очень подружился. Она на тебя, мама, похожа, такая же молодая и красивая. И нет, не толстая. Ты тоже не толстая.
Надежда Петровна зарделась от удовольствия.
— А ей наши подарки понравились? — осторожно спросил Адлияков, — поди в заграницах этих уже ничем не удивишь.
— Соболя её потрясли. — Сказал я и Павел Григорьевич победно, с триумфом взглянул на жену.
— Вот видишь, Надя!
— Ну, может, она такой вид сделала, — покачала головой Мулина мать.
— Нет, мама, — сказал я, — она казала, что закажет из соболей пошить манто. В театр будет ходить в нём.
— Лизка всегда была такая! Взбалмошная! — фыркнула Надежда Петровна. Хотела неодобрительно, но получилось с любовью.
— А теперь подарки! — заявил я и начал доставать свёртки.
— Это тебе, отец, — я вытащил свёрток сверху и отдал Адиякова.
— Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся тот и вытащил из свёртка тоже плащ. Только не синий, как у Модеста Фёдоровича, а тёмно-коричневый с серой отделкой.
Пока Адияков восторгался плащом и примерял его у зеркала, я дал матери свёрток:
— Это от тёти Лизы.
— Что это? — тихо прошептала она и вытащила изумрудно-зелёное люрексовое платье с длинным рукавами и цветами (тожде блестящими) по вороту. — Ах!
Надежда Петровна издала полный восторга стон и прижала платье к себе:
— Какая красота! — пролепетала она умирающим от восторга голосом.
— Это ещё не всё, — сказал я и вытащил ещё свёрток:
— А это — от меня.
Надежда Петровна достала велюровое пальто. Белое.
— Оооо! — только и смогла произнести она, потрясённо глядя на невиданный в послевоенной Москве шик.
— А это тоже от тёти Лизы, — я аккуратно достал круглую плотную коробку из картона.
— Это же шляпка! — ахнула Надежда Петровна и бросилась примерять шляпку вместе с пальто. Шляпка была легкомысленного нежно-кремового цвета и очень ей шла.
— И в заключение — от благодарного сына самой лучшей в мире матери, — громко и торжественно объявил я и вытащил маленькую коробочку.
Когда Надежда Петровна увидела золотую цепочку с кулоном, она разрыдалась от счастья. Я был опять зацелован до смерти и еле-еле смог сбежать.
Фух!
Нелёгкая это работа дарить подарки из Югославии родственникам тела в послевоенной Москве.
Эх.
— Ну что, как у тебя дела? — с улыбкой спросил Козляткин, любовно рассматривая пузатую бутылку бурбона с яркой импортной этикеткой, которую я выставил перед ним.
— Прекрасно, — похвастался я, — отсняли всё по плану. В сроки уложились. В смету уложились. Артисты отработали замечательно. Особых инцидентов среди делегации не было.
— Деточки отличились? — понятливо усмехнулся Козляткин, убрал бутылку в ящик и довольно крякнул.
Я не стал скрывать правду:
— Да уж, намучились мы, конечно, с ними…
— Ну ничего три недели помучились, зато теперь везде дорога и почёт.
Я не стал комментировать, кому конкретно достанется весь почёт.
— Теперь пару дней отдыхаем. Я имею в виду от съемок, а потом, на следующей неделе, ждём югославскую делегацию. Будем снимать продолжение здесь.
— Наши уже всё подготовили, — кивнул Козляткин, заглядывая в блокнот.
— Замечательно! — искренне обрадовался я, — а то я уже думал, что приеду и мне самому придётся все организовывать за четыре дня. А так хоть время передохнуть будет…
— Не будет, — нахмурился Козляткин, — там Татьяна Захаровна в твоём отчёте несоответствия нашла. И написала служебную записку. Завтра во второй половине дня заседание будет по твоей работе. Будем оценку твоей деятельности давать и поднимем вопрос о соответствии занимаемой должности. Так что ты готовься, Муля.
Глава 14
— Благодарю за предупреждение, — сказал я и вышел из кабинета Козляткина.
Если мой начальник и думал, что я как-то забеспокоюсь и буду просить у него покровительства — то он сильно ошибся.
Не сейчас, когда моя карьера пошла вертикально вверх.
Не сейчас.
И первое, что я сделал, — это сходил к себе домой. После некоторых раздумий, я переехал жить на квартиру Мулиного деда. Надежда Петровна была не против, Мулин отчим, я полагаю, тоже. В общем, такой вариант всех вполне устроил. Машенька, может, и была недовольна, но в данном случае её никто не спрашивал. Поэтому сейчас я оказался единственным и полноправным хозяином полностью обставленной четырёхкомнатной квартиры (точнее пятикомнатной, просто маленькую комнатку, где когда-то спала Дуся, за полноценную комнату не считали).
А то надумал — в чулане Герасима жить! Нет, я люблю комфорт.
И если первоначально (до поездки в Югославию) меня ещё посещали сомнения, мол, нехорошо, я, как барин, один в таких хоромах, а Модест Фёдорович с домочадцами ютятся в двухкомнатной квартире, да ещё и с видом на двор, где постоянно шум от булочной и кинотеатра. То потом я подумал — как только я поселюсь здесь, Дуся стопроцентно переедет ко мне. Ярослав через две недели (а, может, и раньше) уйдёт в интернат и будет там жить в общежитии, и возвращаться домой только на выходные. И то не факт, зная Ярослава. Так что им двоим с Машенькой места там вполне хватит.
Так вот, сходил я домой и взял флакон духов и огромную такую штуку с мелкими отделениями (забыл, как она называется). В общем, там, внутри, были штук двадцать разноцветных теней для глаз, румяна, какие-то пудры, помады и прочая чепуха. Но зато всё в одной коробочке набором. Это мне тётя Лиза такое подсказала. Женщины ради такой штуки, оказывается, готовы душу продать. Только у нас, в СССР, их ещё нет, а вот в Югославию уже периодически завозили из Франции. И стоило это безобразие неприлично дорого. Но деньги у меня были, и я набрал с десяток таких наборов. Своим (Мулиной маме, Машеньке, Дусе и т. д.) сразу не дарил, хватит с них и одежды. А вот это вот всё (и ещё ко-что) отложил про запас. Потому что потом будут и другие праздники. А у меня будет, что дарить.
И вот с таким набором я вернулся обратно на работу.
И сразу пошёл в кабинет к Татьяне Захаровне.
— Бубнов! — возмущённо подскочила она, — ты где был? Почему тебя не было на рабочем месте?! Ты нарушаешь рабочую дисциплину!
— Согласен, — покаянно ответил я и выставил пред ней коробочку с духами «Nina Ricci».
Глаза у Татьяны Захаровны округлились от изумления, а я продолжил, как ни в чём не бывало:
— Да домой я сбегал, Татьяна Захаровна. Буквально на минуточку. А то утром быстро собирался, а потом понял, что впопыхах забыл вот это:
И с этими словами я выставил рядышком с духами ещё и коробку с набором косметики.
— Только это не югославское, — с покаянным видом сказал я, — это из Парижа. Там магазинчик такой был, в Белграде,
