Обидно, больно, но в целом Авсенева изучать надо, потому что он лишь одной ногой стоит в науке, а второй он еще чистый исследователь, чья собственная душа горит познанием этого странного, привычного и неведомого предмета. И надо отдать ему должное, он менялся за свою короткую жизнь. Он шел и, видимо, нашел достаточно, потому что ушел, завершив свое исследование. За год до смерти он выверил все свои сочинения и, убедившись, что они соответствуют его действительным представлениям, уехал в Италию, где и распрощался с наукой и жизнью.
И чтобы не быть голословным, я приведу несколько его рассуждений из заключительной главы «Истории души». Глава эта называется «Состояние души по смерти».
«В тихую лунную ночь является иногда блестящий метеор, несколько времени пленяет собою наш взор и вдруг огненной полосой падает на землю. Мы подходим, рассматриваем его светящееся ядро, осязаем; но вскоре оно распадается в прах и свет его— откуда взялся— не знаем.
Так, подобно небесному метеору, является в царстве жизни и человек; неземной свет, богоподобная душа воспламеняет этот боголепный феномен: несколько времени он блистает Божественным светом; но вот падает на одр смертный…
Мы видим, как мало-помалу гаснет его жизнь, — наконец перед нами является один хладный труп, и мы спрашиваем с недоумением: куда скрылся невещественный свет, одушевлявший его, что делается с душою, по разлучении ее с телом?» (Авсенев. История, с. 240–241).
Очевидно, это писалось уже тогда, когда мысли об уходе стали посещать философа. Все-таки он всю жизнь был платоником, и образ Сократа, уходящего из жизни философски, не мог не жить в его сознании. И вот слетает, точно шелуха, наука и появляются рассуждения о том, что хочет знать сама душа.
«По смерти тела душа не совсем отрешается от всего физического. Ясновидящие видят у человека на месте отсеченного члена телесного светоностныи его образ. Значит, из сего тела душа извлекает себе и удерживает некоторый тончайший экстракт, который относится так же к прочему истлевшему телу, как жизненные соки, извлеченные из пищи, к отделяемой части.
Естественно, что это, видимое эфирными очами, тело, или лучше — эфирная тень, удерживает образ и качество прежнего тела и дает возможность ясновидящим различать души по полам, возрастам, нравственным качествам и прочее. Это новое, тонкое тело с одной стороны не ограничивает души, как прежнее, грубое; но с другой — и не доставляет ей такой опоры бытия, какую доставляло то; от того душа представляет в себе другое существо» (Там же, с. 242).
Вот такой большой путь проделал Петр Семенович Авсенев от страстного увлечения наукой и творения научной психологии до действительного устремления понять душу, наплевав на всю научность или объективность.
Когда самопознание свершается и ты вызреваешь в своем теле точно завязь, превращающаяся в плод, вызревание это, кажется мне, и происходит как выделение нового тела — тела души. И тогда ты начинаешь ощущать, что наука верна, но по отношению к тем телам. Причем, верна совершенно, потому что им действительно не свойственно и не доступно ничего из того, что наука отрицает, считая несуществующим.
Но при этом новому телу твоему становится совершенно безразлично, что считают те тела, как бабочке безразлична жизнь гусениц. Почему? Авсенев попытался передать те чувства, что рождались у него с вызреванием новой жизни его нового тела:
«Случается во сне, что душа силится двинуть члены своего тела, дабы перенести его с одного места на другое; но они отказываются служить ей; тогда она оставляет этот образ чувственного движения, распространяет мысленные крылья и с быстротою ветра переносится туда, куда хочет.
В совершеннейшем отрешении от тела, вероятно, душа будет иметь способность — не мыслию, а действительно, с быстротою ветра, переноситься с места на место» (Там же, с. 242–243).
Я думаю, он не зря перенесся в конце жизни в Италию. Италия всегда была для русской души образом иного мира, мира, где душа отдыхает…
Глава 7. Вольф и русское вольфианство
В тридцатые—сороковые годы девятнадцатого века русская философия и особенно наука о душе находились еще под сильным влиянием так называемого вольфианства. Поскольку многие корни современных философских и психологических понятий уходят в эту немецкую школу, о ней стоит поговорить. «Новая философская энциклопедия» рассказывает так.
«Вольфианство — школа в истории русской философии, влияние которой в академическом и университетском образовании приходится на период с 20-х годов восемнадцатого века до сороковых годов девятнадцатого.
Русское вольфианство своей основной задачей видело пропаганду идей немецкого просветителя Христиана Вольфа (1679–1754) и его последователей.
Вольф намеревался построить строгую систему философии, которая основывалась бы на строгих доказательствах. Он имел склонность к дидактике, благодаря чему вольфианство прижилось в высших школах Европы и России. Хотя сам Вольф считался философом свободомыслящим и даже был изгнан из Гаме по обвинению в атеизме, его последователи, напуганные, вероятно, чрезмерным радикализмом французских просветителей, проводили линию на примирение науки и религии, что, разумеется, не могло не встретить теплый прием со стороны российских властей. <…>
Русские вольфианцы, хотя и не создали оригинальных философских систем, сделали немало для того, чтобы строгая школа профессиональной философии стала влиятельной в среде сравнительно широких слоев русского образованного общества, то есть проделало ту работу, которую выполняла Славяно-греко-латинская академия относительно православного духовенства».
С подачи немецкого последователя Вольфа Бильфингера, его школу стали называть «Лейбнице-вольфовской философией». Сам он это название не принял, но Лейбниц там присутствовал ощутимо.
О том, что представлял из себя Вольф, сейчас философы знают мало. Вольфианство забыто, а из работ Вольфа в России переводилась только одна — «Разумные мысли о силах человеческого разума» в 1751 году — да и та совершенно недоступна. Недоступна и потому, что уже два века как является библиографической редкостью, и потому что читать его современный человек не может. Дело в том, что у Лейбница он взял лишь исходные понятия, а вот внешний вид заимствовал у Спинозы, с его бесконечными попытками превратить философию в математику. И Вольф тоже постоянно пытается рассуждать, будто выводит доказательства теорем. Для чтения такой литературы нужно иметь особый склад ума.
То, что Вольф был философом невеликим, в России понимали уже в середине девятнадцатого века. Сильвестр Гогоцкий так и пишет о нем в своем «Философском лексиконе»:
«Вольф принадлежит к числу второстепенных германских мыслителей: он не отличается оригинальностью взгляда, ни даже особенным углублением заимствованных начал. Несмотря на то, своими сочинениями по части философии он оказал некоторые услуги этой науке.
Главная заслуга Вольфа в области философии состоит в том, что он сообщил ей строгую систематическую форму, подробно и последовательно развил ее вопросы…» (Гогоцкий. Философский лексикон, с. 529).
Вот эта-то систематизация всего, что может быть предметом философского познания, и сделала школу Вольфа на долгое время основой образования в Германии и России. Почему? Наверное, потому, что его было проще запоминать. Ведь он все укладывал простейшими увязками, которые сейчас, в эпоху компьютера, называют «деревом хранения». В итоге все оказывается разложено по полочкам, всем полочкам даны имена, а единицам хранения строгие порядковые номера, — где положил, там и найдешь! Красота.
Не берусь судить, действительно ли он был слабым философом. Меня интересует русское понятие души, и к нему Вольф свою руку приложил. Гогоцкий так описывает подход Вольфа к философии:
«Разделение философии на части основывается на самом различии предметов ее исследования. Так как предметов философии познания есть три — Бог, человеческая душа и телесный мир, то и философия разделяется на три части: богословие, психологию и физику» (Там же, с. 531).
Как это согласуется с обвинениями Вольфа в атеизме, я не понимаю, да и бог с ними. Опуская рассказ о логике, метафизике, онтологии и космологии, которые все были очень важны для Вольфа, сразу перейду к психологии. Их для Вольфа существовало две: опытная и умозрительная. Приведу рассказ Гогоцкого целиком, поскольку других источников об этих частях философии Вольфа в России, кажется, найти невозможно.
«Опытная психология служит, по мнению Вольфа, приготовлением к психологии умозрительной, богословию и нравоучительной философии. Она разделяется на две части.
