Она хотела найти способ исцелить людей от вреда, причиненного Стерильной; ты сказал ей смириться и принять то, что произошло. Верно?
Ота разжал сжатые кулаки. Его разум застилали гнев и разочарование. Негромкий смешок Идаан наполнил комнату так, словно она зарычала.
— Ну, и кто из нас невиновен, а? — сказала она, взмахнув трубкой. — Легко советовать прощение, когда яд проглотил кто-то другой. Гораздо труднее простить, если его дали тебе.
— И что бы ты сделала на моем месте? — рявкнул Ота.
— Убила бы их всех прежде, чем они смогли еще больше навредить миру, — сказала Идаан. — Маати, Ванджит, Эю. Всех. Даже Ашти Бег.
— Нет, только не это, — сказал Ота. — Я не могу убить Эю.
— Значит ты не может покончить с ними и не хочешь простить их, — подытожила Идаан. — Ты хочешь спасти мир, но не знаешь, что это означает. У тебе не слишком много времени, чтобы очистить свой разум, брат. И ты не сможешь ясно мыслить, пока наполовину тонешь в гневе.
Данат принял позу согласия:
— Именно это я и пытаюсь сказать.
— Поднимись над ситуацией, — посоветовала Идаан. — Представь, что ты — кто-то другой. Не так покалеченный ею.
Ота поднял руки, ладонями наружу, отказав им всем. Челюсть болела, в груди и горле жгло, кровь стучала в ушах. Он вылетел из комнаты. Что-то крикнул Данат, что-то негромко сказала Идаан. Он пошел по дороге, никто за ним не последовал. В голове звучала какофония голосов, принадлежащих ему и только ему.
Один на темной дороге, он сурово раскритиковал Маати и Эю, Данат и Идаан, Баласара, Синдзя и Иссандру Дасин. Он выплеснул весь яд, который поднялся к его губам, и, наконец, сел, оперся спиной о старое дерево и стал бросать камни в никуда. Гнев растаял, оставил его пустым, как старая шкура. Солнце уже село, небо из темно-синего стало фиолетовым, потом фиолетовый цвет сменился на подсвеченную звездами черноту.
Много лет он не был в одиночестве. Он сидел и плакал. Сначала только о потере Синдзя, но потом о флоте и Чабури-тан. Об Эе и о противоборствующих чувствах вины и предательства. О гальтах, слепых и умирающих. И закончились все так, как он и ожидал. Все реки ведут в море, а все его печали — к смерти Киян.
— О, любимая, — сказал он пустому воздуху. — О, моя любимая. Ну почему все всегда идет плохо?
Никто не ответил.
Слезы высохли. Печаль и гнев ушли, сердце и сознание очистились. Дерево царапало спину, его кора была грубой, как сломанный камень. Не слишком удобно, но он разрешил себе продолжать опираться на него. В первый раз он обратил внимание на запах свежей земли и шуршание ветра, шевелившего верхушки деревьев, но не спускавшегося на дорогу, которую они покрывали тенью. Падающая звезда осветила небо и исчезла.
Ота подумал, что для сына и сестры он весь день выглядел человеком, находящимся на грани убийства. Он выглядел так, будто сошел с ума. И это было почти правдой.
Ночной воздух был холодным, одежда не спасала. Он пошел обратно на постоялый двор, скорее желая согреться, чем продолжить любой разговор. Странная тишина в сознании казалась хрупкой и успокаивающей. Войдя во двор, он точно знал, что не в состоянии поддерживать беседу.
Двор наполняли злые голоса. Данат и капитан стражников стояли так близко, что почти касались грудью, и кричали друг на друга. Идаан стояла рядом с Данатом, скрестив руки на груди, ее лицо было обманчиво спокойно. За капитаном стояли стражники, держа в руках зажженные факелы. Ота разобрал слова вроде «защита» и «ответственность» от капитана, и «неуважение» и «мятеж» от Даната. Ота потер руки, чтобы избавиться от окоченения и решительно пошел к спорщикам. Капитан увидел его первым, его лицо было красным от притока крови и света факелов. Данату потребовалось на мгновение больше, только потом он посмотрел через плечо.
— Мне кажется, спор возник из-за меня, — сказал Ота.
— Мы только хотели убедиться, что вы в безопасности, высочайший, — приглушенно сказал капитан. Ота заколебался, потом принял позу извинения.
— Мне было нужно побыть одному, — сказал он. — Я должен был сказать вам об этом до то, как ушел. Но если бы я ясно мыслил, мне вообще не надо было бы уходить. Пожалуйста, примите мои извинения.
Это было то малое, что он мог сделать. Мгновениями позже стражники рассеялись по постоялому двору и конюшням. Запах погашенных факелов наполнил воздух, как огонь лес. Данат и Идаан остались на месте, стоя бок о бок.
— Я должен извиниться и перед вами? — спросил Ота с кривой улыбкой.
— Не требуется, — сказала Идаан. — Я только держала твоего парня под рукой на случай, если бы ты пересмотрел мой смертный приговор.
— В следующий раз, может быть, — сказал Ота, и Идаан усмехнулась. — В этом месте можно выпить что-нибудь теплое?
Юный трактирщик принес им лучшую еду, которую мог предложить постоялый двор — запеченую речную рыбу, с красным перцем и лимоном, сладкий рис, миндальное молоко с мятой, горячее сливовое вино и холодную воду. Они расселись по главному залу, все остальные посетители заворачивались обратно парами стражников, стоявшими у каждой двери. Ана и Ашти Бег погрузились в глубокий разговор о том, какой стратегии придерживаться в их положении новоприобретенной слепоты. Данат сидел у огня, глядя на них с неприкрытым желанием. Ота подумал, что щеки Аны вспыхнули бы, если бы она его увидела. Ота и Идаан сидели вместе за низким столом, передавая друг другу облупившиеся лакированные пиалы. Стражники, свободные от службы, заняли заднюю комнату, оттуда время от времени слышались взрывы смеха и песни.
Мирная картина. Словно уставшая в дороге дружная семья собралась вечером у очага. Возможно, так оно и было. Но было и кое-что другое.
— Ты выглядишь лучше, — сказала Идаан, доливая в его пиалу вино, от которого шел вяжущий и ароматный запах фруктов.
— Только сейчас, — пробормотал Ота. — Позже я опять буду выглядеть хуже.
— Значит ты принял решение? — спросила она. Он вздохнул. Ашти Бег проиллюстрировала свои слова широким непонятным жестом. Данат подкинул в очаг новую сосновую ветку.
— Нет ответа, — сказал Ота. — Сейчас вся власть у них. Я могу только попросить их передумать. Это я и сделаю. Посмотрим, что произойдет. Я знаю, ты думаешь, что я могу догнать их и всех убить…
— Я этого не говорила, — возразила Идаан. — Я сказала, что я бы так поступила. Мое мнение в таких делах… иногда подозрительно.
Ота отхлебнул вино и аккуратно поставил пиалу на стол.
— Мне кажется, ты подошла очень близко к тому, что можно
