Как видите, я чистосердечно признался в больших недостатках, даже пороках своей собаки. Но Чок вырос в нашей семье, прожил около десяти лет, и я не в состоянии заменить его другим, более подходящим для меня помощником. Хорошо или плохо, но мы продолжаем жить вместе, часто охотимся в подмосковных лесах и болотах и вполне приноровились друг к другу. За последние годы я замечаю, что Чок стал особенно хорошо выгонять пролетных вальдшнепов из густой чащи. Почти всегда птица взлетает из-под собаки в моем направлении, поэтому я редко делаю промахи. Редко уходит от меня и тетерев, поднятый Чоком. Правда, иногда мы ссоримся из-за глупого упрямства собаки, но значительно чаще я бываю доволен работой своего помощника.
Года два тому назад я поехал на охоту с одним из своих знакомых.
— Степан Николаевич, почему ваша Норка так работает? Вы ищете убитую птицу, а она сидит, изображая из себя постороннего зрителя. Разве это годится?
— Слишком много вы захотели, Евгений Павлович. Ведь Норка прошла первоклассную английскую дрессировку. Ее обязанность сделать стойку, другое ее не касается.
— Все это правильно, я сам с этим согласен, но в наших условиях, право же, неудобно. Охота была лазать на четвереньках отыскивать курочку, когда у меня есть собака!
— Но и ваш замечательный Чок только из воды подает дичь, — кольнул меня собеседник.
— Ну, положим, это неверно. Правда, Чок не получил такого блестящего английского воспитания, как ваша Норка, но уж что другое, а подать он умеет.
— Да, из воды!
— Нет, не только из воды, но и с сухого места.
Не знаю, чем бы кончился наш спор — он стал приобретать несколько неприятный характер. Но, к моему счастью, неожиданный случай разрешил все быстро и справедливо.
В это время мы вышли на широкую лесную поляну. По краям ее сплошной стеной стоял смешанный, по-осеннему желтеющий лес; часть поляны заросла можжевельником. С края поляны из мелколесья, с хлопаньем взлетел вальдшнеп. Я выстрелил, и вальдшнеп свалился. Чок бросился вперед, схватил убитую птицу, но, вместо того чтобы подать ее в руки, стал бегать с ней во всех направлениях, как бы продолжая поиски. А мы, не понимая, в чем дело, стояли на открытом месте и ждали, что будет дальше. Наконец, я не выдержал.
— Чок, да что с тобой? — крикнул я на собаку.
На мгновение Чок замер на месте. Затем кинулся навстречу мне, сунул вальдшнепа в самые руки и вновь принялся обшаривать можжевельник. Пока мы пытались объяснить себе поведение собаки, она подняла петуха-тетерева.
После этого я не возобновлял нашего спора, молчал и мой спутник.
И другой случай с Чоком навсегда живо сохранится в моей памяти.
Как-то в холодное октябрьское утро, направляясь на тетеревиную охоту, я по пути заглянул на лесное болото. В начале осени на нем держалось много бекасов. Однако в связи с ранним похолоданием они, вероятно, отлетели к югу. Во всяком случае, обойдя лучшие мочажины, я сумел поднять только одного бекаса, После моего выстрела он свалился за глубокую канаву, и я, будучи уверен, что его отыщет и принесет моя собака, не пошел за птицей. Так и случилось. Чок переплыл канаву, сунулся в осоку, куда свалился бекас, и решительно повернул ко мне, держа что-то во рту.
— Ну, давай сюда, Чоконька! — встретил я пса ласковыми словами.
Чок, как и всегда при подаче, оперся лапами на мое колено и сунул мне в руку добычу. Но что-то странное, непонятное произошло в ту же секунду: в своей руке я ощутил непривычное холодное, тело. Это оказался убитый бекас, но бекас был совершенно холодным. И пока я старался уяснить себе, что же произошло и почему это случилось, Чок сунул мне в руку второго бекаса: эта птица была еще теплой. Только теперь я понял, что убитый мной бекас свалился в то место, где в прошлый вечер какой-то неиз-. вестный охотник застрелил другого бекаса, но в густых зарослях так и не сумел отыскать своей добычи.
ТУЗАРКА
Тузар, или лучше, Тузарка, — так зовут молодую лайку, сравнительно недавно привезенную в Москву с нашего европейского Севера. Не правда ли, странная, несколько непривычная кличка? Когда я впервые увидел Тузара, он не произвел на меня особого впечатления. Веселая морда, добрые живые глаза, но ведь это типично и для дворняг нашего Севера. Правда, калачиком хвост, маленькие торчащие уши, пушистая бурая шерсть с огненной подпушью. Во всем этом есть что-то лаечье, но только это не настоящая лайка.
— Держать совершенно негде: одна комната. Если есть возможность, устройте в хорошие руки, — попросил меня хозяин.
По его словам, Тузар — превосходная рабочая лайка. Ему чуть больше года, но с его помощью успели добыть несколько лесных куниц, двух рысей и много белок. Хорошо ходит Тузар также на лося.
Временно я устроил Тузара под Москвой у знакомых, куда частенько, при всяком удобном случае, приезжал на охоту. Мне хотелось самому проверить, как работает эта собака. Провести испытание оказалось нетрудно.
Уже с первых минут пребывания в лесу мне стало ясно, что Тузар настоящая зверовая лайка. Приблизившись к хвойному лесу, я спустил его с поводка. Две минуты спустя он уже нашел и облаивал белку. «Там она, там она, там она!»— показывал Тузарка глазами, всей мордой на верхушку ели. Более двадцати белок видел я и мог застрелить за эту дневную охоту. Обладая превосходным чутьем, слухом и зрением, Тузарка быстро находил дерево и, лая, показывал место, где среди густой хвои затаился грызун. Только не по душе мне такая охота, не люблю я стрелять беззащитного веселого зверька нашего хвойного леса. Но как быть? Ведь, не стреляя, легко испортить хорошую собаку-бельчатницу. — Хватит, Тузарка! Пяток белок есть и довольно, лучше пойдем птиц поищем, — пытался я отозвать своего азартного четвероногого спутника.
И когда, отзывая Тузарку, я отходил в сторону, он хватал меня за куртку или штаны и, повизгивая, тащил к дереву. Как видит читатель, мои и Тузаркины интересы не вполне совпадали. Даже при настоящей охоте меня больше интересовала пернатая дичь, а Тузарка оказался настоящей зверовой лайкой. Впрочем, в этом я убедился еще осенью. Однажды в октябрьский денек я взял на охоту обеих собак, Тузарку и Чока. В этот ясный безветренный день в лесу не было тихо. С деревьев то и дело срывались широкие желтые листья. Они повисали в неподвижном воздухе, раскачивались из стороны в сторону и, касаясь о ветви и стволы деревьев, с шорохом опускались на землю. Минут десять неподвижно простоял я на опушке. Лес был беспокоен. И сообразив, наконец, что здесь не усидят пролетные вальдшнепы, что сегодня здесь нечего делать охотнику, я направился к речке.
