— Я никого не опозорила. Если этот злобный поступок Морган принесет несчастье, это будет ее вина — и ваша. — Она вдруг наклонилась к старой леди, посмотрела в ее глубоко посаженные глаза. — Этого вы все время ждали? Чего-то, что снова сделает вашего сына полностью вашим? Или, возможно, вы хотите снова отдать его Вирджинии и сделать жалкой тенью, потерянной для мира, зато опять зависимой от вас? По-видимому, поэтому вы хотите повесить портрет Вирджинии в гостиной? Если вы этого хотите, тогда вы стали старой и злой, мама Тайлер.
Она еще некоторое время посмотрела в лицо старой женщины, дрожа всем телом.
Миссис Тайлер сидела неподвижно. Один раз она моргнула. И все. Лора повернулась и вышла из комнаты. Она пошла прямо к двери в библиотеку и постучала в темную панель. Когда Уэйд открыл дверь, она прошла мимо него в комнату.
— Мне надо тебе кое-что сказать, — сказала она, сплетая пальцы, чтобы унять их дрожь. — Морган была здесь и говорила с твоей матерью.
— Я знаю, — ответил Уэйд. — Она упоминала про картину.
— Она упоминала и про другое.
Уэйд подвинул стул к раскрытому окну, где легкий ветерок играл занавесками.
— Ты расстроена ее визитом? Садись, Лора.
Она не стала садиться. Почему-то она чувствовала себя сильнее и увереннее стоя, глядя ему прямо в лицо. Голос ее не дрогнул и слова не путались, когда она рассказала ему про тот эпизод на пожаре. Он опирался на библиотечный стол, давая отдых ноге, и смотрел на нее, пока она говорила. Когда она закончила, он отвел глаза.
— Но я уже знал об этом, Лора. Морган ни за что не стала бы ждать так долго, чтобы совершить злобный поступок, когда возможность представилась ей в тот же день.
— Ты знал! — Она в замешательстве стала вспоминать. Он ждал ее в тот самый день на ступеньках дома Морган — чтобы защитить ее от драконов в лесу. А потом было это короткое время на кухне поздно ночью, когда между ними на какое-то время возникла незнакомая духовная близость. Однако уже тогда он знал о поведении Адама.
— Но ты не придал словам Морган значения? — спросила она.
— Я знаю Морган. И я знаю тебя. — Он улыбнулся ей той ослепительно вспыхивающей улыбкой, в которой было его особое очарование.
— Но есть еще кое-что, — сказала она и не могла еще улыбнуться в ответ. Она рассказала, как Адам нашел ее секретное прибежище в доме Хьюмов, как Морган увидела это и доложила его матери.
— И тебя это все расстроило? — спросил Уэйд, когда она закончила.
— Естественно. Я… я хочу, чтобы ты знал, что было сказано. Я хочу, чтобы ты взял мою сторону в случае, если найдутся такие, кто… кто захочет настроить тебя против меня.
Тогда он подошел к ней и положил руки ей на плечи, развернув к свету.
— Посмотри на меня, Лора. — Взяв ее рукой под подбородок, он поднял ее лицо к своему. — Ты думаешь, я так мало верю в тебя? Учти — я не стану обвинять тебя, если ты отдала свое сердце Адаму. Но я доверяю тебе полностью. Я могу лишь испытывать сожаление, оттого что был так слеп и втянул тебя в это подобие замужества. Когда я мог так мало дать, ты думаешь, я мог бы обвинить тебя, если…
Она отодвинулась от него, непонятно почему рассердившись. Какое-то мгновение она тщетно пыталась найти слова, потом повернулась и побежала из комнаты вверх по лестнице. Она закрыла свою дверь не совсем так, как подобает леди, а потом прислонилась к ней и прислушивалась, не пойдет ли он за ней. Но услышала только звук затворяемой двери в библиотеку, а потом тишину.
Она провела по глазам тыльной стороной ладони и пошла к ящику бюро за носовым платком. Ее неуклюжие пальцы натолкнулись на что-то твердое под стопкой белья, и она удивленно вытащила этот предмет — маленькую морскую раковину, кремовую с коричневыми пятнышками. Что-то из другой жизни — память о Мартине. Она долго смотрела на нее без чувства, а потом снова засунула в ящик. Она принадлежала другой Лоре — девушке из далекого прошлого.
Адам был прав. И она почти ненавидела его сейчас за правду, которую он ей раскрыл. Это была правда, которую она предпочла бы скрыть даже от самой себя. Тогда ей незачем было бы понимать причину смутного ощущения несчастья и тоски. Она сердито высморкалась и вытерла глаза. Какая ирония была в подобной ситуации! Она должна жить в этом доме, быть замужем за человеком, которого полюбила, но который был так далек от нее, так холоден и равнодушен, как будто они были чужими друг другу.
Если бы он был обижен сейчас или рассердился, если бы он боялся, что слова Морган могут быть правдой… Но он спокойно, как нечто само собой разумеющееся, принял свою жену как благонравную личность, которая никогда его не обманет. Его чувства вовсе не были задеты.
Она бросилась поперек кровати и заплакала, как ей хотелось заплакать в самую первую ночь в этом доме. Тогда она сдержалась. Тогда она была сильная и даже в горе уверенная в своей силе. Теперь же из них двоих она была слабее, хотя не понимала, как это произошло.
XXVII
Июнь подошел к концу, и теперь призыв казался неминуемым. Его могли объявить в любой момент, и недовольство по этому поводу звучало все громче. Причин для такого недовольства было достаточно, как объяснил Уэйд однажды вечером за обеденным столом.
Квота Нью-Йорка была непомерно высока, к тому же существовало неравенство для разных слоев населения. Основное бремя падет на бедняков, так как человек, который мог уплатить правительству назначенные триста долларов, освобождался от набора. Таким образом, тот человек, чьи заработки особенно необходимы семье, должен будет идти на войну. Большое ирландское и немецкое население Нью-Йорка не облегчало положения. Эти люди бежали от беды в своих собственных странах, и многие из них еще недостаточно долго жили в Америке, чтобы ее беды стали их собственными. Они не имели желания рисковать своей жизнью в сражениях, к которым не лежало их сердце.
Несмотря на тот факт, что среди некоторых слоев страсти накалились, газеты по этому вопросу заняли спокойную позицию. В конце концов, писали они, полиция с помощью милиции, а если необходимо, то и армии быстро положит конец любой попытке к сопротивлению. Ворчуны знают это и вряд ли пойдут на риск немедленного наказания, которое падет на их головы в случае сопротивления призыву.
Уэйд не был уверен, что такое бодрое отношение было оправданным. Несколько дней спустя он связал свои бумаги, над которыми так долго работал в тишине библиотеки, и объявил, что уезжает в Вашингтон на несколько дней. Ни при каких обстоятельствах, сказал он Лоре, она не должна никому говорить об этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
