Гверфин поймал себя на том, что стоит, уставившись на куст малины, и глупо хихикает. Он — дурак, его предали. Может ли он что-нибудь изменить? Несомненно. Ведь талисманы по-прежнему при нем, а это значит… Это значит, что он может совершенно самостоятельно добраться до приграничья, и последнее слово все равно останется за ним.
«Вы решили, что я сдамся?» — он быстро подобрал с земли все те нехитрые пожитки, что взял в дорогу, — «Можете думать все, что заблагорассудится. Но ни ты, Ирбис Валле, ни ты, эльфийское отродье, даже представления не имеете, кто такой Гверфин Штойц. Или, охр побери, Гверфин Айлан Виаро — теперь это уже почти не имеет никакого значения».
Легкое движение мысли — и под ногами заклубился зеленоватый туман. На миг, словно выжидая, он сжался в плотный, почти осязаемый клубок — а затем, вытягиваясь едва различимой нитью, рванул куда-то вперед. Гверфин поспешил по следу, инстинктивно сжимая в кулаке талисман огненного шара.
В королевство Веранту неторопливо вступал новый день. Свежая ночь сменилась прохладным утром, лес расцветал золотым и розовым, капли росы блеснули на паутине и остались где-то позади. Гверфин почти не смотрел по сторонам: след путеводной нити слишком быстро растворялся, впитываясь в землю, и потому надо было спешить, бежать со всех ног, стараясь не растянуться и не упасть, ткнувшись носом в мокрые стебли.
Ему бежалось легко. В Академии благословенного Карьена немало времени уделялось физической подготовке молодых магов, и теперь Гверфин был почти доволен собой — земля пружинила под ногами, дышалось легко и свободно. Если бы не мучившие его дурные мысли — так он был готов бежать часами.
Тоска оттачивала коготки о его душу. Он блуждал в сомнениях. Он едва ли не в первый раз в жизни не знал, что делать дальше. И это «что делать?» касалось не только Ирбис Валле. Нет, конечно же, и ее — но по большей части Гверфин не знал, что будет делать, когда встретится со своим настоящим отцом. С человеком, который почему-то бросил его, отдал Арнису Штойцу. Гверфину всегда казалось, что не может быть такой причины, по которой можно расстаться с собственным (и единственным) ребенком. Но, возможно, он ошибался, и причина все-таки существовала? Да, об этом он обязательно спросит у господина Виаро. Если к моменту их встречи тот еще будет в состоянии говорить.
Внезапно на самой границе зрения что-то мелькнуло — большое и черное. Гверфин остановился, замер как вкопанный, судорожно стискивая талисман…
Ничего. Ни единого движения вокруг. Все словно замерло, и, кажется, даже птицы умолкли.
Мысленно выругавшись, Гверфин метнулся вслед за исчезающим следом путеводного заклинания — и снова тень справа, мелькнула и пропала.
Он почувствовал, как по шее вниз, за ворот, потекла капля пота. Стиснул «огненный» талисман.
— Эй, там! А ну выходите!
Вместо грозного окрика вышло сиплое мяуканье, но Гверфина это не смутило: он откашлялся и повторил приказ, а заодно и добавил:
— Не то щас как поддам огня!
— Не надо.
Гверфин услышал, как его собственные зубы выстукивают мелкую дробь. Голос, ему ответивший, казался знакомым, но, сколько маг не пытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах его слышал, в памяти продолжала царить сизая муть.
— Выходи! — не выдержав, взвизгнул он и поднял вверх руку. Вокруг пальцев заплясал огонь, сворачиваясь в тугой кокон.
— Выхожу, выхожу, — проворчали в ответ.
Затрещали раздвигаемые ветки, и на свет вышел…
— Ты, — прошептал Гверфин, — охр, как ты здесь оказался? Мы думали, что ты ушел в лес вместе с морфом…
Все мысли, все невысказанные вопросы куда-то делись. И противная сизая муть заполонила сознание, заставляя тупо пялиться на невесть откуда появившегося и, главное, живого отца.
— Арнис… что с ним? — просипел Шерхем Виаро, быстро облизывая потрескавшиеся губы.
— Его убил морф, — сказал Гверфин и вяло удивился собственному спокойствию.
— Значит, мы квиты, — лекарь… нет, его отец хмуро покачал головой, затем кивнул Гверфину, — убери свое заклинание, парень. Мне бы не хотелось после всего, что произошло, стать кучкой пепла.
Шерхем Виаро выглядел так, как будто был схвачен мифическим драконом, слегка пожеван и выплюнут обратно. Одежда висела лохмотьями, на лице и на шее запеклась кровь, левая рука безжизненно повисла вдоль тела.
Прихрамывая, он приблизился и, опершись здоровой рукой о дерево, тихо спросил:
— Где леди Валле, малыш?
— Понятия не имею, — Гверфин пожал плечами.
— Ага. Понятно, — Шерхем Виаро задумчиво разглядывал его, — а ты-то сам куда спешишь?
— Думал тебе помочь, — отчего-то смутился Гверфин.
— Ты еще слишком мал для таких приключений, — заметил отец, — но, как бы там ни было, все закончилось. Теперь в самом деле закончилось.
— Что с твоим?.. — Гверфин не успел спросить — что с твоим голосом.
Он отшатнулся, когда плоть начала отваливаться от Шерхема Виаро, лохмотьями сползая в траву. Он даже успел направить волевой импульс в талисман, вышитый Ирбис Валле, но прицелиться уже не успел. В грудь словно двинули свинцовой плитой, и Гверфин почувствовал, что летит.
«Морф», — вяло подумал он, наблюдая за странно размазавшимся над головой узором листвы.
А потом он сильно ударился спиной, но продолжал лететь дальше — в темноту и забвение.
Глава 15. Эльф, узнавший правду
«Мы никогда не спрашиваем у заказчиков имен, но все в гильдии знают, что твою голову хочет получить Риальвэ, твой младший брат».
«Но почему? Чем я ему мешаю?»
«Миенель-Далли не благословила его возможностью иметь детей, а это необходимо для Рода. Круг высокорожденных хотел вернуть тебя из Дома, чтобы ты занял место Риальвэ. Сам понимаешь, ему это не понравилось, и сперва он решил спровоцировать твой побег из Дома Охоты, чтобы с тобой расправились твои же. Но Глава Дома решил, что это твое право — мстить за убитого союзника. Тогда Риальвэ обратился к нам».
Потом он сломал шею эльфу из гильдии убийц, а еще через пару минут ему отчаянно захотелось умереть самому, невзирая на клятву, данную духу Фиальвана. И Хаэлли вспомнил, как…
Он проснулся среди ночи, сел в кроватке и заплакал. До этого ему снился страшный сон, из всех углов спальни лезли страшные рыси, которых днем привезли в зверинец. Хаэлли плакал, но никто не подошел к нему, и тогда, собрав в кулак остатки мужества, он выбрался из резной кроватки, спустился на пол и пошел искать маму. Шел долго, шарахаясь от каждого скрипа, тихо обходя уродливые тени, лежащие в квадратах лунного света на полу. Потом Хаэлли понял, что заблудился окончательно в лабиринте родового дворца, он снова позвал маму, потом отца — но никто так и не пришел. Он уселся на теплый деревянный пол и заплакал, воображая себя маленьким и жалким червячком…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
