Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На таком чердаке Ирина согласилась бы всю жизнь провести. Обстановка в этом доме привела Ирину в полнейшее смятение – это был именно дом, никакая не квартира, — из мебели только стол со стульями, странные деревянные рамки-перегородки, затянутые, кажется, бумагой, сундуки для вещей, толстые соломенные коврики кругом. Чистота была не просто стерильной – звенящей, полной непонятных, едва уловимых, ласкающих обоняние запахов. И хозяйка. Ирину приняли здесь без всяких расспросов, обсуждений, вообще без разговоров, — просто с улыбкой. «Проходи, проходи, девочка. Замёрзла? Гур скоро вернётся. Что тебе налить – чаю? Или рябиновой настойки, может? Проходи, ну, что же ты? Не смотри на меня так, я вовсе не похожа на японскую ведьму-свекровь, надеюсь, и никогда не буду похожа, просто кимоно – это очень удобно и хорошо для кожи. Ну же!» Ольга Ильинична всё знала, конечно же, у Гура не было от мамы секретов. Ирина не заметила, как высохли слёзы, как растворился колючий кусок льда в груди, как всё сделалось понятно, ясно и – правильно. Так, как должно быть.
Потом пришёл Гур, вместе с небольшого роста, очень крепким и очень молчаливым пожилым человеком, похожим на китайца. Или на японца? Язык не поворачивался назвать его стариком, хотя было ясно, что Николай Петрович – так он представился, поклонившись, — старше её отца. И они все вместе пили чай, оказавшийся зелёным и очень вкусным, с каким-то неслыханным печеньем, разнообразнейших форм и цветов, тоже потрясающим – язык проглотишь. А кто он Ольге Ильиничне? Муж? Не похоже. Ирину не отпустили в этот вечер, оставили ночевать. На следующий день они с Гурьевым вдвоём отправились к Пташниковым. И опять Ирина не поняла, как ему это удалось. Скандал съёжился, почернел и слинял через форточку. Она даже не помнила, о чём говорилось за столом, — всё, как в тумане. Потом отец, воодушевившись, уволок Гурьева в кабинет, а мать, посмотрев на Ирину, покачала головой и вдруг – улыбнулась.
А теперь вот – Питер. Не Ленинград. Кажется, новое имя города так ни разу и не слетело у Гурьева с языка. Больше всего времени они проводили у тех самых развалов, на набережной Грибоедовского канала. Гурьев копался в книгах, то и дело доставая из пыльных куч тома и фолианты, знакомые Ирине лишь по именам, да и то смутно: ее учителя, ничтоже сумняшеся, отсчитывали историю от октября семнадцатого. А какая литература без истории? «Ничего, — усмехался Гурьев, — я тебе подберу библиотечку, у тебя история будет от зубов отскакивать. А этим – лейся, песня, звонче, голос, взвейся выше, конский волос – им конец, моя девочка, мы их сдуем, как пену!» И Ирина не умела ещё понять, что стоит за этой крамолой – то ли юношеский эпатаж и фрондерство, то ли? О прочих вариантах ей, опять же, не хотелось думать – страшно было так, что даже думать не хотелось. Еще и от этого – Ирина вздрогнула, когда услышала голос за спиной:
— Молодой человек, простите, Бога ради. Вы не будете столь любезны?
Гурьев повернулся – стремительно, словно пантера. Нет. Пантеры так не умеют. Быстрее. Как умел только он один. Ирину всегда, буквально до мурашек по коже, изумляла эта сидевшая в Гурьеве невероятной мощи пружина, которая была его второй – а может, первой?! — натурой:
— Извините. Вы мне?
— Да. Еще раз покорнейше прошу меня простить. Ваша фамилия случайно не Гурьев?
— Да. И это не случайно, — Гурьев напрягся еще сильнее. Человек, обращавшийся к нему, был Гурьеву знаком – он пока не мог точно вспомнить его имя, но в том, что он видел прежде и знал этого человека по имени, не было и тени сомнения. — Это важно?
— Вы очень похожи на Кирилла Воиновича, — человек замолчал и посмотрел на Гурьева, ожидая, какой эффект произведут его слова.
Гурьев отложил какую-то книгу, которую продолжал по инерции держать в руке:
— Вы служили вместе, — это был не вопрос, а утверждение. В тот же момент имя человека проступило из памяти чётко, как на бумаге.
— Имел честь, — человек наклонил голову и, казалось, только из-за неподходящей обстановки не щёлкнул каблуками. — Позвольте представиться.
— Я помню, — кивнул Гурьев. — Полозов, Константин Иванович. Лейтенант, если не ошибаюсь.
— Верно, — Полозов был явно ошарашен. — Совершенно верно. Младший минный офицер на «Гремящем». Как вы понимаете, бывший. Однако! Неужели вы меня помните?!
— Отличнейшим образом, Константин Иванович. Я всю команду помню, вот только канонира кормового орудия фамилию не знал. Кажется, его первого мая на «Гремящий» откомандировали, не так ли?
— Так, — после некоторого замешательства подтвердил Полозов. — Строгов его фамилия. Была.
— Он тоже погиб? — тихо спросил Гурьев.
— Да. Простите.
— Ну, в том вашей вины усмотреть невозможно, — Гурьев протянул Полозову руку. Несмотря на жаркий день, тот был в кожаных перчатках, и Гурьев, хотя и удивился, не подал виду. — Сколько человек уцелело?
— Шестеро. — Секунду помедлив и бросив взгляд на Ирину, Полозов осторожно взял руку Гурьева своей, в перчатке.
Ирина никогда не слышала, чтобы Гурьев разговаривал так. И не догадывалась, что он так умеет. Но, судя по всему, тон был взят правильный, потому что этот… человек – он явно почувствовал себя лучше. И увереннее:
— Мне, право же, очень лестно, что вы меня помните. Мы были друзьями с вашим отцом. Правда, это было, кажется, в другой жизни.
— Да. Но мир тесен, иногда это к лучшему, — Гурьев улыбнулся и подтянул к себе девушку за локоток. — Познакомьтесь. Это Ирина.
— Весьма польщён, — Полозов поклонился и церемонно поцеловал протянутую Ириной руку, чем окончательно смутил её. — Яков Кириллович, надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени? Нам необходимо побеседовать, я живу здесь, неподалёку.
— Я подожду тебя на площади перед Музеем религии, хорошо? — Ирина снизу заглянула Гурьеву в глаза, поняв мгновенно, что сейчас она лишняя и нисколько, ни капельки не обижаясь и не сердясь. — Поговорите без меня.
— Это может быть довольно долгий разговор, — тихо буркнул Гурьев.
— Ничего, я не заблужусь. Делай то, что ты должен, я подожду, — Ирина кивнула Полозову: – До свидания.
Он проводил Ирину взглядом и повернулся к Гурьеву:
— Когда увидитесь, передайте, пожалуйста, что я бесконечно признателен мадемуазель Ирине за возможность поговорить с вами с глазу на глаз. Прошу Вас, сюда.
Дорогой Полозов не проронил ни слова. Гурьев тоже молчал, хотя буря чувств переполняла его.
Они поднялись на третий этаж и вошли в длинный коммунальный коридор, тихий и пустой – была середина рабочего дня. Оказавшись в жилище бывшего лейтенанта Минного Отряда Балтийского флота, Гурьев с интересом огляделся. Обстановка была спартанской, чтобы не сказать – убогой: узкая, как шконка в кубрике, кровать, этажерка с книгами, стул, огрызок – иначе не скажешь – письменного стола да полупустая вешалка для одежды. Полозов взял стул и пододвинул его Гурьеву:
— Садитесь, Яков Кириллович, — перехватив его взгляд, направленный на свои руки в перчатках, Полозов усмехнулся: – Не подумайте ничего такого. Пожар в снарядном бункере – пренеприятная штука, а вентиль задрайки оказался чересчур горячим для нежных ручек моего благородия. А потом – соленая вода, вот и хожу теперь, как опереточный шпион. Могу вас угостить коньяком. Не побрезгуете стариковским угощением?
— Я просто не пью, Константин Иванович. По нескольким причинам, одна из которых – прискорбно юный возраст.
— Как вы сказали? Прискорбно юный? — Полозов остановился, приподнял брови и улыбнулся. — Какого же вы года рождения, голубчик, десятого, кажется?
— Да. Десятого.
— Но выглядите Вы, смею вас уверить, значительно старше.
— Спасибо. Я стараюсь.
— Вы просто удивительно похожи на Кирилла. Кирилла Воиновича. А матушка ваша как поживает, здорова ли?
— Благодарю Вас. Можно сказать, вполне благополучно. И не замужем, если вас это интересует.
— Помилуй Бог, — Полозов вскинул руки, словно защищаясь. — Столько лет, да у кого язык повернется сказать хоть слово в упрек! А сверх того – и подумать! Я вас искал, матушку вашу, разумеется, когда вернулся. А, впрочем, по порядку. Так вы определенно не будете любезны составить мне компанию?
— Мне очень жаль, Константин Иваныч, но не могу.
— Больше не уговариваю, — кивнул Полозов, повернулся, достал из тумбочки пыльную початую бутылку, невысокий граненый стакан, налил себе на два пальца густо-коричневой жидкости, поставил бутылку на место и сел напротив Гурьева на кровать. — А я, с вашего позволения, — Он помолчал, сделал глубокий глоток, посмотрел на Гурьева, потом в окно. И повторил: – Я вас искал. Я вернулся в Питер зимою девятнадцатого, после плена. Мы повредили рули на выходе из бухты, — такая глупая случайность. И, соответственно, лишились возможности уклониться. Крейсера – «Аугсбург» и «Бремен». Шли по пятам. Приняли бой с численно превосходящим противником, как принято писать в сводках. Первым же снарядом разбило радиорубку. Даже сигнал бедствия не сумели передать. Ну, да вы и сами, наверное, знаете. Извините. Все эти подробности… Наверняка не говорят вам ничего.
- Однажды в Октябре - Александр Михайловский - Альтернативная история
- Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин - Альтернативная история
- Autobahn nach Poznan - Анджей Земянский - Альтернативная история