— Вниз! — громко рявкнул он, но Марко, сообразив уже, что надо делать, со всей своей медвежьей силой принялся наносить сокрушительные удары мечом по монахам, находившимся внизу. Франческо тем временем, укрываясь за Ульрихом, словно автоматчик за танком, посылал стрелы вверх. После того как еще трое с воплями и воем скатились по лестнице к ногам Ульриха, нападавшие не рисковали больше высовываться из-за угла лестницы. Марко тоже несколько продвинулся вниз, награждая ударами монахов, — тем же было крайне неловко махать мечами, все время натыкавшимися на стену. Тяжелейшие удары дробили их щиты, а вслед за тем и головы.
— За ним, быстро! — приказал Ульрих и стал, прикрывая собой Франческо, отходить по лестнице — вслед за Марко. Ступеньки стали скользкими от крови. Здесь беспорядочно валялись разбитые щиты, вывернутые из рук мечи и копья, скорченные тела. Через несколько минут Марко, а вслед за ним и остальные были уже на лестнице, ведущей в главный зал. Тут на довольно широкой площадке валялась груда раненых и убитых. Среди мертвецов Ульрих узнал Магнуса фон Мессерберга, пригвожденного к стене ударом копья. Однако сокрушаться о его смерти было некогда. С треском и шумом наши герои рванулись вниз по лестнице — влетели они в главный зал как раз вовремя.
В зале стоял такой шум, гвалт, лязг и грохот, что впору было замазывать уши воском. Все убранство зала — столы, лавки, кресла — было переломано и перевернуто вверх дном. Несмотря на то, что стояла глухая ночь, тут было довольно светло — от уроненных и брошенных факелов полыхало несколько ковров, медвежьих шкур, обломки мебели. В отблесках огня матово блестели доспехи и оружие, метались фигуры людей. Слышались яростные выкрики, мясницкое хэканье, хруст костей, лязг железа, гулкие удары мечей по щитам, вопли и стоны раненых, предсмертные хрипы…
В толпе дерущихся трудно было разобрать отдельные лица. Мелькали лишь освещенные огнем фрагменты — бороды, лбы, оскаленные рты… Дрались кто чем: кто мечом, кто топором, кто палицей, кто дубовой доской. Убитых и раненых безжалостно топтали, кровь брызгала во всех стороны, ручьями текла по полу, стекаясь в липкие лужи, по которым топали сапожищами, на которых скользили, падали…
…Ввалившись в зал, Ульрих громовым голосом заорал:
— Война и любовь! — так что разом перекрыл шум схватки. Вот уж здесь ему было просторно махать мечом, почти как в палестинских пустынях! С нечленораздельными воплями Ульрих с чудовищной силой обрушивал свой тяжеленный меч на всякого, кто становился у него на пути. Его меч, казалось, был заколдован, и не было ничего, что могло ему противостоять. С ужасающим грохотом крепчайший металл рассекал кольчуги, расшибал стальные шлемы, сминал и пробивал щиты. Там и сям от его ударов вылетали из рук монахов вышибленные мечи, вместе с кистями рук грохались наземь палицы, как спички, ломались копья. Фонтанами била кровь из рассеченных тел, с хрустом разлетались вдребезги размозженные черепа, с глухим стуком валились наземь отрубленные конечности… Ужас охватил всех, кто видел эту картину.
Рядом с Ульрихом неуклюже, но надежно шел Марко. Меч он сразу же обо что-то сломал, кажется, разрубив монаха вместе с какой-то толстой деревянной колонной. Но это нисколько не ослабило его: мечом он владел хуже, чем топором. Когда он, отбив щитом пущенное в него с близкого расстояния копье, выдернул из-за пояса свое любимое мужицкое оружие — опустошения во вражеском строю резко возросли. С ловкостью, которой от него мало кто мог ожидать, он уворачивался от булав и мечей, отражал самые сильные удары и с устрашающим ревом раскалывал топором шлемы и щиты. Стальные кольца и пластинки от разрубленных кольчуг со звоном летели направо и налево. Тыл обоих великанов прикрывал Франческо. Он отважно отбивался от врагов своей дамасской саблей, и горе было тем, кто пренебрегал им как противником. Уже несколько голов, будто срезанные бритвой, слетели после ловких ударов оруженосца с монашеских плеч и катались теперь под ногами дерущихся… В воздухе стояли запахи крови, пота и железной окалины.
Постепенно для Ульриха стала проясняться общая картина боя: передовой отряд монахов проник в замок через подземный ход, перебил часть охраны без шума, но на каком-то этапе не все сошло гладко, поднялась тревога. Монахи блокировали часть рыцарей в их комнатах, где они спали после пьянки, а многих, вероятно, успели перебить. Сейчас главной задачей нападавших было удержать донжон и измотать защитников замка до того момента, когда через подземный ход пройдут основные силы. Они могли подойти с минуты на минуту. Кроме того, Ульрих предполагал, что монахи могут атаковать замок и со стороны подъемного моста, пока гарнизон замка будет вовлечен в битву за главную башню. Он продолжал махать мечом, лихорадочно размышляя, что же предпринять. Конечно, можно пробиться к воротам, оставить замок, а потом, собрав все войска вассалов, начать штурм. Но отдать врагу фамильный замок Ульрих не хотел даже на минуту…
К защитникам замка подошло подкрепление со двора, человек пятьдесят латников во главе с Гильомом. Эта свежая сила внесла перелом в ход схватки, и вскоре монахи, беспорядочно отмахиваясь мечами, стали отходить к лестнице. Как мы помним, здесь положение стоявших на верхних ступеньках было предпочтительнее. Несколько излишне горячих латников, которые кинулись преследовать монахов, замертво упали с лестницы и скатились по ступенькам вниз.
— Не возьмешь их! — с досадой сказал рядом с Ульрихом какой-то знакомый голос. Ульрих поглядел в ту сторону и увидал де Бриенна в разодранной кольчуге, всего залитого кровью.
— Ерунда, — сердито сказал Ульрих. — Тащи на лестницу все, что есть горючее!
— Зачем — не понял подвернувшийся Гильом, но Ульрих, слегка двинув его по загривку, заорал:
— Поворачивайся, болтун! Живее!
Гильом, его латники, рыцари и оруженосцы побежали собирать дрова, обломки мебели, тряпье и стаскивать все это к лестнице. Собралась здоровенная куча, которую нагромоздили на нижних ступенях и подожгли факелами. Хлам горел плохо, но дыму давал много. Из конюшен и со двора замка, куда монахи так и не попали, натаскали несколько здоровенных охапок сена, сырой соломы, нарубили мечами несколько охапок прутьев. Мощные клубы дыма устремились вверх. В узкие бойницы его не успевало вытягивать. Послышались кашель и чихание монахов, проклятия и богохульства, столь непристойные, что даже светские особы подивились дерзости монахов. Задыхаясь в дыму, со слезящимися глазами, те стали отступать наверх. Люди Ульриха непрестанно перебрасывали дымящиеся охапки сена и остальной горючий материал все выше и выше… Наконец был освобожден второй этаж, горячий дым тянулся за монахами кверху. Часть монахов отступила в боковой коридор, в направлении кабинета, некогда принадлежавшего отцу Ульриха…
