течения времени с плотностью материи. Но как это замерить? Чем подтвердить, кроме математических выкладок? С житейской точки зрения, мы точно знаем, что время может быть вязким как глина, в которой застревает галоша. Сидишь у тёщи на торжественном ужине и думаешь с тоской, когда же это закончится, хотя ты пришёл пять минут назад. Или как летит время в хорошей компании? Оглянуться не успеешь – уже утро. Хотя если вспомнить ночь в Ленинграде с Луизой, то оказывается как раз обратное. Мне это казалось бесконечным счастьем с вечера до самых петухов. Или это сейчас так кажется? Какой же я был сильный тогда, заниматься этим всю ночь».
– А вот этого печатать не следовало, – сказал вслух Феликс, отстраняясь от печатной машинки. Увлёкся, да. Но невозможно писать сухим языком. Пробовал уже так, никакого эффекта.
А чего, собственно, бояться? Что пошатнутся морально-нравственные устои корреспондентов? Они всё равно позабудут эти письма через месяц. Тогда какой толк? Может быть, они вообще не дойдут до адресата с этими снегопадами. Зачем я пишу?
Этот мысленный тупик был безнадёжен. Феликс дал задний ход, напомнив себе, что «а» – что-то делать необходимо, «бэ» – письма он посылает в начале месяца, так что у почты есть время, «цэ» – нет безвыходных ситуаций. Последний тезис был сомнительным, но вызвал у Феликса некоторый моральный подъём. Возможно, виной тому вбитая в голову воспитанием и практикой литературного труда необходимость находить достойный финал любого сюжета. Даже в трагизме должна прозвучать высокая нота. Нет, не бездуховный «хэппи энд», а наша посконно русская надежда на светлое будущее. Ну и был фактор «х» – загадочный седой приятель, настойчиво просивший повторять и повторять попытки.
Феликс тряхнул головой, поправил сбившиеся лямки майки и вновь приступил к эссе.
«Человек свободно владеет тремя измерениями в этом мире, но четвёртым (временем) владеет лишь частично. Мы неумолимо плывём по реке времени от рождения к смерти, и в наших силах лишь править лодкой к тому или иному островку, подсаживать тех или иных попутчиков, спасать утопающих. Но мы не способны повернуть наш корабль вспять. Мы, пожалуй, можем вынуть человека из времени. С неолита смертоубийства практикуем. Но как вынуть время из человека?
В фантастике много пишут о путешествиях во времени, но пока это лишь мечта, не подкреплённая техническими возможностями. А если дело не в мире, если дело не во внешних процессах, а в нас самих? Что, если способность управлять временем вшита в наш мозг и до поры до времени спит? В результате мутации, воздействия внешнего фактора, стресса наконец, она пробуждается, и тогда мы чувствуем время иначе. Представьте себе такого человека – ранним утром он получил, например, способность взглянуть в далёкое прошлое, или перескочить во времени на час-другой, или включить «перемотку», то есть прожить день в два или три раза быстрее? Наверняка он не поверит сам себе, спишет на чересчур реалистичный сон или алкогольное опьянение. А то и испугается, что сходит с ума. Сколько таких постараются просто выбросить из головы этот опыт?
Горное солнце начинало немилосердно жарить. Феликс дёрнул штору, но ничего не произошло.
– Зараза, – констатировал он. Забыл, что механизм ещё вчера сломался.
Феликс передвинул стул поближе, прижавшись животом вплотную к столу. «Растолстел», – недовольно подумал он.
«Смельчак, что решится рассказать о сверхъестественном опыте, предстанет в глазах общества либо обманщиком, либо безумцем. Если бы такой смельчак смог продемонстрировать какой-нибудь эффектный кунштюк со временем, то на него взглянули бы иначе. Но мы помним, что его способность лишь проклюнулась, управлять ею он толком не может, нужна практика, нужен понимающий круг людей. А ни того, ни другого нет. Если же представить, что совпали удачнейшим образом все обстоятельства, то этот человек будет выглядеть кудесником, чародеем или святым. Может, часть христианских святых – это люди, освоившие новые качества?»
«Зря это ввернул, – подумал Феликс. – Для учёных – это лишнее.»
Он представил, как читают этот опус астрономы в Пулковской обсерватории, где у Феликса была пара хороших знакомцев. Для них это лишний повод выбросить письмо в мусорную корзину, чтобы глупостями не отвлекаться от работы. Но перепечатывать тоже не хотелось. Феликс чувствовал, что утренний запал проходит, пора было заканчивать.
«Однако, если таковой человек решит отдаться в руки настоящей науке, то, возможно, удачная мутация не канет в Лету. Наша советская наука сейчас находится на передовых рубежах знания, может ли быть…»
«Не слишком ли кондово? Ладно, сойдёт»
«…как такому добровольцу-хрономутанту подтвердить свои способности научно, как зарегистрировать их. На стороне людей, живущих в традиционном порядке времени, опыт столетий – человечество никогда не фиксировало подобного. Но, возможно, оно просто не ставило себе такой задачи».
«Вот с этого момента надо было про советскую науку, – поморщился Феликс».
Пора кончать и приступать ко второй копии. С учётом копировальных листов и нескольких перепечаток он охватывал на сегодня шестнадцать адресатов. Маловато, раньше энтузиазма хватало на несколько раз больше.
Итак, он успеет позавтракать и побежит отправлять письма. Как раз почтовое отделение откроется.
***
– Натанович? – уточнила почтальонша, вглядываясь в феликсовы каракули.
– Да-да. Отчество такое, – раздражённо подтвердил Феликс.
– Я вижу, что отчество, – ледяным голосом парировала Глаша. – Писать нужно разборчивей.
– Согласен, – тряхнул шевелюрой Феликс. – Виноват. Грешен. Переписать?
– Не надо, – сказала Глаша, смягчаясь.
У Феликса вертелось на языке, что с посетителями хорошо бы повежливей, но не стоило втягиваться в споры.
Глаша парой росчерков шариковой ручки исправила буквы. С письмом Сосновскому проблем не возникло – имя и адрес Феликс старательно вывел печатными буквами.
Пока Глаша оформляла отправку, в небольшой комнатке почтового отделения скопились отдыхающие, недовольно вытягивающие шеи, чтобы рассмотреть, почему так долго. Хорошо, что Феликс не отправляет все письма единым махом – иначе на полдня почту надо закрывать.
– Семнадцать рублей восемьдесят три копейки!
Феликс безропотно отсчитал деньги.
– Много у вас корреспонденции, товарищ писатель, – не удержалась Глаша. – И все заказные.
– Чтобы точно дошли, – улыбнулся Феликс.
Он вышел на улицу горного посёлка и понял, что все дела на сегодня закончены. На печатание очередных писем в никуда топлива в душе ещё не накопилось. Так что паровоз «Феликс» отправляется на запасный путь. Ноги сами понесли его по дороге к коттеджу горнолыжников, он же «летающая тарелка». Фантастические обстоятельства как-то сами располагали к такому антуражу.
– Феликс! – окликнул его знакомый голос.
– О! – искренне обрадовался
