из непростых страниц отечественного опыта. Естественно, время от времени осуществляются попытки фронтального историографического дискурса новейших исследований «второго гетманата», опираясь на которые в данном случае можно ограничиться обращением к наиболее важным и рельефным тенденциям.
Весьма значительная когорта специалистов склонна не только позитивно оценивать опыт гетманата, но и считать эту государственно-правовую модель едва ли не лучшим гипотетическим вариантом тогдашней поступи нации, которой, дескать, помешали «безответственные» действия украинских социалистов, но, в свою очередь, позже оказавшихся бессильными против поползновений советской России, не нашедших способов противодействия установлению советской власти[757].
При этом от проницательного взгляда специалистов не может укрыться то обстоятельство, что при упомянутых подходах авторы даже сопутствующих публикуемым документам объяснительных материалов, содержательных примечаний довольно часто расходятся с абсолютно очевидными, несомненными фактами, пренебрегают хорошо проверенной, бесспорной информацией[758].
Автор данной публикации, начиная со своих первых опытов об Украинской революции, стремился доказывать, что гетманат, при всей своей ситуативной обусловленности, сущностно, содержательно, ориентационно, стратегически был не столько шагом вперед в украинском государственном созидании, сколько отчаянной попыткой затормозить революционно-прогрессивную поступь нации, даже повернуть «колесо истории» вспять[759]. А производной от этих определяющих факторов была сущность и форма государственного управления, иначе говоря – авторитарно-монархический режим.
Большие сомнения относительно исторической детерминированности и практического оправдания гетманата выражает М. В. Попович, считая «вымученную псевдомонархическую авторитарную конструкцию нежизнеспособной. Главную причину «консервативного и авторитарного режима» известный философ усматривает в том, что не было в украинской традиции тех стабильных формообразований, которые пыталась нащупать в темноте консервативная общественная мысль». В конце концов М. В. Попович выходит на дихотомическую оценку феномена: «Режим П. Скоропадского – это правоцентрический авторитарный режим, но нет никаких оснований считать его антинациональным»[760]. Очевидно, кроме прочего, тут проявляется четкая рефлексия на утверждения национально-социалистических деятелей (В. К. Винниченко, П. А. Христюк, И. П. Мазепа, Н. Е. Шаповал и др.), которые квалифицировали гетманский режим как «пророссийский» и «антинациональный»[761].
Естественно, между обозначенными, по существу полярными, позициями наблюдается немалый спектр других подходов. В одних работах гетманат квалифицируется как «бюрократически-военная диктатура»[762]. В других утверждается, что, придя к власти, гетман действительно получил диктаторские полномочия, но на практике они были существенно ограничены присутствием оккупационных войск[763]. Встречались попытки определения гетманата как «украинской разновидности мариократии»[764].
Последнее определение, очевидно, предполагает, не меняя ничего по существу, хотя бы немного завуалировать наукообразным словотворением термин, задевающий национальное самолюбие – «марионеточный режим», хотя в мировой историографии, включая диаспорную, нередко используется именно такая оценка государственного устройства 1918 г. Так, И. И. Лысяк-Рудницкий полагает, что гетманат не имел надлежащих черт настоящего, органичного правопорядка и опирался не столько на силы местного консерватизма, сколько на штыки австро-немецких оккупантов[765]. Как безусловно марионеточный характеризует режим П. Скоропадского английский исследователь О. Файджес[766]. Не очень отличается от упомянутых соображений мысль О. Федишина, считавшего, что лучшим определением Украины в условиях немецкой оккупации 1918 г. является «сателит». Она занимала положение государства, которое добровольно, хотя и неохотно принимало защиту великой державы с неизбежным ограничением своего суверенитета[767].
Весьма однозначно на точку зрения того, что осуществленная в 1918 г. Германией и Австро-Венгрией оккупация превратила Украину в «фикцию дружественной страны (endlich die Fiktion vom befrenndeten Land anfhort)» с правительством, которое является лишь «куклой (nur Puppe)» в руках иноземной администрации[768], встал интернациональный коллектив историков в новейшем исследовании, в котором использованы архивные и опубликованные источники многих стран[769].
Разночтения и отличительные толкования наблюдаются в публикациях, посвященных персонально П. Скоропадскому, его личностному влиянию на государственный курс[770], а также главному идеологу украинского монархизма – В. Липинскому[771].
Попытку охватить, согласовать наличные подходы, частично и упомянутые выше, по возможности привести их к общему знаменателю осуществил Р. Пирог, предложив такой вариант определения гетманата П. Скоропадского: «Авторитарно-бюрократический режим с близкими к диктаторским полномочиям главы государства, отсутствием представительского органа, соединением в правительстве исполнительных и законодательных функций, существенным ограничением демократических свобод, деформированной политической системой, узкой социальной базой и временным характером правления». Тут же автор предостерегает: «Однако эта характеристика требует делать обязательное ударение на том, что функционирование данной государственной конструкции существенно ограничивалось фактором причастности милитарной силы чужих стран. Их поражение в мировой войне губительно сказалось на судьбе последнего украинского гетманата»[772].
Судя по всему, далеко не всех устраивают попытки дать объективную и в результате неизбежно негативную оценку режиму 1918 г. Параллельно прилагаются усилия каким-либо образом смягчить рефлексии, увести общественное мнение в умозрительные абстракции. Так, определенное распространение в последнее время приобрела тенденция квалифицировать Украинскую Державу как некий «малороссийский проект», в чем усматривается и главная причина его обреченности на неудачу[773]. Исходным моментом для В. Ф. Верстюка, развивающего такую версию, является, прежде всего, личность П. П. Скоропадского. Деликатно отклоняя утверждения об украинском патриотизме гетмана, надежно опираясь на свидетельства самого П. П. Скоропадского и на документы тогдашних политиков из разных лагерей, автор приходит к твердой мысли: «П. П. Скоропадский был человеком российской культуры с большим сентиментом к России»[774]. И хотя в бурную революционную эпоху и он оказался втянутым в водоворот политики, которая обусловила определенные сдвиги в ориентациях, в частности в украинских делах, базовые мировозренческие принципы оставались незыблемыми, сказываясь в решающие, экзистенциальные моменты. В результате «форма национально-государственного строительства, избранная гетманом, оказалась неудачной. Это было ни украинское, ни российское государство, условно его можно было бы назвать малороссийским»[775].
В результате «неумелая попытка гетмана найти какой-то среднеарифметический (малороссийский) выход из ситуации превратила его в мишень, по которой стремились стрелять с обеих сторон»[776]. «Перекрестный огонь» с украинской и российской стороны и предрешил судьбу гетманского режима, который «мог устроить лишь немногочисленную группу крупной буржуазии и земельных собственников, которые таким способом готовы были защищать свои сословные интересы, сформированные еще со времен империи, когда элита имела донациональные ценности и способ мышления»[777].
Определенное историографическое направление представляют сторонники концепции, интерпретирующей гетманат как «проявление консервативной революции»[778].
Сразу же обращает на себя внимание смысловая противоречивость самого словосочетания. С понятием «революция» традиционно ассоциируются движение и даже интенсивные прорывы вперед. А консерватизм связывается с приверженностью ко всему устаревшему, отжившему, враждебностью и противодействием прогрессу, в том числе, а может быть – и прежде всего, в общественной жизни. Конечно, совместить два понятия непросто. На поверку замысел осуществлявшихся изменений обнаруживается несколько в ином. «Провозглашение Украинской Державы, – настаивает Ю. И. Терещенко, – знаменовало собой возобновление собственной украинской национальной государственнической традиции, прекращение разрушительных «социалистических» экспериментов
