Понимая, что долго находиться в подобном помещении смертельно опасно, тем более для детей с их нежными легкими, я старался действовать быстро и дышать как можно реже. Я добрался до пожарного выхода, зацепившись по пути за что‑то торчащим из ремня прикладом ружья, рывком снял со спины тяжелый рюкзак и сбросил его в темную дыру прохода. При этом услышав, как внизу вдребезги разбиваются разлетевшиеся пустые стеклянные банки, которые, как я помнил, были выставлены рядами на крышке холодильника, стоящего вплотную к пожарной лестнице.
«Опрометчиво… Рискованно… Непродуманно…» – подумал я. Если внизу кто‑то есть, то он, или они, теперь точно знают о нашем появлении. Но сделать что‑либо с этим было нечего. Роскоши медлить и осторожничать у нас не было.
Вслед за рюкзаком, вниз по пожарной лестнице спустился я, снова зацепившись по пути о торчащий сбоку приклад ружья, проклиная себя за неуклюжесть, и вспоминая надежно ли я выставил на нем предохранитель. Оказавшись на месте и встав ногами на холодильник, уже очищенный от занимавших место пустых банок, теперь валяющихся внизу разбитыми осколками, я бегло оглядел лоджию и убедился, что помещение вроде выглядело без изменений и угрозы не представляло. Потом я принял передаваемую сверху старшую дочь, а потом младшую. Последней же спустилась супруга.
Когда все оказались на месте, целые и невредимые, сняв маски и отдышавшись свежим прохладным воздухом, я снова поднялся по лестнице и плотно закрыл за нами железную крышку люка…
Вонь
Я спустился по лестнице, осторожно слез с холодильника и встал рядом с супругой, которая носками ботинок откидывала в сторону осколки битых банок, разбросанных на полу, опасаясь, что что дети порежут ноги. Девочки же остались сидеть на крышке холодильника, свесив ноги вниз и прижавшись к друг другу, обнимая единорожку, каждая со своей стороны.
На соседской лоджии было тихо. И едва ощутимо пахло сладковато‑приторным духом. Отчего мне стало не по себе и в глубине груди чуть ущипнуло, будто этот слабый запах всколыхнул на дне болота памяти неприятные, старые, полузабытые воспоминания. В лоджию почти не проникал гул пожара, который вовсю разгорался уровнем выше. И дым пока не успел просочиться на этаж. Однако, взглянув направо, через стекло, я увидел, как в десятках окон дома напротив отражается огромное огненное марево, которым была охвачена добрая половина крыши нашего дома. Свет от которого ярко, словно днем, освещал всю ширину двора жилого комплекса и прилегающую округу.
Двор казался пустым. Тварей нигде не было видно. И я решил, что вся орда скопилась в нашем подъезде, ожидая пока огонь «выкурит» нас из убежища. И стоило мне подумать о тварях, как в моем сознании материализовался знакомый голос, будто джин из бутылки из сказки про тысячу и одну ночь.
«Выходи‑и‑и‑и‑и‑и‑и‑и…» – зашипел он готовящейся к нападению гадюкой.
Я было хотел дерзко ответить, но закусил язык и замер, продолжая рассматривать на стеклах окон дома напротив причудливые отражения пожара, которые словно в сломанном калейдоскопе переливались, множились и струились всеми оттенками красного и оранжевого.
Я решил молчать и не вступать со «старым знакомым» в «телепатический» диалог, опасаясь, что тем самым обнаружу для врага наше местонахождение, и выдам, что мы сумели выскользнуть из ловушки. Пусть думает, что мы все еще в квартире, подумал я, представляя в воображении, как выстраиваю в голове кирпичную стену, которая защищает мои мысли от вторжения извне.
«Пора‑а‑а‑а‑а…. Выходи‑и‑и‑и‑и‑и‑и‑и…» – зашипел тот снова, и от этого шипения по всему моему телу прошла неприятная нервная дрожь, от которой зачесалось на ступнях, ладонях и в пояснице.
Кирпичная стена в моей голове приросла вширь и в высоту. Я сжал губы, стиснул зубы и закрыл глаза, стараясь выдавить мерзкий голос из своего сознания. И когда стена достигла неимоверной высоты и толщины, превратившись в исполинское и неприступное сооружение, змеиный голос ослабел, а после и вовсе затих.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Из оцепенения меня вывел другой звук. По началу едва слышный, но набирающий громкость, который в итоге превратился в голос супруги, которая пыталась вывести меня из ступора.
– … что с тобой? Ну же…!!! Что с тобой?!!
– Что? – спросил ее я, сфокусировав взгляд на ее озабоченном, перепачканном сажей лице.
– Дети испуганы. Давай зайдем внутрь…, ‑ кивком головы она показала на виднеющуюся в темноте дверь, ведущую в квартиру.
– Да… Да….. Нет! Будьте пока здесь. Я должен проверить…, ‑ я прислушался к своему сознанию, убедившись, что голос оставил меня в покое. Расправил затекшие плечи. Покрутил головой, хрустнув шеей, сбрасывая остатки липкого морока. Потом достал из под ремня ружье и осторожно двинулся вперед.
Первым делом я попытался осветить налобным фонарем пространство квартиры, которое могло просматриваться сквозь выходящее на лоджию окно. Однако обзор закрывала плотная штора на окне внутри комнаты, в которую уперся луч фонаря, освещая лишь два горшка с увядшими комнатными цветами, выставленными на подоконнике.
Сжимая в потной ладони приклад ружья, я продвинулся дальше, осторожно обойдя брошенные посреди лоджии самокат и велосипед. Внимательно оглядел широко раскрытый «журавль» стойки для сушки одежды, завешенный гирляндами белья. Убедился, что в нем никто не прячется. Потом вплотную подошел к двери, ведущей в комнату.
Через квадратное окошко, встроенное в дверь, я разглядел соседскую спальню. Выглядящую старательно ухоженной. Луч света выхватил из темноты край ровно застеленной широкой двуспальной кровати. Прикроватную тумбу, заставленную тюбиками и баночками. А у противоположной стены внушительной махиной стоял платяной шкаф нежно розового оттенка с огромным встроенным зеркалом, в котором отражался луч фонаря и мое осунувшееся и испуганное лицо. Чуть левее виднелся открытый дверной проем в другую комнату, но там фонарь смог лишь осветить уходящий вдаль фрагмент пола, выложенного мозаикой бежевого паркета.
Я ухватился за ручку двери, потянул ее вниз и нажал от себя, опасаясь, что дверь может быть закрыта изнутри и мне придется разбивать стекло, чтобы проникнуть в квартиру. Но дверь легко поддалась под весом моего тела, позволив мне беспрепятственно попасть внутрь.
Первое чувство, которое я ощутил, оказавшись в чужой квартире, была тошнота. Она накатила на меня немедленно, стоило мне вдохнуть воздух комнаты. Тот легкий, едва ощутимый сладковато‑приторный душок, который я уловил на лоджии, в помещении квартиры оказался в разы интенсивнее. Вонь тяжелым облаком ваты проникла мне в легкие, опустилась к животу, разлилась по венам, будто притупляя чувства, обволакивая душным туманом, от чего хотелось тут же избавиться, взбодриться и очнуться.
Слыша в ушах, как мучительно гулко бьется мое сердце, перекачивая ставшую вдруг густой кровь, стараясь глубоко не вдыхать воздух квартиры, я тщательно осмотрел комнату. Пройдя фонарем от пола до потолка, по всем предметам мебели, останавливаясь в каждом углу и щели. Даже опустился на колени и заглянул под кровать. Первое впечатление меня не обмануло. Комната была аккуратно прибрана. А порядок нарушал лишь стул, придвинутый к стене справа, который я ранее не приметил, на спинку которого была небрежно накинута пара мужских джинс, а на сиденье виднелись два небольших скрученных куска черной ткани, в которых я признал торопливо сброшенные с ног носки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Неприятный сладковатый запах к тому времени немного рассеялся. Или я к нему смог привыкнуть. Но как бы то ни было, мне удалось побороть слабость и вернуть сознанию относительную ясность и чистоту.
Стараясь как можно бесшумнее передвигать ногами, я продвинулся к середине комнаты. Остановился. Прислушался к тишине квартиры. Потом двинулся дальше, к проходу в остальную часть дома. Через несколько шагов остановился снова. Прислушался. Убедившись, что мои передвижения не вызывают проблем, я приблизился еще ближе к открытой двери, за которой угадывалась большая комната, аналогичная нашей гостинной этажом выше.
