работу.
— А мне кажется, что ей просто нравится строить из себя жертву и получать поддержку. — Пожал плечами Ингелео. — Придурошный, кажется, называл это синдромом жертвы.
— Все то у тебя придорушные и слабаки, — фыркнула Люксальта, сморщив аккуратный нос.
— Не правда, не все. Ты и Эльтен не относитесь к этим типам.
— Ещё бы ты нас относил к ним.
Контрайн задумалась, застыв с открытой колбой над грязно-голубого цвета бутоном плотоядного растения. В отличие от второкурсников, четвёртому курсу необходимо оживить плотоядные цветы и восстановить их активность, что задачей являлось гораздо более тяжёлой. Она повернулась к Элисару:
— А я вот думаю, что во всех этих людях ты видишь не просто слабость, а собственные черты. Ты просто ненавидишь в них отражение себя самого.
Ингелео замер на мгновение, почувствовав больной укол, пронзивший бок, точно удар. Стараясь не падать лицом в грязь, он принял безучастное выражение лица и ответил:
— Думаешь много.
Академия кувелов, столовая
Длинные столы постепенно начали заполняться студентами, спешащими набить пустые желудки. Из-за разгуливающейся погоды, некоторые учащиеся уходили обедать на свежем воздухе, где так же с наступлением спиритуры выставляли столики, но в отличии от основного помещения в здании — снаружи значительно меньше места, да и предназначение у этого участка являлось не только для поглощения пищи. Многие академцы любили заниматься в тёплую пору на улице, а не в душной библиотеке.
Подхватив поднос с едой, Лаура решила пообедать на улице. Забитые людьми помещения начали постепенно сводить с ума и напоминать о том свитке в библиотеке, о котором она предпочитала не вспоминать, но и забывать не торопилась. Глава семейства Тэнкальт, увлечённо занимающийся изучением темы Кэтсий, уже давно нашёл подтверждающие сведения того, что эти существа и правда когда-то существовали в Зазавесье. Из того, что Лаура бесчисленное множество раз слышала от родителя, успела вызубрить, что Кэтсии энемы будучи людьми имели огромные запасы сил.
Уж чего-чего, а язык, которым исписано полотно на столе ребят, не мог быть не узнан Лаурой; ведь отец, благодаря влиятельности и деньгам, сумел отыскать уже потрескавшийся от времени отрывок старого пергамента, хранивший письмена тех лет и самого́ утерянного языка. Разумеется, всё, что он добавлял в коллекцию, относилось к этому странному хобби. Желая, чтобы его дочь тоже заинтересовалась этой темой, он сделал из добытого клочка настоящее достояние коллекции и заключил его в пьедестал под стекло, к которому и приводил Лауру время от времени.
Тяжело выдохнув, Тэнкальт, отыскала свободное место, уселась на скамью и поставила перед собой поднос. Оглянувшись по сторонам, она заметила, что большинство мест занято. Поступь злости всколыхнула её, приковав взгляд к соседке со светлыми волосами, которая радостно подскочила к одному из столов. Там уже сидели двое студентов: кудрявый парень, к которому подруга, по мнению Лауры, питала особенный интерес и его вечно задорный до тошноты друг, которого она не переставала считать притворщиком. Последив за тем, как Калеса опустилась на соседнее место с Малером, Лаура вновь обратила взгляд на Флатэса, который незаметно скривился при появлении Амкапир.
Наблюдая за тем, как бывшая подруга развлекается и смеётся с новыми друзьями, Лаура почувствовала, как её ненависть растёт и заполняет её всё сильнее. Со стороны казалось, что Калеса пытается забрать Малера только для себя, ведь Тэнкальт не раз замечала, что прежняя подруга — Лания, всё чаще находится либо одна, либо в компании брата и сестры Контрайн. Тэнкальт почему-то жалела тихоню, но никак не могла понять почему. Даже более того, она начала ловить себя на том, что та ей интересна, особенно после случившегося в оранжерее с утра.
Казалось, что причиной тому стал всего-навсего один вопрос: «Когда эта хрупкая девочка сломается?» В отличии от множества людей, Лаура не боялась видеть себя в других людях и не испытывала к ним неприязни или ненависти, однако наблюдать «за собой» со стороны казалось ей очень занимательным.
Вновь окинув стол бывшей подруги взглядом, испытала ещё большую ярость.
«И почему только ей всегда достаётся всё? Разве она лучше меня? Тогда почему у неё появляются новые друзья, а я чувствую себя загнанной в угол? — Эти вопросы не давали покоя уже долгое время, да и как тут успокоиться, когда успехи Амкапир всё время маячили перед глазами. — Ни за что не стану помогать этой гадине, — со злостью заключила Лаура, после чего принялась за еду».
Нерушимые долины
Тёмная тварь со свирепыми глазищами, в которых неустанно бурлила чистая злоба и жажда крови, сверкали в свете отростков, идущих из головы, подобно рогам не менее устрашающих кабритенов; из огромной пасти тебрарума выглядывали бритвенно-острые клыки, точно у саблезубого волка, обитающего в дальних западных землях Зазавесья; массивная грудная клетка, плавно перетекала к худощавому тазу и задним конечностям; на сгибах лап монстра, точно их продолжение, тянулись вверх, отростки, походящие на острые птичьи перья, от соприкосновения с которыми можно легко лишиться головы или упасть навзничь с распоротым брюхом.
Эпкальм, как и Глорас, пристально следили за тварью, от которой во все стороны виляла, — точно насмехаясь над попавшимися сопротивленцами, — дымка, извивающаяся подобно змеям. Тебрарум стоял неподвижно, казалось, что он ожидал команды; скалился и издавал угрожающее, непохожее ни на одного животного, рычание, скользящее вдоль каменных стен долины.
Неспешно, даже торжествующе, из-за одной из глыб появился тенадасер, горделиво шествующий к тебраруму. Он хищно оглядел пришедших на праздник сопротивленцев, в чьих глазах отражалась колючая ненависть, способная пробрать до самых костей.
Почуяв неладное, Эпкальм хотел было дать знак Глорасу, понимая, что одной тварью и тенадасером дело явно не ограничится, как мужчина, до того, стоявший с сердитым и сосредоточенным лицом, схватил в охапку подопечного и взмыл в воздух. Не растерявшись, лидер выставил свои руки и тоже выпустил цепкую леску. Переворачиваясь, он успел заметить ещё подступающих тенадасеров, которые высовывались изо всех щелей. Тогда всё стало понятно. Они ждали, что сопротивленцы вернутся и устроили засаду, по-видимому, серьёзно настроенные сохранить секрет отростков в тайне, кои в штабе считали новым оружием.
Благодаря Глорасу, резво доставшему меч из ножен и отбившему горящие огнём стрелы, они сумели выскользнуть из ловушки прежде, чем их отрезали от выхода. Сопротивленцы бросились, что было мочи к лесу, ведь хорошо осознавали, что смогут там передвигаться многим быстрее, а потому бежали, не жалея ног.
Тем не менее, раздавшийся в воздухе свист, говорил о том, что тёмные приспешники подготовились к этому повороту и уже через несколько мгновений взмыли в воздух на та́валсах, и отправились в погоню.
В попытке оторваться от противника, Эпкальм почувствовал,
