— Вы это серьезно? — бормочет она наконец.
— Совершенно.
— Кто-нибудь еще, кроме этого жу… Несущего?
— Никого.
— Но вы уверены, что он вообще существует?
— Уверен.
— Откуда же вы знаете, что он готов рисковать жизнью на марсианском вулкане? — удивляется она, хотя привычная маска снова на месте. — Гора Олимп, как вам известно, выше, чем К2. И, вероятно, куда более опасна.
Я едва не улыбаюсь этому поразительному сообщению.
— Он готов.
Секретарь Ясная Луна делает быструю заметку в своем наладоннике и почему-то колеблется. Хотя выражение ее лица строго нейтрально, я знаю: она пытается сообразить, задавать ли вопрос, который, вероятно, у нее не будет шанса задать позже.
Дьявол, вот поэтому я и не обратился к ней еще месяц назад, когда решил пойти на это. Потому что предвидел этот вопрос, но не мог додуматься, как на него ответить. Но потом вспомнил ответ Канакаридеса, когда мы спросили, зачем жуки потратили пять веков, чтобы долететь до Земли. Он почитал своего Мэлори и понимал меня, Пола и Гэри… и знал еще кое-что о человеческой расе. То, чего никогда не понять этой женщине.
Секретарь все-таки решается задать вопрос.
— Почему… — начинает она. — Почему вы хотите подняться на нее?
Несмотря на все, что случилось, несмотря на сознание того, что Ясная Луна никогда меня не поймет, и того, какой ослиной задницей она отныне будет меня считать, я все же улыбаюсь, перед тем как ответить.
— Потому что она есть.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
Вл. Гаков
ДАМА, КОРОЛЬ И МНОГО ДЖОКЕРОВ
________________________________________________________________________
В этом году Генри Каттнеру исполнилось бы 90 лет. Его имя не нуждается в пространных рекомендациях — во всяком случае для тех любителей фантастики, которым оно известно прежде всего по книгам, а не по фильмам, комиксам или компьютерным играм. Однако знакомство нашего читателя с творчеством Генри Каттнера представляло собой тоже своего рода «фантастику» — с невероятной путаницей, недоразумениями и последующими откровениями.
Первые переводы этого автора появились в СССР в середине 1960-х годов — и незнакомый доселе Генри Каттнер сразу же стал любимцем наших читателей. Трудно было не поддаться обаянию создателя уморительных баек про горе-изобретателя Галлагера или про лихую семейку Хогбенов с кентуккийских холмов! Отдельные пассажи из последнего цикла[26] быстро вошли в студенческий фольклор — чего стоит хотя бы незабвенное объяснение пьяницы-папули: тот навострился превращать принятое внутрь в сахар, а затем «обучил своих друзей, которых звать Ферментами (не иначе как иностранцы, судя по фамилии), превращать сахар обратно в алкоголь и потому умеет оставаться пьяным сколько душе угодно»…
Параллельно мы познакомились с другими рассказами — не такими веселыми. Первой на память приходит трагическая новелла «Лучшее время года», в которой праздные туристы-эстеты из будущего наслаждаются страданиями жителей прошлых времен, черпая в них творческое вдохновение.
Но все равно мы не сомневались, что и это тоже написано Генри Каттнером. Редкие упоминания в предисловиях и рецензиях имени его супруги и соавтора Кэтрин Мур в сознании огромного большинства поклонников Каттнера как-то не откладывались. Может быть, эта аберрация восприятия произошла потому, что первые переводы Кэтрин Мур были опубликованы на русском языке лишь в последние десять — пятнадцать лет, или же сыграло роль известное предубеждение насчет того, что «не женское это дело — фантастика», заставлявшее писательницу и у себя на родине подписывать свои вещи «нейтральными» инициалами К. Л. Мур.
Как бы то ни было, сравнительно недавно мы узнали и о писательнице по имени Кэтрин Мур. И о том, что в их семейном дуэте с Каттнером главная роль принадлежала, скорее всего, ей, а не супругу. И что большинство произведений «Генри Каттнера» выходило вообще под именами каких-то Лоуренса О’Доннелла, Льюиса Пэджетта и еще двух десятков неведомых личностей, в свое время бивших рекорды популярности у американских читателей.
Да ведь и на родине соавторов с этой чехардой распутались тоже не сразу. Пора и нам начать разбираться со странной колодой, в которой и дама не слабее короля, а за джокерами выглядывают все те же король с дамой…
Генри Каттнер родился 7 апреля 1914 года в Лос-Анджелесе в семье книготорговца Генри Каттнера-старшего. Он умер, когда будущему фантасту было всего пять лет. Овдовев, мать с тремя сыновьями перебралась в поисках заработка в Сан-Франциско, а когда Генри пришло время идти в школу, семья снова вернулась в Лос-Анджелес. Там Каттнер почти безвыездно провел всю жизнь — если не считать кратковременных наездов в Нью-Йорк (во время одного из них Генри и познакомился с Кэтрин Мур).
Закончив школу, Каттнер поступил на работу в литературное агентство одного из родственников, но долго там не задержался. Чего ради корпеть над договорами для других авторов, когда проще и, главное, прибыльнее сочинять самому! Начиная с ранней юности, Генри Каттнер был активным фэном, и его органичная трансформация в профи лишь подтвердила устойчивую тенденцию «воспроизводства» авторов в американской НФ.
Правда, начал Каттнер с литературы совсем иного сорта — можно сказать, полярной по отношению к научной фантастике. Дело в том, что молодой фэн был увлечен творчеством Говарда Филипса Лавкрафта. Неудивительно, что первые произведения Каттнера представляли собой лишь ученические подражания кумиру. О том, что это была за литература, красноречиво свидетельствует название дебютного рассказа, опубликованного в журнале «Weird Tales» в марте 1936 года: «Кладбищенские крысы»[27]. Среди ранних рассказов Генри Каттнера встречаются и примеры героической фэнтези, — например, цикл об Элаке из Атлантиды.
Вскоре, правда, молодой автор слегка охладел к «литературе ужасов» и фэнтези и обратился к научной фантастике, печатая ее под целым букетом псевдонимов. Часть ранних рассказов Каттнера — например, вышедшая в 1938 году серия о кинематографе будущего — давно канула в лету, зато другие запомнились и даже неоднократно переиздавались. К таковым относятся рассказы, написанные в соавторстве с известным фантастом довоенной поры Артуром Барнсом, а также «Доктор Циклоп» (1940), впоследствии экранизированный.
И все-таки определяющим фактором в довоенной писательской судьбе Генри Каттнера было творчество Лавкрафта. Их связывала обильная переписка (патологическая нелюдимость и, как следствие, невероятная эпистолярная активность короля «литературы ужасов» стали притчей во языцех). Поэтому, когда речь заходит о сольном творчестве Генри Каттнера довоенной поры, имеется в виду фантастика в основном «страшная» или фэнтезийная — ни намека на заразительно-смешных Галлагера или Хогбенов!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
