Забавно то, что здесь нас могут судить по законам чрезвычайного положения, то же самое, что военного времени. За мародерство и прочие преступления. А вот если попадется чиновник в Москве, который разворовывает армейскую казну, списывая добро на войну, обкрадывая солдат, офицеров, прапорщиков, мирное население, то его будут судить по законам мирного времени.
Вот так и съезжает «крыша», читатель. С такими комплексами мы все вернемся с этой или другой какой-нибудь войны. Только те, которые мародерствовали, привезут с собой большую кучу трофеев, будут хвастать перед тобой своими военными подвигами. А те, кто шел впереди этих мародеров, в подземных переходах, пряча лицо, будут просить подаяние. Конечности-то нет. Не отворачивайся от них, читатель, не опускай глаза, дай денежку. Ты можешь оправдывать свою жадность тем, что он все равно пропьет их. Пропьет. Потому что Родина его, своего гражданина, изувечила руками других своих граждан (Министерство обороны и чеченцы — они же граждане России?), а теперь подобно тебе отворачивается от них. Они никому не нужны. Здоровым не устроиться в этой жизни, а тут инвалиды чего-то хотят. Не бойся, читатель, вряд ли они будут тебя сильно беспокоить. Только если найдется какой-то лидер, который их сплотит, вот тогда начнется вновь кровавая каша, а так — дай денежку и забудь. Как забыл про них Президент, правительство, все. ВСЕ ПРОКЛЯЛИ И ЗАБЫЛИ! Не ты первый, не ты последний, кто пройдет и не даст инвалиду бесславного Чеченского похода на выпивку. Можно и плюнуть. Он стерпит. Стерпел же ту боль, когда очнулся в госпитале, а конечности-то нет. Нет руки, ноги, и никогда уже не будет. А она еще болит, чешется, а почесать ты не сможешь, потому что ты видишь, что ее нет. А она чешется. А тебе девятнадцать. А протез стоит ровно столько, сколько тебе выплатит Военно-страховая компания через полгода. А когда износится, сотрется, то все. Сиди дома, смотри телевизор, пока свет не отключат за неуплату. Пенсия твоя настолько мизерная, что не хватит на лекарство. Здоровья-то до самой смерти уже не будет. А жрать хочется каждый день. А денег нет. Что делать? Кто виноват? Пить! Только пить. Под пьяные слезы вспоминать себя лихим воином. Только во сне или в наркотическом бреду видеть себя со стороны абсолютно здоровым. Петь, прыгать, танцевать, встречаться с девушкой. А когда настает утро, ты вновь возвращаешься в реальность и снова видишь, что нет конечности, и ты знаешь, что в этой жизни ты уже никем не будешь; и идешь в подземный переход или теплый магазин, и вновь, пряча глаза, бормочешь под нос о подаянии. И все. Жизнь закончена. Осталось лишь ждать смерти. И проклинаешь малодушного друга, который не пристрелил тебя вместо того, чтобы тащить под обстрелом на себе. В душе остается лишь Большая пустота и ожидание Смерти. Ожидание Избавления. Прости, Брат!
Разговаривали мало. То, что нас опять, в который раз уже обманули, подавляло. Те, кто нас отправил сюда за великой русской идеей, сами и предали тех немногих русских. Сволочи!
Договорились с Юрой и Пашке поручили, что возьмем под контроль тех русских, что остались в Петропавловке. Чем можем, тем поможем. Начнем прямо завтра с жилищного вопроса, и пусть хоть одна гнида посмеет пискнуть. Сокрушу!
Допили водку, покурили на улице, умылись и легли спать. За околицей привычно постреливали часовые, прочесывая очередями заросли кустарника. Вот и еще один день прошел моей жизни, ну и хрен с ним! Спать.
Утром проснулись рано, умылись. И пошли завтракать. Завтрак на КП во время войны! Горячая, хорошо приготовленная пища! Она не отличалась разнообразием. Каша-перловка (у военных — «дробь шестнадцать», т. е. шестнадцатого калибра охотничья дробь) с тушенкой, «братская могила», «офицерский лимон», чай с сахаром.
У всех прекрасное настроение. Войной и не пахнет, кажется, что на учениях. Стоим в каком-то селе, мирные селяне выделили для постоя заброшенный двор. Если бы не часовые, которые на окраине простреливают кустарник и близлежащий лесок, то получилась бы вообще мирная картинка.
После сытного завтрака никто не торопится расходиться. Спокойно сидим, курим, балагурим, травим обычные армейские байки, благополучие и блаженство, нежная истома охватывает тело. Автомат стоит у ноги, рука инстинктивно ложится на цевье.
Серега Казарцев за соседним столиком рассказывает байку, как ездил за призывниками в прошлом году:
— Приехал я с двумя капитанами за молодежью в один славный город Сибири. Отметились, представились и сидим работаем с документами, с призывниками беседуем. Вечером, как положено, товарищеский ужин с местными офицерами и такими же, как я, командированными. А в два часа ночи новобранец ушел в самоход. Там купил наркотики, укололся и пошел на сборный пункт. Стал перелезать через забор, а там «колючка» поверху пущена. Спьяну изрезал все руки до мяса, сорвался с забора, а потом глядит на руки, на забор — все в крови. Тут у него крыша и съехала. Бежит в милицию и кричит благим матом: «Помогите! На сборном пункте офицеры напились, призывников режут, стреляют, несколько трупов на заборе висит. Скорее! На помощь!» Ну, и прочую ерунду. Менты смотрят, что пацан весь в крови, руки вроде как ножом изрезаны, рожа ободрана. Короче, они подрываются и скорее всем отделением в половине третьего ночи врываются на сборный пункт. Всех пинками подняли. Не смотрят на чины, звания, возраст. Всех к стене. Ноги шире плеч. Руки «в гору», мордой в стену. Комедия. Мы все полупьяные, ничего сообразить толком не можем. Спрашивают про какие-то трупы, убийства, массовые расстрелы. Все как в тридцать седьмом году. Подняли, построили и пересчитали молодежь. Вроде все на месте. А у наркомана-заявителя «отходняк» начался. Трясет его всего, галлюцинации еще больше усилились. Менты-то думают, что у парня нервный шок, верят этому шизофренику. А он продолжает свое: «Я видел, как офицеры убили призывника, а труп его положили в машину». Во дворе стояли личные автомобили местных офицеров. Менты шмонать машины пошли. А один из офицеров привез из деревни мясо, в багажнике оно лежит. Как раскрыли его машину, как заорали: «Расчлененка!», т. е., значит, труп бойца расчленили. Там еще освещение плохое было. Что тут началось! Офицера-беднягу в наручники сходу заковали. Потом уже, через пятнадцать минут, пришел эксперт, посмотрел на мясо и подтвердил, что говядина. Ладно хоть не били. Но рожи у них были зверские. Всех держат под автоматами. А вдруг сообщники! Вот с тех пор одинаково не люблю как милицию, так и наркоманов.
— А что с этим придурком сделали?
— Положили в дурдом. Подтвердили, что конченый наркоман, и выписали «белый билет».
— Я бы точно прибил этого гада.
— И тогда ментам работы бы прибавил.
— Они хоть извинились?
— Извинились, а что толку? В шесть утра весь этот цирк закончили.
— Я тоже ментов не люблю, — мрачно вмешался недавно прибывший на место второго комбата Игорь Красильников.
— А ты за что?
— Поехал в Москву в командировку. Заночевал у приятелей. Выхожу на остановку. Зимой дело было. Снега много, скользко. Стою, жду автобус. Подошел один, не мой, другой, тоже не мой. Еще остановился какой-то, народ заходит-выходит. Слышу за спиной крик: «Стой! Стой, гад!» Оборачиваюсь — милиционер гонится за мужиком. Я же тоже в погонах. Подождал, когда мужик подбежит поближе, и как ему в глаз заехал, тот и свалился. Милиционер подбегает, я жду слов благодарности и грамоту от руководства родной милиции. А тот перескакивает через мужика и запрыгивает в автобус. Мужик поднимается и…
— Что?
— Что-что! Бьет меня тоже в глаз. Приехал я из командировки с огромным фингалом под глазом. Вот так. С тех пор и не люблю я родную милицию.
— Ладно, пошли совещаться к командиру.
— Пошли.
— Нет ни малейшего желания.
— Кому хочется?
— Надо съездить к саперам, может, они привезли с собой баню.
— Ты что?! Какую баню?
— Как в фильме «Кин-дза-дза!». Наподобие их летательного аппарата. Только пропеллера не хватает на макушке. А так один в один.
— Отсовещаемся, и если не будет никакой горячки, то можно и помыться.
Сам штаб бригады размещался в конторе бывшей МТС. Низкий потолок, заложенные мешками с песком окна, тусклый свет от лампочки. Генерал, комбриг, Сан Саныч сидят за столом, остальные разместились на стульях разного калибра. Прямо как на собрании в колхозе. Сейчас будем подводить итоги и обсуждать виды на урожай. Только показатели различные.
Не буду приводить весь ход совещания, скажу лишь, что ночью комбриг и генерал обсуждали с новым председателем план и тактику взаимодействия. По их словам выходило, что это хороший мужик, душой болеющий за Конституцию России и ее целостность. И во время первого штурма Грозного был в передовых рядах оппозиции. Одного я понять не мог и сейчас не могу: почему все кричат, что оппозиция здорово помогала нам во время первого штурма? Как же Дудаев тогда не перевешал всю эту оппозицию? Коль они воевали, так, значит, их должны были видеть и знать поименно. При штурме города я не заметил ни одного оппозиционера, который бы воевал на нашей стороне или встречал нас хлебом-солью. Поэтому, когда говорят, что оппозиция в Чечне сильна, у меня это вызывает широкую улыбку. А наше командование, руководство страны пытается делать ставку на марионеточное правительство. На своих ставленников. Абсурд. Самое забавное, что, по слухам из Ханкалы, теперь военные должны согласовывать свои действия с местными властями, советами старейшин. Постоянно выступать на митингах, разъяснять наши действия. Все это рассказал генерал. При этом он отчаянно плевался от злости и обиды.
