На следующий день войска снова двинулись на дворец. Султан был не в состоянии противиться их требованиям: снова в жертву были принесены дворцовые слуги, трупы которых были сброшены со стены и вздернуты на платанах. Войска настаивали на том, чтобы выдвинутых ими кандидатов назначили на высшие государственные должности. Среди этих кандидатов был Сиявуш-паша, который во второй раз стал великим визирем, и ставший шейх-уль-исламом Хоказаде Мосуд-эфенди. Некоторые из тех, кого хотели принести в жертву, сбежали, и в городе на них началась настоящая охота. Глашатаи обещали любому, кто их найдет, место в султанской кавалерии или пехоте, а также земельный участок. Через пять дней после начала мятежа глашатаи приказали открыть лавки. Эвелия Челеби вспоминал, что он видел, как забирали няню султана, Мелеки Хатун, обвинив ее в том, что она рассказала Турхан Султан о заговоре Кёсем Султан. Потом ее убили, а тело вздернули на дереве. Спустя три дня родственникам тех, кого повесили на платанах, приказали прийти и забрать трупы. Царство террора продолжалось в течение нескольких последующих недель.
В конце апреля губернатор Дамаска Бойнуегри («Кривая шея», его также называли Бойнуярали «Раненая шея») Мехмед-паша, которому было уже под девяносто, был отозван со своего поста и назначен преемником Сиявуш-паши, скончавшегося после месяца пребывания в должности великого визиря. Бойнуегри Мехмеда направили в Сирию для того, чтобы положить конец деятельности Сейди Ахмед-паши, который был союзником Мелек Ахмед-паши и таким же, как он, абхазцем. Впоследствии он был смещен с поста губернатора Алеппо (где он и его люди занимались мародерством и нанесли большой ущерб) и направлен в Сивас. Советники султана Мехмеда проявили определенное умение, поскольку им удалось справиться с кризисом, который оказался даже опаснее, чем прежние мятежи, так как теперь янычары и кавалеристы преследовали одни и те же цели. 9 мая султан приказал своим войскам готовиться к походу. Янычары и кавалеристы надеялись, что это будет поход против Сейди Ахмед-паши. Несомненно ожидались весьма заманчивые вознаграждения: Эвелия Челеби писал, что любой, кто не был пригоден к военной службе, но выдавал себя за янычара или кавалериста, старался сделать свой наряд похожим на их одежды. Он не объясняет, почему такое случалось, но то, что он называет этих полных энтузиазма простолюдинов «турками», то есть термином, который в те времена считался унизительным, наводит на мысль, что не облагаемые налогами военные явно не желали делиться своими привилегиями с облагаемым налогами населением. Некоторые «турки» одевались как армяне, которых узнавали по их желтым сапогам, цветастым меховым шапкам, стеганым тюрбанам, ярким курткам. Возможно, такие «турки», напротив, пытались во что бы то ни стало уклониться от военной службы, так как немусульмане не служили в качестве воинов.
Несколько раз Эвелия Челеби видел, как переодетый султан передвигался по городу (что султаны далеко не часто делали). Однажды султан шел по базару, находясь всего в двух шагах от лавки Еремии Челеби. В другой раз султан приказал обезглавить человека, которого он застал курящим табак. Лишь спустя почти два месяца после того, как началась анархия, Мехмед IV смог прилюдно принять участие в церемониальном шествии, посвященном совершению пятничных молитв в мечети, расположенной за пределами дворца. С чувством благоговения лавочники и горожане посыпали песком дорогу, по которой он следовал, чтобы копыта его лошади не касались земли.
Опасная ситуация в Стамбуле была взята под контроль, и с помощью классической стратегии «разделяй и властвуй» в городе удалось восстановить необходимое спокойствие. Янычар и кавалеристов заставили усомниться в преданности друг друга общему делу. Во время первого публичного выезда Мехмеда на пятничную молитву среди янычар пошли разговоры о том, что недавно прибывший в столицу Сейди Ахмед-паша был принят во дворце вместе с группой офицеров султанской кавалерии. Спустя неделю был казнен главнокомандующий янычар, а Сейди Ахмед-пашу помиловали. Эвелия Челеби описывает прибытие в Стамбул его сторонников, сгибавшихся под тяжестью оружия, включавшего в себя даже пушки, и товаров, награбленных ими во время перехода через Малую Азию. Впрочем, они недолго оставались в столице и вскоре направились в Силистрию на Дунае, которая недавно (и, как оказалось, лишь временно) стала независимой провинцией. Сейди Ахмед-паша должен был стать губернатором этой провинции. Лишенные поддержки кавалеристов и оставшиеся без своего командующего, янычары постепенно угомонились.
Шейх-уль-ислам Хоказаде Мосуд-эфенди пал жертвой насилия. За двадцать два года до этого Ахизаде Хусейн-эфенди стал первым шейх-уль-исламом, которого казнили: Мурад IV обвинил его во вмешательстве в политические дела. Хоказаде Мосуд оказался вторым. Решение о его назначении на этот пост было навязано султану в самый разгар хаоса и было принято, несмотря на то что данный претендент отличался продажностью и такой же, как у Ахизаде Хусейна, склонностью вмешиваться в политику. Эвелия Челеби считал его настоящим бедствием для армян, живших в Бурсе. В начале своей карьеры он был кади[35] этого города и снес здание армянской церкви, побудив тогдашнего великого визиря направить в город инспекторов, чтобы расследовать данный инцидент. По сведениям Эвелии Челеби, Хоказаде Мосуд был наказан за свои действия в Бурсе пятьюстами ударами плети по ступням ног и запретом в будущем занимать должности. Впрочем, этот запрет его не остановил.
В течение нескольких недель тревожного лета 1656 года (в период между смертью пожилого Сиявуш-паши в конце апреля и прибытием из Дамаска Бойнуегри Мехмед-паши в начале июля) в империи вообще не было великого визиря. Злополучное морское сражение в Дарданеллах произошло 26 июня, Бозкаада пала под напором венецианцев 8 июля, а Лемнос — 20 августа. Последующая блокада Дарданелл оказала воздействие не только на войну за Крит: в Стамбуле наблюдались нехватка продуктов и прочих товаров, а также рост цен. Многие люди обращались с прошениями к султану в надежде побудить его к действиям.
4 сентября на встрече между султаном Мехмедом и его высокопоставленными сановниками, а также офицерами обсуждался подробный план подготовки и стратегии предстоящих военных действий на суше и на море. Хотя недавно значительные суммы поступили в казну из тех поместий, владельцы которых были убиты во время последних мятежей, и она пополнилась благодаря переплавке неполновесных монет, что несомненно произвело впечатление, состояние финансовых ресурсов государства оставляло желать лучшего. Более того, Бойнуегри Мехмед-паша отмечал, что некоторые из доходов, традиционно выделяемых на погашение расходов по ведению военных действий, больше не находились во владении государства, а перешли в руки частных лиц. Он предостерегал, что если эта проблема не будет решена, то в этом году вся тяжесть дальнейшего ведения войны с Венецией ляжет на плечи отдельных государственных деятелей и высокопоставленных военных, которые будут оплачивать издержки из своих собственных карманов. Нет необходимости говорить, что это не встретило одобрения, но когда эти доходы были перераспределены, Бойнуегри Мехмед раздал их своим сторонникам.
Султан не был удовлетворен новым великим визирем и выражал свое недовольство тем, что со времени своего вступления в должность тот не только не достиг никаких результатов, но и стал причиной значительного раздражения. Через неделю состоялась еще одна встреча. К удивлению всех, кто на ней присутствовал, Мехмед IV объявил, что он намерен лично вести свою армию в поход. Бойнуегри Мехмед-паша настаивал на том, что это только добавит расходы на проведение данного предприятия, которое и без того является весьма неразумным, но его протесты остались без внимания. Через несколько дней он поплатился за свои откровенные высказывания увольнением с должности и 15 сентября был заменен Кёпрюлю Мехмед-пашой, который, оставшись без какого-либо поста, жил в своем родном городке Кёпрю, возле Амасии, поскольку, как и Ипшир Мустафа-паша, был предоставлен самому себе (что оказалось весьма неразумно). В июле он вместе с Бойнуегри Мехмедом вернулся в Стамбул после нескольких лет отсутствия, снова стал заниматься политикой в центральном аппарате управления. По странной прихоти судьбы, смещение Бойнуегри Мехмеда и назначение Кёпрюлю Мехмеда на высокую должность великого визиря ознаменовали взлет династии, которой в следующем столетии было суждено удерживать в своих руках эту должность.
Глава 9
Правление вельмож
В истории Османской империи второй половины XVII столетия доминирует имя Кёпрюлю. Случившееся в сентябре 1656 года назначение Кёпрюлю Мехмед-паши на пост великого визиря ознаменовало начало периода, в течение которого эту должность занимали многие члены его семьи или их протеже. Кёпрюлю Мехмед находился у власти до самой своей смерти, наступившей в 1661 году. Преемником стал его сын, Фазыл Ахмед, который умер в 1676 году, оставаясь в должности великого визиря, что по тем временам было беспрецедентным сроком пребывания на этом посту. Следующим великим визирем стал зять Кёпрюлю Мехмеда, Мерзифонлу Кара Мустафа, который был казнен за неудачную осаду Вены в 1683 году. В 1687 году на этой должности несколько месяцев находился еще один его зять, Сиявуш. С 1689 года в должность великого визиря вступил младший сын Кёпрюлю Мехмеда, Фазыл Мустафа, который оставался на ней вплоть до 1691 года, когда он погиб в битве с армией Габсбургов. В 1692 году великим визирем стал протеже Кара Мустафы, Чалык («Согбенный») Али, который занимал этот пост в течение года. Между 1697 и 1702 годами великим визирем стал Амджазаде Хусейн-паша, являвшийся сыном брата Кёпрюлю Мехмеда (то есть кузеном Фазиля Ахмеда и Фазиля Мустафы). Последним членом этой династии, которому в 1710 году было суждено занять пост великого визиря, стал старший сын Фазиля Мустафы, Нуман. Успех следовал за успехом, и когда члены семьи поднялись на командные высоты империи, их возможности оказывать покровительство возросли, и созданная ими сеть преданных им и зависимых от них подчиненных обеспечила этому клану небывалую способность удерживать в своих руках власть. Хотя в годы их господства другим государственным деятелям удавалось ненадолго занимать пост великого визиря, удача отвернулась от них лишь после того, как на рубеже столетий клан Кёпрюлю вступил в схватку с церковной династией шейх-уль-ислама Фейзуллы-эфенди.
