Григорьевичем Афанасьевым и осмотреть его замечательный завод. Я, конечно, и до рассказов Коноплина знал этот завод, но только по заводским книгам и успехам на бегах, а потому слова Коноплина легли на уже подготовленную почву. Николай Михайлович не знал, что еще в юнкерские годы я, бывая в Петербурге у Путилова, слышал там об афанасьевском заводе и уже тогда им заинтересовался. Путилов не был сторонником призового направления в нашем коннозаводстве, ему принадлежал очень большой завод, который он вел в городском духе, а потому у него собирались иногда по вечерам городские охотники, барышники и старые лошадники из числа поклонников не столько резвости рысака, сколько его форм. У Путилова велись разговоры про старину, осуждалось современное направление, критиковались отдельные лошади и всячески поносились метисы. Однажды Путилов, со слов Д.А. Горяинова и К.А. Битко (последнего он признавал величайшим авторитетом), поведал нам, что в заводе Афанасьева дочери Сорванца были так хороши, что лучших кобыл эти два коннозаводчика никогда и не видали. Все эти рассказы, успехи афанасьевских лошадей на бегах и наконец появление Крепыша ускорили мою поездку в этот завод.
Завод Григория Артамоновича Афанасьева был основан в 1859 году. Старик Афанасьев приобрел тогда голохвастовских кобыл. После отца завод наследовал Иван Григорьевич Афанасьев.
Стоял сентябрь 1908 года. Я приехал в Тамбов и в тот же день отправился с визитом к Афанасьеву. У него был в Тамбове свой дом. Афанасьева я не застал, но познакомился с его женой. Это была красивая брюнетка еврейского типа. Позднее я узнал, что она происходила из бедной еврейской семьи. Ни отца, ни матери у Афанасьева уже не было в живых, и Иван Григорьевич являлся полным хозяином всего дела. «Мужа вы застанете вечером в коннозаводском клубе», – сказала мне его жена.
Коннозаводской клуб был лучшим в городе и основан, еще когда Тамбов был центром рысистого коннозаводства. Афанасьева я застал за карточным столиком, меня с ним познакомил милейший П.И. Матвеев, известный тамбовский коннозаводчик и член губернской земской управы.
Иван Григорьевич Афанасьев был выше среднего роста, сухощавый человек. Он был некрасив – блондин, довольно коротко остриженный, с бесцветными глазами и веснушчатым лицом, к тому же слегка заикался. Его нельзя было назвать умным, но это был человек себе на уме. В коммерческих делах он разбирался хорошо, был прижимист и скуповат. У него была одна страсть – карты, и можно смело сказать, что треть своей жизни он провел в клубе за карточным столом. Истинным охотником и страстным любителем лошади он, конечно, никогда не был, но лошадь любил по-своему и знал ее хорошо. Выросши на заводе своего отца и вращаясь всю жизнь в коннозаводских кругах, он, естественно, узнал это дело, но никогда его не полюбил всей душой. Завод он вел потому, что это было выгодно, а также и потому, что было совестно и зазорно ему, Афанасьеву, распродать уже знаменитый завод. Афанасьев был очень богат, в городе пользовался почетом и уважением. Он был женат на г-же Писаревой, а Писарев женился на первой жене Афанасьева. Словом, здесь, как в кадрили, произошел обмен дамами. Вторая жена, по прозванию Кумушка, была родственницей Коноплина.
Я условился с Афанасьевым, что на другой день выеду на станцию Сампур Рязано-Уральской железной дороги, чтобы оттуда проехать на его хутор при селе Хитрово. Афанасьев, сославшись на дела, отказался ехать со мною, обещал отправить телеграмму, чтобы выслали лошадей на станцию, и, наскоро мне объяснив, что там, на заводе, всё покажут, поскорее вернулся к карточному столу. Я переглянулся с Матвеевым. Тот улыбнулся и сказал: «Не смущайтесь, он всегда такой. Страсть к картам им владеет всецело! Если вы думаете у него купить лошадей, то сделать это будет трудно: завод небольшой, лошадей мало, да и он всегда дорожился, а теперь, после Крепыша, и совсем цены сложить не может». Начало было малоободряющее, так как я действительно хотел купить одну-двух кобыл у Афанасьева.
Я поехал в гостиницу и на другое утро был на вокзале, предвкушая удовольствие осмотра афанасьевского завода. До отхода поезда оставалось несколько минут. Артельщик уже взял мне билет и, стоя за моей спиной, торопил меня. Я спешно допивал второй стакан чаю, когда неожиданно вошел Афанасьев с небольшим ковровым саком в руках. Мы поздоровались, и я был приятно удивлен, когда Иван Григорьевич сказал мне, что отложил все свои дела и вместе со мной едет на завод.
С афанасьевского хутора мы проехали в завод Г.М. Лейхтенбергского, а оттуда вместе с Афанасьевым вернулись в Тамбов. Тут я познакомился со всей его семьей. У него были дети-подростки. Тут же я купил заводских маток – Комету, Люльку и трехлетнюю дочь Громадного Ужимку. Матвеев был прав: купить их оказалось нелегко, Афанасьев с назначенной цены ничего уступать не хотел. Торговались мы долго, но я всегда славился умением купить лошадь и в конце концов привел к благополучному концу и эту покупку. У Афанасьева в доме не было никакой коннозаводской старины: сам он очень мало интересовался ею, а в спортивных журналах читал только отдел хроники. Дом, в котором он жил, был не особенно большой, но комнаты оказались богато убранными, хотя и в купеческом вкусе: лампы, золотая мебель, зеркала в золоченых рамах. Словом, везде золото и отовсюду блеск. Афанасьев был простой и для всех доступный человек, но принадлежал к числу тех людей, которые трудно сближаются и не имеют друзей.
Перейду теперь к описанию завода. Из прежних производителей остановлюсь только на замечательном Сорванце, имевшем такое исключительное влияние на афанасьевский завод, а закончу разбором происхождения Крепыша – лучшей лошади, когда-либо вышедшей из этого завода. Быть может, многим покажется странным последнее желание, так как о Крепыше сказано и написано более чем достаточно. Но если о самом Крепыше говорили и писали больше, чем о какой-либо другой лошади, то о его происхождении нет не только ни одной серьезной работы, но даже статей или заметок в наших спортивных журналах. Никогда не была напечатана и обстоятельная генеалогическая таблица великого жеребца. Чем объяснить подобное явление? Мне кажется, что Крепыш, когда он бежал, был так феноменален и велик как призовой рысак, что заполнил воображение всех своими успехами и об остальном забыли. Что, мол, тут рассуждать о происхождении Крепыша, и без того ясно, что сочетание Громадный – Кокетка дало Крепыша – лошадь столетия! Кроме того, популярность малютинских лошадей (а отцом Крепыша был малютинский жеребец) и превосходный состав маток в заводе Афанасьева сделали свое дело: казалось, все знают, что представляют собой по кровям
