Таким образом, «Миф “Ледокола”» задуман и осуществлен в расчете на российского читателя. Участниками действа оказываются, с одной стороны, наша общественность, склонная принимать за истину «набор лжи» и «тенденциозно подобранные факты», с другой — историк-просветитель, гуру. В то же время обилие нестыковок, неувязок текста книги оставляет стойкое впечатление английского Wishful Thinking: формирование представлений исходя не из объективного анализа, а в соответствии со своими предпочтениями. Перед нами, в лучшем случае, версия англо-советских отношений, то есть фрагмент международных отношений 1939–1941 годов — вне многообразия исторического процесса.
Как бы то ни было, «Миф “Ледокола”» не произвел эффекта, на который рассчитывал его автор. Не раз приходилось слышать и читать мнения о том, что книга израильского историка никак не является опровержением «Ледокола» В. Суворова. Чтобы опровергнуть его труд, говорит один из коллег-историков, следует доказать несостоятельность сотен и сотен приводимых им фактов. По некоторым свидетельствам, Г. Городецкий, который совершал «частые поездки в Россию» в ходе своей работы над книгой (с. 6), выражал недовольство тем, как распространяется его книга — не так широко, как работа В. Суворова. Видимо, поэтому он продолжил свою критику, переиздав под другим названием фактически тот же опус, что не добавило убедительности его позиции. Более того, странности первой книги перекочевали во вторую{882}.
Наконец — самое поразительное. Представьте, в «Мифе “Ледокола”» откровенно отстаиваются положения брошюры «Фальсификаторы истории» 1948 года — памятного советского пропагандистского продукта разгоравшейся Холодной войны{883}. Положения о сугубо оборонительной предвоенной внешней политике Советского Союза, о его неизменной приверженности коллективной безопасности, о западной политике провокационного натравливания Германии на Советский Союз, о двойной игре западных держав на англо- франко-советских переговорах в Москве, о международной изоляции СССР в преддверии мировой войны, вынудившей его пойти на пакт о ненападении с нацистской Германией и т.п. Перед нами печатное наследие официального издания, на долгие годы навязавшего советским историкам сталинские внешнеполитические установки. Так Г. Городецкий реализует свой призыв не отказываться от «советского периода».
Но удалось ли ему обличить автора «Ледокола» и в то же время опровергнуть работы «других историков»? Подкрепить тезисы подконтрольной властям советской историографии о роли СССР накануне и с началом Второй мировой войны? Каков итог вызова, брошенного «другим историкам», с претензией на пересмотр устоявшейся в мировой историографии критической версии предвоенной внешней политики сталинского Советского Союза — критической за ее роль в развязывании мировой войны? И не этими ли намерениями объясняются оригинальные приемы и стиль, используемые в «Мифе “Ледокола”»?
«Невежественный» В. Суворов
Г. Городецкий, именующийся историком-профессионалом, позволяет себе вызывающие недоумение обвинения в адрес В. Суворова и его книги.
Исходя из собственных представлений о критериях научности, он характеризует В. Суворова как автора «нелепых», «невежественных писаний»; не серьезного историка, а «любителя» и «разведчика», проявляющего «неразборчивость в средствах»; автора, «вольное обращение» которого с источниками «стало его товарным знаком», не отягощающего себя доказательствами, прибегающего к «неуклюжим доводам», «абсурдным» и «абсолютно смехотворным» утверждениям; «невозвращенца», «перебежчика», «предателя», «мелкой сошки» в ГРУ| морально нечистоплотной личности и т.п. (с. 4, 9, 13, 14, 15, 20, 21, 34, 48, 71 и др.).
В. Суворов, пользующийся исключительно открытыми, доступными всем печатными материалами (и делающий это вполне сознательно), обвиняется в том, что он пишет в «процветающем жанре заговорщицкой психологии» (с. 15). В изложении Г. Городецкого, это связано с переходом России от тоталитаризма к демократии, когда «теория заговора, будучи исключительно привлекательной для обывателей, пропагандирует мифы, преднамеренно и настойчиво скрывает истину, упрощая сложные ситуации» (там же). По этой классификации советско-германский пакт попал в разряд «основополагающих мифов» (там же){884}. Однако, как представляется, обвинение наших отечественных историков в «заговорщицкой психологии», служащей им для обмана «обывателей», всего лишь предлог, чтобы уйти от рассмотрения такого вопроса, как международная стратегия сталинского Советского Союза, запрограммированная его социально-политическим строем.
Книге В. Суворова приписывается негативное воздействие на националистические чувства, в частности потакание польскому национализму и даже реабилитация нацизма (с. 8–9). Мало того, ее цели, оказывается, состояли «прежде всего» в том, чтобы «подорвать процесс разрядки» (с. 9), «разжечь “военный психоз” и предостеречь общественное мнение Запада от возобновления разрядки» (с. 15). Значит ли это, что В. Суворову удалось «подорвать» международную разрядку, а затем переключиться на то, чтобы помешать ее «возобновлению»?!
Несмотря на обещание во Введении больше не «скрещивать с Суворовым шпаги», а «лишь дать альтернативную интерпретацию событий» (с. 28), постоянным, вплоть до Заключения, упоминанием его имени Г. Городецкий обогатил свой инструментарий исследователя: дискредитированное имя призвано служить окончательным, исчерпывающим аргументом в системе его доказательств.
Бремя уничижительных оценок личности В. Суворова и его книги довлеет над израильским историком. Иначе не понять, почему он прибегает к приемам, не принятым в научной среде. Сразу о двух примерах такого рода можно прочитать на одной и той же странице раздела «Полемика», открывающего его книгу.
Г. Городецкий пишет: «Утверждение о том, что нацистская Германия имеет больше оснований считаться нейтральной в 1939–1940 годах, является абсурдным» (с. 10). Открываем указанную им 48-ю страницу «Ледокола» В. Суворова, на которой приводится аргумент — в ряду других — против официального тезиса о советском нейтралитете в эти годы. Когда угрозами и насилием — совместное с Германией нападение на Польшу, «зимняя война» с Финляндией, ультиматумы странам Прибалтики и Румынии — Советский Союз присоединил к себе ряд государств и территорий вдоль своих западных границ. В этот так называемый предвоенный период, читаем у В. Суворова, Красная армия понесла в сражениях больше потерь, чем германская армия в боях на западе Европы. Что и послужило основанием заключить: «Если судить по потерям, то Германия имела больше оснований считаться нейтральной в 1939–1940 годах». Критиком В. Суворова опущены слова, выделенные мною курсивом. (Немецкие потери в ходе блицкрига на Западе были почти втрое меньше советских потерь в войне с крошечной Финляндией{885}.)
Намеренно ли, нет — неважно — так Г. Городецкий избегает постановки вопроса, может ли Советский Союз, учитывая его стратегическое партнерство с нацистской Германией в 1939–1941 годы и его же военно-силовые акции против стран-соседей, считаться нейтральной страной. Для В. Суворова, как и для «других историков», это — значимые события, вписанные в анналы мировой войны. Для израильского историка, ратующего за то, чтобы уделять первостепенное внимание «действительным событиям», такого вопроса не существует.
Второй пример: «Также безосновательно заявление, что глава советской военной разведки генерал Голиков не был наказан Сталиным за принижение данных о наращивании германских вооруженных сил 21 июня, так как он докладывал Сталину правду. Гитлер действительно к войне против Советского Союза не готовился». Снова не так. У В. Суворова на странице 312-й (на нее ссылается Г. Городецкий) нет никакого упоминания 21-го июня. Там имеется в виду более ранний период, когда советская разведка старалась судить о приготовлениях к войне против Советского Союза по тому, готовится ли германская армия к военной кампании в условиях русской зимы: запасаются ли немцы зимней экипировкой и проводят ли соответствующую военно-техническую подготовку.
В свете данного обвинения против В. Суворова забавно читать в «Мифе “Ледокола”» комментарий автора к распоряжению Гитлера в июле 1940 года о подготовке нападения на СССР. Ссылаясь на то, что это распоряжение было устным, он делает вывод: «Нападение на Россию не следует таким образом считать заранее решенным вопросом из-за того, что оно состоялось» (с. 98). Читателю явно навязывается мысль, что все дело было в складывавшихся (непонятно как) обстоятельствах: и гитлеровское нападение на Советский Союз могло не состояться, и даже конфигурация участников мировой войны могла выглядеть по-другому. Для этого используются формулировки типа: «запутанная международная обстановка» (с. 22), Лондон и Москва — «потенциальные враги» (из названия гл. 4), «загадка» решения Гитлера напасть на Советский Союз (с. 94), нет «конкретных доказательств связи» между идеологией и политикой Гитлера и Сталина (с. 94), историки «недооценивают сложности стратегического и политического положения» (с. 98) и т.п.
