сына погибли в битвах, а жена умерла от горя. Какое же у него будущее? Разумеется, довериться своим офицерам он не мог. Ему был нужен человек, абсолютно беспринципный. Он послал за мной. «Десять миллионов долларов золотом — твои, — сказал он мне. — За то, чтобы помочь мне скрыться и не попасть в 386 лапы союзникам.» Он хотел сбежать в Южную Америку, где мог бы жить в свое удовольствие. На свою долю.
