На 20 июля было назначено важное совещание в Ставке для подведения итогов советского наступления в Галиции. Кейтель пригласил Штауффенберга в Растенбург на это совещание, где он должен был сделать доклад о создании первых частей внутренней армии, предназначавшейся для организации обороны каждого населенного пункта в Германии и получившей впоследствии название «фолькс-штурм». Ожидалось прибытие укрывшегося в Германии Муссолини, который должен был в 14.30 осматривать Ставку своего друга. На этот раз расписание выдерживалось с точностью до минуты.
Штауффенберг прибыл в Вольфшанце,[45] второй раз неся в портфеле бомбу замедленного действия из экзогена — английской взрывчатки, хранившейся на секретных складах абвера, полный решимости пустить ее в ход.
В 12.30 Кейтель и Штауффенберг вошли в барак, служивший залом заседаний. Штауффенберг несколькими минутами раньше уже привел в действие взрыватель с часовым механизмом; взрыв должен был последовать в 12.40. Совещание уже началось. В 12.36 Штауффенберг поставил свой портфель на пол и подвинул его к массивной ножке стола. Портфель оказался менее чем в двух метрах от Гитлера. После этого он незаметно покинул помещение под предлогом необходимости срочно связаться с Берлином. Тем временем полковник Брандт продолжал свой доклад о положении в Галиции. Наклонившись над картой, он наткнулся на портфель Штауффенберга. Брандт взял и передвинул его, поставив с другой стороны ножки стола, и между портфелем и Гитлером оказалась массивная ножка стола.
В 12.45 мощный взрыв разнес толстые каменные стены барака. Штауффенберг, находившийся в 200 метрах от строения, увидел, как взлетела в воздух крыша, как пламя и дым повалили из выбитых окон и посыпались во все стороны обломки здания. У него не было ни малейшего сомнения, что Гитлер погиб вместе со всеми, кто находился в зале заседаний. Однако, хотя полковник Брандт был действительно убит, два генерала смертельно ранены и все другие участники совещания получили ранения, Гитлер остался практически невредимым благодаря массивной ножке стола, прикрывшей его от взрывной волны.
У Штауффенберга не было времени, чтобы узнать об этом. Уверенный в успехе, он помчался к ближайшему аэродрому и вылетел в Берлин. Там его ждал неприятный сюрприз: вопреки намеченному плану берлинские заговорщики не приступили к действиям. Они хотели удостовериться в смерти Гитлера и не стали, как было условлено, выступать по радио с заявлением о смерти фюрера и создании нового правительства, в котором Беку был уготован пост главы государства, а генералу фон Витцлебену пост главнокомандующего вермахтом.
Штауффенберг заверил всех в том, что Гитлер погиб, и убедил в необходимости действовать. Однако время было потеряно, и эта задержка в гораздо большей степени, чем неудача покушения, помешала успешному осуществлению путча.
Уже шли в гарнизоны первые распоряжения путчистов, когда некоторым из них, в том числе самым высокопоставленным, стало известно, что Гитлер лишь легко ранен. Связь с Растенбургом, отключенная одним из сообщников Штауффенберга, была восстановлена к 15.30. С этого момента паника овладела не слишком мужественными заговорщиками; в надежде спасти свою жизнь, они отреклись от своих друзей и отказались выполнять то, что обещали сделать несколькими днями ранее.[46]
Те, кто охотно оказал бы помощь заговорщикам в случае успеха, теперь отвернулись от них, а некоторые, в частности генерал Фромм, бросились их арестовывать. За несколькими редкими исключениями, эти генералы вновь стали такими же, какими были всегда (не считая того времени, когда энергия Штауффенберга на время выбила их из привычного состояния) — трусливыми оппортунистами. Только в 19.30 генерал Витцлебен передал по радио телеграмму, предписывавшую военным брать в свои руки всю полноту власти на местах. Если бы этот приказ пошел в эфир в час пополудни, ситуация могла быть спасена, поскольку Геббельс, информированный о покушении, только в 16 часов получил указание объявить по радио, что фюрер жив и здоров.
В это время Гиммлер, срочно назначенный командующим внутренней армией (его давняя мечта наконец-то осуществилась!), летел в Берлин, чтобы возглавить репрессии. Шелленберг с помощью Скорцени к этому времени уже успел взять под контроль часть армейских формирований, которые должны были выполнять приказы заговорщиков.
В час ночи Гитлер выступил по радио. Путч был провален, и поднялась кровавая волна репрессий.
В Париже, как в Праге и Вене, участники заговора, действовавшие в оккупационных войсках, в 16 часов узнали, что покушение состоялось, как было намечено. Около 19.30 Бек позвонил Штюльпнагелю и подтвердил приказ о выполнении намеченных мероприятий. Штюльпнагель принял приказ к исполнению, хотя с первых же шагов успех операции был поставлен под вопрос изменой, имевшей катастрофические последствия. Фельдмаршал фон Клюге, недавно сменивший фон Рундштедта на посту командующего вооруженными силами на Западе, пообещал ранее свою помощь заговорщикам «в том случае, если покушение будет успешным». Но в 19 часов он узнал из сообщений берлинского правительственного радио, что Гитлер отделался небольшими ранениями, и тут же отступился от своих обещаний. В 19.30 он получил сообщение от Витцлебена, утверждавшего, что Гитлер скончался, и снова проявил желание примкнуть к заговорщикам. В 20.15 прямое сообщение с ОКВ подтвердило ему безрезультатность покушения, и он снова переметнулся на сторону гитлеровцев. Этот отказ сотрудничать с заговорщиками — на сей раз окончательный — грозил им тяжелыми последствиями. Но их парижская группа уже отдала свои приказы и была полна решимости довести дело до конца. Даже в случае провала заговора в Берлине ничто не могло помешать им продолжать начатое во Франции, объявив открыто о своем неповиновении берлинским властям. Конечно, такой шаг мог бы вызвать в Германии чрезвычайно важные последствия. Отданные приказы, таким образом, не отменили.
Около 9 часов вечера подразделения второго батальона первого гвардейского полка, действуя по приказу генерала фон Бойнебурга — военного коменданта Большого Парижа, — вышли из казарм военной школы. Они окружили здания на авеню Фош, резиденцию Оберга, помещения на улице Соссэ, здание на бульваре Ланн, ворвавшись туда с оружием в руках. Эсэсовцы не оказали ни малейшего сопротивления, и уже к 23 часам оказались под арестом почти 1200 эсэсовцев, собранных со всего Парижа: все гестаповцы и сотрудники СД. Сам Оберг был арестован генералом Брехмером в тот момент, когда пытался связаться с абвером по телефону, и сдал оружие без сопротивления. Не хватало одного человека — Кнохена. Он ужинал в посольстве у своего друга Зейтшеля, когда ему позвонил один из подчиненных, попросивший срочно приехать на авеню Фош. Предусмотрительный и недоверчивый Кнохен предпочел заехать предварительно к генералу Обергу. Там он узнал об аресте Оберга и был немедленно арестован. Будучи препровожден на авеню Фош, он застал в своем кабинете генерала Брехмера.
Около полуночи все руководители СС, Оберг, Кнохен и начальники служб гестапо и СД были арестованы и доставлены по приказу генерала Бойнебурга в гостиницу «Континенталь» на улице Кастильоне, где должны были ждать решения своей судьбы.
В военной школе начались приготовления к предстоящему на следующий день расстрелу руководителей гестапо и СД; им военный трибунал заговорщиков ни за что не преминет вынести смертный приговор. А тем временем фон Клюге в очередной раз переметнулся[47] на сторону противников переворота и сообщил о событиях в Берлин, особенно отметив «недопустимое» поведение Штюльпнагеля.
В тот же час Штауффенберг из Берлина связался со Штюльпнагелем, чтобы ввести парижскую группу заговорщиков в курс дела, и рассказал о неудаче покушения и путча. «Мои убийцы, — сказал в заключение он, — уже стучат в дверь».
Однако это не могло поколебать решимость заговорщиков, пока новое, непредвиденное препятствие не встало на их пути. Адмирал Кранке — командующий западной группой военно-морских сил — получил из Берлина соответствующие указания, как только Клюге донес о «недопустимом поведении» Штюльпнагеля. Заговорщики, привыкшие иметь дело исключительно с сухопутными силами, совершенно не учли наличие в Париже военных моряков. Получив из Берлина приказ действовать, Кранке поставил под ружье военных моряков, разбросанных по всему Парижу, и из своей штаб-квартиры, расположенной в квартале Мюэтт, направил армейскому штабу ультиматум, требуя немедленно освободить Оберга и его эсэсовцев. Он угрожал в противном случае применить оружие. Этот удар оказался для заговорщиков последним. Около часа ночи, когда в Берлине уже шли репрессии, в Париже военные власти выпустили всех арестованных и вернули им оружие. На следующее утро все было в порядке, и парижане ничего не узнали о том, какие необычайные события произошли этой ночью в засекреченных немецких штабах Парижа.
