Плюясь от отвращения, пытаясь выровнять дыхание, я взял со стола «глок». Саша тем временем тоже подобрала с пола свой револьвер и, подойдя к разбитому окну возле стола, стала палить в ночную темень.
Перезаряжая ружье, Бобби, видимо, потерял из виду двух оставшихся обезьян, поэтому сейчас он подошел к выключателю у двери и стал подкручивать реостат, делая свет ярче. Я был вынужден прищуриться.
Одна маленькая гадина стояла на стойке возле плиты. Из лотка, прикрепленного к стене, обезьяна достала небольшой кухонный нож и, прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, метнула его в Бобби.
Трудно сказать, изучали ли члены отряда боевые искусства или этой обезьяне просто повезло, но лезвие ножа, просвистев в воздухе, вонзилось в правое плечо Бобби.
Он выронил ружье.
Я выпустил две пули в метательницу ножей, и она, бездыханная, рухнула спиной на конфорки.
Вторая обезьяна, видимо, была знакома с известным изречением, гласившим, что осторожность есть оборотная сторона доблести, свернула хвост в кольцо, перепрыгнула через мойку и выскочила в окно. Я дважды выстрелил ей вслед, но оба раза промахнулся.
У другого окна Саша на удивление хладнокровно уверенной рукой вытащила из футляра на поясе скоростной зарядник и поднесла его к своему револьверу. Затем загнала одновременно все патроны в гнезда барабана, швырнула пустой зарядник на пол и защелкнула барабан.
«Интересно, – подумал я, – на каких курсах готовят диск-жокеев, которые так блестяще владеют оружием и так уверенно чувствуют себя во время перестрелки?» До сего момента я полагал, что Саша – единственный оставшийся в Мунлайт-Бей человек, который является тем, кем кажется, но теперь подумал, что, возможно, и у нее есть какие-то свои секреты.
Она снова начала выпускать пулю за пулей в ночную тьму. Я не знал, стреляет ли она по определенной цели или просто хочет запугать и подавить огнем уцелевших обезьян.
Выкинув из рукоятки «глока» наполовину пустой магазин и заменив его полной обоймой, я подошел к Бобби. Он вытащил из плеча нож. Лезвие проникло в тело всего на два или три сантиметра, и по рубашке расползалось пятно крови.
– Здорово задело? – спросил я.
– Чер-рт!!!
– Что, так больно?
– Это была моя лучшая рубашка!
Значит, с Бобби все нормально.
Из той части дома, которая выходила к фасаду, по-прежнему слышался лай Орсона, но теперь в нем звучали визгливые нотки страха.
Я сунул «глок» сзади за пояс брюк, схватил полностью заряженное ружье Бобби и побежал в ту сторону, откуда доносился лай.
Лампы в гостиной были включены, но едва горели. Я прибавил света.
Одно из больших окон было разбито, и сильный боковой ветер бросал через него в комнату струи дождя.
На спинках стульев и ручках дивана прыгали четыре визжащие обезьяны. Когда свет в комнате стал ярче, они, как по команде, повернули головы ко мне и злобно зашипели.
По оценкам Бобби, отряд включал в себя восемь-десять животных, но теперь стало ясно, что их намного больше. Мы уже видели двенадцать или четырнадцать тварей, и, хотя они исходили бешенством и ненавистью, я не думаю, что обезьяны были настолько сумасшедшими – или глупыми, – чтобы пожертвовать всем отрядом в первой же атаке.
Они скрывались на протяжении двух или трех лет. Вполне достаточный срок для того, чтобы расплодиться.
Орсон стоял посередине комнаты, окруженный этим квартетом гоблинов, которые теперь снова стали визжать на него. Он крутился на одном месте, стараясь не выпускать из поля зрения ни одну из тварей.
Одна из обезьян находилась на таком расстоянии и под таким углом от меня, что я мог выстрелить в нее, не опасаясь задеть собаку. Не колеблясь ни секунды, я всадил в мерзкую гадину заряд картечи. Обезьяньи кишки и кровь разлетелись широко вокруг. По-видимому, теперь ремонт этой комнаты обойдется Бобби не меньше чем в пять тысяч баксов.
Три оставшиеся обезьяны, не переставая визжать, стали перепрыгивать с одного предмета обстановки на другой, направляясь к окну. Я прикончил еще одну, но на третий раз шрапнель угодила в обшитую тиковыми панелями стену. Этот выстрел обойдется Бобби еще в пять, а то и в десять кусков.
Я отшвырнул ружье, потянулся назад и, выхватив из-за пояса «глок», кинулся за двумя обезьянами, приготовившимися выскочить через разбитое окно на террасу. Однако не успел я сдвинуться с места, как кто-то схватил меня сзади. Одной рукой неизвестный обвил мою шею, заставив меня кашлять и задыхаться, а второй вцепился в «глок», пытаясь вырвать его у меня из руки.
В следующее мгновение меня, словно ребенка, оторвали от земли, подняли в воздух и швырнули в сторону. Я врезался в кофейный столик, и тот разлетелся под моим весом в щепки.
Лежа на спине в обломках мебели, я посмотрел вверх и увидел возвышающегося надо мной Карла Скорсо. Из этого положения он показался мне еще более огромным, чем был на самом деле. Бритая голова. Сережка в ухе. Несмотря на то что я включил слабый свет, царивший в комнате полумрак позволил мне заметить звериный блеск в глазах маньяка.
Именно он являлся вожаком обезьяньего отряда – теперь на этот счет сомнений не оставалось. На нем были кроссовки, джинсы и фланелевая рубашка, а на запястье – часы. Если бы в комнате для полицейского опознания его поставили в ряд с четырьмя гориллами, любой без труда признал бы в нем homo sapiens. Но сейчас, несмотря на человеческую одежду и обличье, вокруг него ощущалась злобная аура некоего существа, не имеющего ничего общего с человеком. И даже не из-за звериного огня в глазах, а потому, что его черты были искажены гримасой, в которой не было ничего человеческого. На нем была одежда, но с таким же успехом он мог бы быть голым; он был гладко выбрит, но тоже мог бы быть покрыт шерстью, как его подопечные, – это не изменило бы ровным счетом ничего. Если Скорсо вел двойную жизнь, то наверняка более по душе ему приходилась ночная, когда он находился в обезьяньем отряде, нежели дневная, которую он проводил в окружении тех, кто не являлся таким же оборотнем, как он.
Скорсо держал оружие так, как держат его палачи, – в вытянутой руке, целясь мне в лицо.
Орсон с бешеным рычанием бросился на мужчину, но тот оказался проворнее и нанес моему псу страшный удар ногой в голову. Не успев даже взвизгнуть, Орсон отлетел в сторону, грохнулся на пол, затих и больше не шевелился.
Мое сердце упало, словно камень в колодец.
Скорсо снова повернулся ко мне и выстрелил мне в лицо. По крайней мере так мне показалось в ту секунду. Однако, как выяснилось, за долю мгновения до того, как он успел нажать на курок, в дверях появилась Саша и всадила пулю ему в спину. Выстрел, который я услышал, был сделан не из «глока», а из «чифс спешиал».
Сашина пуля кинула Скорсо вперед, и ствол «глока» ушел в сторону. Пуля, выпущенная им, выбила щепки из тикового паркета рядом с моей головой.
Скорсо был серьезно ранен, но, казалось, даже не обратил на это внимания и резко развернулся, одновременно с этим начав стрелять.
Саша кинулась на пол и откатилась назад, исчезнув из дверного проема, а Скорсо опустошил обойму, выпустив все пули в то место, где только что находилась Саша. Он нажимал на курок до тех пор, пока вместо выстрелов не стали раздаваться сухие щелчки.
Я видел, как на его спине по фланелевой рубашке расползается темно-красное кровавое пятно.
Наконец Скорсо бросил «глок» и повернулся ко мне, раздумывая, раздавить ли мне лицо каблуком или, вырвав глаза, оставить меня здесь ослепленным и умирающим. Затем, решив отказаться от обоих этих удовольствий, он направился к разбитому окну, через которое убежали две последние обезьяны.
Стоило ему выпрыгнуть из окна на веранду, окаймлявшую фасад дома, как в следующий момент на пороге комнаты появилась Саша и – это было невероятно! – кинулась вдогонку за ним.
Я крикнул ей вслед, веля остановиться, но у нее был настолько страшный вид, что я не удивился бы, увидев в глазах Саши тот же смертоносный желтый огонь. Пока я выбирался из обломков кофейного столика, она успела пересечь комнату и оказалась на веранде. После этого снаружи послышался треск «чифс спешиал», затем еще и еще раз.
События последних нескольких минут показали, что Саша вполне способна постоять за себя, и все же мне хотелось последовать за ней и втащить ее обратно в дом. Даже если она прикончит Скорсо, в ночи может скрываться еще много обезьян – слишком много даже для первоклассного диск-жокея, а ночь эта принадлежит им, а не ей.
Прогремел четвертый выстрел. Затем – пятый.
Я колебался, поскольку Орсон по-прежнему лежал неподвижно. Эта неподвижность была страшной, я даже не видел, чтобы его бока вздымались и опускались в такт дыханию. Он был либо мертв, либо без сознания. В последнем случае ему немедленно нужна была помощь. Пес получил страшный удар по голове, и, даже если он остался жив, у него мог быть поврежден мозг.
Я почувствовал, что из глаз моих текут слезы, и, как обычно, прикусил свое горе зубами.
