В это время в столице вновь объявился некто Герофил (Ливий называет его Амацием), выдававший себя за внука Мария. Еще при жизни Цезаря, во время последней кампании гражданской войны в Испании, лже-Марий собирал вокруг себя толпы народа, и она приветствовала лжевнука великого полководца так же восторженно, как и самого Цезаря, который распорядился выслать его из Рима. Вернувшийся (после гибели диктатора) честолюбец вновь собирал вокруг себя чернь и выдавал себя за сторонника Цезаря, грозил смертью его убийцам, устраивал на них засады и грозил вырезать все сословие сенаторов. Он соорудил жертвенник на месте сожжения диктатора (позже Август возведет на этом месте храм), а также колонну с надписью «Отцу отечества». Антоний распорядился схватить самозванца и казнить без суда. Его сторонников добил зять Цицерона Долабелла, за что удостоился похвалы от великого оратора. Свободнорожденные были сброшены с Тарпейской скалы, рабы распяты, а колонна снесена.
После этих погребальных событий заговорщики вынуждены были уйти в подполье либо покинуть Рим, как это сделали зачинщики неудавшегося переворота Брут и Кассий. Хозяином положения стал Антоний, не собиравшийся тем не менее ссориться с сенатом, осознающим после смерти Цезаря свое главное положение в государстве. Сенаторы расправили крылышки и быстро, если можно так сказать, «оптимизировались». Партия оптиматов вновь высоко подняла голову и во весь голос заявляла о своих урезанных и поруганных диктатором правах.
Антоний, не имея возможности навязать сенату свою волю в той степени, что в свое время Цезарь, вынужден был, в популистских целях, внести законопроект, запрещавший введение диктатуры на вечные времена. Но распределение должностей и провинций производилось по воле покойного диктатора. Такое, как мы помним, решение принял сенат на заседании сразу после мартовских ид. И поэтому даже зачинщики убийства Марк Брут и Гай Кассий, бежавшие от народного гнева, должны были получить в управление провинции, соответственно – Македонию и Сирию. А Дециму Бруту, который непосредственного участия в убийстве не принимал (ему было поручено задержать на входе физически сильного Антония, чтобы тот не помешал совершить задуманное), была обещана богатая людскими и материальными ресурсами Галлия, где к тому же располагались крупные воинские соединения. Антония такой расклад никоим образом не устраивал, поэтому он добился перераспределения провинций. Ему теперь доставалась Галлия, Дециму Бруту – Македония, а Марку Бруту и Кассию предлагались маленькие провинции Крит и Кирена. Укрепившийся в Испании Секст Помпей также предъявил свои права на возвращение во власть, и Антоний вынужден был с этим считаться. Сыну великого Помпея была обещана денежная компенсация за конфискованное имущество его отца и должность командующего флотом. Гая Октавия, внучатого племянника Цезаря, Антоний вообще в расчет не принимал.
Вот такая сложилась в столице ситуация, когда наследник Цезаря прибыл в Италию. Здесь узнал подробности происшедших в мартовские иды событий и что он действительно назван в завещании Цезаря не только наследником, но и приемным сыном. Ему становится известно, что дядя завещал ему немалые деньги с условием, что он выплатит каждому римлянину по триста сестерциев. В Неаполе, в апреле месяце, он встретился с Цицероном и Бальбом и советовался с ними о принятии наследства. Сторонник республики Цицерон, увидевший в Антонии нового диктатора, пытается привлечь молодого Октавия в свой стан. И не только он, а также муж его сестры Марцелл. Но его мать, отчим, их друзья советуют Гаю отказаться от наследства, не встревать в политику и жить частным человеком. Время неустойчивое, шаткое, чреватое непредсказуемыми поворотами, к тому же он еще слишком молод, чтобы вставать на стезю государственного деятеля. И едва ли сможет выполнить завещание Цезаря, потому что его наследство уже присвоено Антонием. Но молодой человек уверен, что именно Антоний, ближайший друг приемного отца, не оттолкнет его и поможет выполнить завещанное Цезарем. Кроме того, он хочет преследовать по суду убийц и намерен добиваться их осуждения любой ценой. Ему говорят, что это вообще невозможно, потому что сенаторы амнистировали заговорщиков. И отчим еще и еще раз советует одуматься и выкинуть из головы романтические безрассудства. Но Гай стоит на своем. Он принимает решение стать наследником Цезаря и принять его имя.
Когда Октавиан приехал в Рим, то был восторженно встречен сторонниками Цезаря. Его представил народу Луций, брат Марка Антония, и в своей речи молодой человек сказал, что принимает наследство вероломно убитого двоюродного дяди, чтобы выплатить народу обещанное Цезарем. И признает свое усыновление. Отныне он – Гай Юлий Цезарь Октавиан (то есть из рода Октавиев). Затем на других собраниях наследник говорит о своих намерениях отомстить убийцам.
Когда он пришел к Антонию, тот заставил его долго дожидаться, а когда появился, на его лице можно было прочесть лишь властное пренебрежение к мальчишке. Когда юноша потребовал вернуть ему, законному наследнику, взятые у Кальпурнии в ночь после убийства деньги и упрекнул его в том, что тот не стал преследовать убийц Цезаря, а также отдал должность верховного понтифика Лепиду, а не ему, наследнику убитого. Дело в том, что в сорок пятом году под нажимом Цезаря сенат принял закон, по которому должность главного жреца государства должна была передаваться по наследству. Антоний в очень резкой форме дал мальчишке отповедь. Он сказал, что деньги, взятые им у вдовы Цезаря, деньги казенные. Цезарь не отличал государственной казны от собственного кармана. Да и они давно потрачены на увековечение памяти Цезаря, на подкупы влиятельных лиц, чтобы они не противодействовали принятию решений, намеченных покойным. А что касается упреков, что не преследовал убийц, то сделал это сознательно – как консул, во избежание крови и беспорядков.
Антоний прекрасно понимал, что родственник убитого Цезаря, изображающий из себя Ореста, не имея средств, войск, влияния в сенате, да еще к тому не имеющий права занимать какую-либо государственную должность (даже квестором он мог стать только по достижении двадцати восьми лет), не опасен ему ни с какой стороны. Ну а благотворительствовать он не намеревался.
Нетрудно представить, что творилось в душе молодого человека, верившего с детства в принципы добра и справедливости, столкнувшегося с откровенным цинизмом и предательством. Он действительно любил Цезаря как родного отца, почитал за великого человека и просто не мог понять, почему его соратники, получившие из его рук высокие должности, блага и привилегии, затем посягнули на его жизнь и потребовали у сената благодарности и наград за это злодеяние? Почему Антоний, ближайший сподвижник и друг Цезаря, примирился с убийцами и теперь ведет странную политику заигрывания с сенатом? Почему лишил законного по завещанию наследства? И еще много таких вопросов он задавал себе и пытался на них ответить. Да, для него не было секретом, что без интриг, лжи и фальши во власти долго не продержишься, но ведь есть же и такие понятия, как совесть, преданность, дружба и так далее. Неужели ради власти надо это все растоптать и вырвать, как сорняки, из души и сознания?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
