— Я тебя знаю столько лет, Янкеле, — ты такой удивительный мальчик. И этот твой непонятный кореец, который тебя учит неизвестно чему. Я знаю, знаю, но всё равно – это не еврейское дело, и я не однажды тебе это говорил, но ты же не слушаешь. Бог с ним. Ты решил отомстить?

— Сначала я их должен найти, — Гурьев усмехнулся. — Там видно будет.

— Ты же знаешь – этого нельзя.

— И, тем не менее. Не стоит впустую тратить слова, ребе. Это решённый вопрос.

— Ты говоришь, как апикойрес.[108] Я не в силах тебе помешать, но ты нарушаешь волю Всевышнего.

— Мне довольно часто придётся это делать, ребе, — Гурьев снова усмехнулся. — Ведь я собираюсь жить в этой стране.

— Мы все живём в этой стране. Но это не значит, что нужно или можно забыть о том, кто ты и зачем живёшь. Незачем рисковать своей долей в будущем мире.

— Я помню, ребе. Я всё помню. Ещё раз спасибо, ребе.

Маму похоронили на Востряковском кладбище, поставили на холмик дощечку с надписью на идиш и по-русски. Я их найду, подумал Гурьев. Я их обязательно найду. Я землю буду зубами грызть. Даже ценой доли в будущем мире.

* * *

Очнулся он от осторожного стука в дверь. Мишима открыл. На пороге стоял Буров:

— Здравствуй, Яша. Здравствуйте, Николай Петрович.

— Здравствуйте, Иван Григорьевич. Проходите.

— Нет-нет, я на секунду. Тут приходили из милиции, принесли повестку, нужно было расписаться.

Гурьев повертел в руках серую бумажку с датой, номером кабинета и фамилией следователя – Городецкий. Он кивнул:

— Спасибо. Вас тоже вызывают?

— Я уже… То есть этот следователь, он был здесь, сказал, что… Этот Городецкий, который занимается… Молодой совсем, но очень серьёзный, во всяком случае, мне так показалось… Прости, Яша, я… — Буров махнул рукой и, по-стариковски шаркая ногами, побрёл к себе вниз.

Вечером, после молитвы, Гурьев, не заходя домой, поехал к Ирине. Открыв дверь и увидев его лицо, девушка побледнела:

— Что?! Что случилось?!

— Мама погибла.

— Что?!

Гурьев не ответил – и лицо его оставалось почти таким, каким она привыкла его видеть. Почти таким же. Почти. Ирина потянула Гурьева за рукав:

— Зайди же! Когда?!

— Вчера.

— Боже мой, Гур… Ты… Господи… Как же это?!

— Я пока не смогу ходить в школу. Скажешь директору, хорошо? Только больше пока никому. Пожалуйста. Ну, только родителям.

— Да-да, конечно. А… Похороны? Надо же помочь?

— С этим мы уже закончили.

Ирина молчала, кажется, целую вечность, пока не выдавила из себя:

— Ужас какой-то. Я не верю…

— Я тоже пока. Не привык. Послезавтра к следователю надо идти.

— Гур. Я иду с тобой.

— Иришка… Позже.

— Я хочу, чтобы тебе было не так тяжело. Пожалуйста, разреши мне.

Он помолчал несколько секунд. Потом словно решился на что-то:

— Пойдем, подышим воздухом чуть-чуть. Одевайся.

Ирина появилась через минуту, взяла Гурьева под руку:

— Гур… Как же ты будешь теперь?

— Как-то буду. А что делать?

— Постой. А к следователю зачем?

— У мамы забрали одну вещь. Она очень дорожила ею, это подарок моего отца. Как бы на свадьбу.

— Почему – как бы?

— Это очень долгая история.

— Ничего. Я потерплю. Говори, Гур. Тебе нужно говорить сейчас. Прошу тебя. Слышишь?

Память сердца. Начало

Илья Абрамович Уткин был мужик несентиментальный. Довольно-таки серьёзный он был мужик, суровый даже, можно сказать. А как было, ежели подумать хорошенько, остаться ему сентиментальным, когда забрали его в пятьдесят втором в кантонисты из родного Слонима, за несколько месяцев до бар-мицвэ?[109] Севастопольская кампания, демобилизация – по ранению и выслуге (месяц войны за год службы считали), а парню – семнадцать, ни ремесла, ни родителей, — только три младшие сестрёнки по добрым людям приживалками, сиротами убогонькими. Не до сантиментов.

Вот и взялся Илья Абрамович за дело. Шёл к своему богатству не быстро и не гладко. Прибился сперва к лихим людишкам, контрабандистам да фармазонщикам, ворам и босоте всякой, что окопалась на южных российских берегах, Одесса-мама, Ростов-папа. Не брезговал он поначалу никакими делами, чтобы денежку заработать. Только в отличие от всех своих приятелей знал Илья твёрдо: не его это жизнь. И деньги на марух и рыжевьё не спускал, пьянок-гулянок не устраивал. Купил домик в Одессе, перевёз сестёр. И отступился Уткин от дел лихих, с немалыми накопленными деньгами вошёл в долю к известному прасолу,[110] человеку основательному, а потом и принял всё его дело. Как вошёл, как взял-то его основательный человек? А просто – женился Илья Абрамович. Женился не от большой любви, что понятно. Надо было – вот и женился.

А вскорости после того, как тесть преставился, покинула Илью Абрамовича хоть и не шибко любимая, а всё-таки супруга. Шептали в Одессе всякое, только зря шептали – чахотка, она и есть чахотка. И никакого нет от неё спасения. Детей вот только Бог не дал. Ну, признаться, не очень-то горевал по этому поводу купец Уткин: хватало ему племянников с племянницами. Уж расстарались любимые сестрицы, что греха таить.

Вот теперь-то и развернулся уважаемый Илья Абрамович по-настоящему. А тут и турецкая кампания подоспела, и сильно поднялся Уткин на мясопоставках. И не только мясо – сукно, зерно. Ничем не брезговал Илья Абрамович, ничего не стеснялся. И не боялся тоже ничего. Он ещё кантонистом бояться перестал. Разучился бояться, а иначе б не выжил.

Закончил Илья Абрамович турецкую кампанию купцом второй гильдии. И по-настоящему, окончательно богатым человеком. Был он ещё довольно молод – это в прежние времена к сорока годам стариками становились, а нынче дело другое – девятнадцатый век на дворе, просвещение и культурность. Вот и в Японию попал Илья Абрамович, где торговал с немалым успехом и даже с российским вице-консулом подружился. Вице-консул, не смотря на молодость и дворянское происхождение, фанаберии был лишён начисто, чем снискал в глазах купца Уткина нешуточное уважение. Он много и вдохновенно рассказывал новому приятелю о стране, в которой нёс дипломатическую службу, а слушать Уткин любил и умел. Этому умению и был он обязан в немалой степени своим богатством. Да и к чужим обычаям приглядывался Илья Абрамович всегда со вниманием и умыслом: нельзя ли чему полезному научиться. Больше всего потрясла Уткина в Японии чистота, скромное убранство – ничего лишнего, ничего напоказ! — и порядок: и в домах, и на улицах, и в полицейском участке, и в бардаке. Такой чистоты ему прежде видеть не доводилось. И то, что «грязные узкоглазые макаки» мылись, как правило, каждый день – не в пример гордящимся своей «цивилизованностью» европейцам, из коих отнюдь не малая толика маялась дурно залеченным (а то и вовсе незалеченным) сифилисом и страдала от вшей и чесотки, — было ничуть не менее диковинно, нежели всё остальное. Впервые за всю, наверное, жизнь принюхался Уткин к стойкому амбрэ, распространяемому «носителями прогресса», и настроение у него надолго испортилось. Так, что забирался Илья Абрамович в лохань с горячей водой теперь ежевечерне.

В Японии Илья Абрамович прожил в общей сложности два с половиной года, даже конкубину себе завёл, по обычаю здешних европейцев. С этой конкубиной – Эцуко её звали – и вышла у Ильи Абрамовича превесёлая история.

Эцуко Илье Абрамовичу нравилась. И хозяюшка, и молода, и собой хороша, а сложена просто божественно. Правду сказать, и заплатил он, конечно, деньги немалые, однако и не пожалел об этом ни разу. Эцуко к нему… Ну, был Илья Абрамович мужчина видный, осанистый, крепкий, но не толстый – животик, конечно, имелся, не без этого, но вполне умеренный, а на японских харчах и вовсе пропал почти. А Эцуко на второй день жизни с Ильёй Абрамовичем стала напевать по утрам песенки. Хорошо так, душевно напевала, хоть и непонятно. Как-то не придал Уткин тому особого значения, пока не удивился этому пению побывавший в гостях вице-консул. После чего Илья Абрамович собой не то чтобы возгордился, но решил, что вполне ещё очень даже повоюет.

И повоевать-таки пришлось, хотя и несколько в ином смысле. Примчалась Эцуко и, кланяясь, как заводная и путая «р» и «л», стала что-то лепетать про своего брата, которого зачем-то убивают где-то за пределами сеттльмента. Ничего не понял из её рассказа Илья Абрамович – кто убивает и почему, что ещё за брат такой и с чего приключился вдруг весь этот гармидэр.[111] Понял только, что если не кинется сейчас же спасать этого цудрейтера,[112] будь он неладен, то не услышать ему больше по утрам Эцукиных песенок. А с этим Уткин решительно никак не желал согласиться. И потому, достав из сундучка русский кавалерийский четырёхлинейный[113]«Смит-Вессон» и сыпанув в карман дюжину патронов, помчался Илья Абрамович вместе с Эцуко туда, не забыв отправить слугу к вице-консулу просить подмогу.

1 ... 87 88 89 90 91 92 93 94 95 ... 112

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Киммерийская крепость - Вадим Давыдов бесплатно.

Похожие на Киммерийская крепость - Вадим Давыдов книги

Однажды в Октябре - Александр Михайловский - Альтернативная история
Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин - Альтернативная история
Autobahn nach Poznan - Анджей Земянский - Альтернативная история

Оставить комментарий