Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Исторических бумагах, собранных академиком Арсеньевым» помещены выдержки из документов «Канцелярии тайных розыскных дел» о приключениях посадского Ивана Зубарева, посланного из Берлина Фридрихом II (в то время воевавшим с императрицей Елисаветой Петровной), через посредство тогдашнего русского эмигранта известного Манштейна, – освободить принца Иоанна из Холмогор, в ту пору места заточения принца.
На основании этих и других данных, г. Пекарский в «Биографии Ломоносова» говорит об отношениях названного Зубарева к Ломоносову, уроженцу Холмогор, к которому ловкий посадский проник в Петербурге, вследствие порученного Ломоносову испытания сибирских руд, как потом оказалось, тайно подделанных Зубаревым. Г. Пекарский замечает: «Для Ломоносова это дело осталось без последствий; но приключения Зубарева на этом не остановились, и судьбе угодно было, чтоб он, Зубарев, впоследствии был причиной одного из важнейших событий в жизни герцога брауншвейгского, содержавшегося, как известно, в Холмогорах». Зубарев, как агент Фридриха II, был пойман и дал свои показания в январе 1755 г., и в том же месяце последовало распоряжение о переводе принца Иоанна из Холмогор в Шлиссельбург, где последний в 1764 году и погиб.
Приведённые в романе новые оды Ломоносова, в честь младенца-императора, открыты академиком г. Куником в 1853 году в одном из редких печатных экземпляров «Примечаний к ведомостям 1741 года», откуда этих од не успели вырезать и сжечь в царствование Елисаветы, когда истреблялась всякая память о бывшем императоре Иоанне Антоновиче. Несправедливо было бы считать Ломоносова подстрекателем и даже чуть не сообщником Мировича лишь за то, что Ломоносов, встретив Мировича, за два года до покушения последнего, мог прочесть ему отрывки из этих од и, за его вопросы, рассказать ему кое-что из того, что, несомненно, в те годы волновало всех честных русских людей, ввиду безмолвной одиночной тюрьмы, в которой тогда – уже двадцатый год – томился принц Иоанн Антонович. Ломоносов был в то время центром и воплощением интеллигенции пробуждавшегося родного общества. Явившись в Россию в царствование «дитяти-императора» – потом вечного, до кончины, узника, – он не мог равнодушно относиться к беседе о нём, особенно в правление мягкого нравом Петра III, решившего даже – на свою собственную погибель – освободить и приблизить к себе узника.
Ставить это в вину Ломоносову было бы так же странно, как если бы кто вздумал привлекать Пушкина к ответу в судьбе декабристов, по, поводу того, если бы Пушкин, разговаривая с кем-либо из них, как с случайным знакомым, за год и более до известной катастрофы, мог читать при этом свои стихотворения: «Узник», «К Овидию» или «Андрей Шенье». В Ломоносове, как и в Пушкине, живо отражались и воплощались все боли, все скорби и надежды родного ему времени и общества.
Критик одного журнала укорил меня, между прочим, за то, что так печально разыгравший роль освободителя Мирович мною изображён не с идеальной, а с реальной, и притом весьма низменной стороны. Я старался быть верным преданию и истории, которые именно рисуют Мировича самолюбивым, мало развитым и легкомысленным «армейским авантюристом» екатерининских дней, завистливым искателем карьеры, картёжником и мотом. Этот «патриот своего отечества», между прочим, на основании исследований графа Блудова в государственном архиве, давал «обет Николаю Чудотворцу – в карты более не играть и табаку не курить», если исполнится его предприятие об освобождении принца Иоанна и о возвращении ему родовых имений, с повышением его «на службе и в чинах»… Критик другого журнала, напротив, сочувственно отнесясь к тому, что я не польстил Мировичу, нашёл в его изображении с моей стороны даже родственные черты с двоедушным сластолюбцем и извергом Каталиной. Зато этот критик усомнился, действительно ли молодые Державин, Новиков и Потёмкин играли в Екатерининском перевороте ту роль, которую я им приписываю. В этом я снова ссылаюсь на печатные источники и, между прочим, на собственный рассказ Державина о воцарении Екатерины – в его «Записках» (1871, стр. 426—436), на показание о том же Новикова Шешковскому в Шлиссельбургском каземате, напечатанное в книге Лонгинова «Новиков и московские мартинисты» (1867, стр. 74), и на биографию Потёмкина в «Словаре достопамятных людей русской земли» Бантыш-Каменского (1836 г., ч. IV, стр. 197). Свидание Екатерины с принцем Иоанном в Пелле и посылка ею графа Строганова за себя на маскарад в Риге рассказаны в романе на основании преданий, сообщённых князем А. Н. Голицыным А. С. Норову и г. Сахарову, от которого об этом слышал Ив. П. Боричевский.
В европейской литературе существует ряд произведений, посвящённых памяти русского «царственного узника». Из них следует упомянуть о двух романах (есть и драмы). Во Франции, в 1825 году, издан украшенный гравюрами роман г. Роже де Сент-Ипполита «Ivan le VI ou la forteresse de Schlusselbourg»[220]. Этот роман мною прочтён, благодаря содействию известного нашего библиографа П. А. Ефремова. После выхода первой часта романа «Мирович» я получил из Англии, через посредство книжного магазина г. Ретгера, изданный в 1870 г. английский роман о принце Иоанне «The secret Discpatch»[221] (250 стр. в 16°, с гравюрой), принадлежащий г. Джемсу Гранту (автору другой новеллы «The romanse of war»[222]. Оба эта произведения, передавая быль о Мировиче и его невольной жертве, повторяют басни Кастеры и других иностранных писателей о причинах убиения принца Иоанна. Более талантливо обработан английский роман «Секретная депеша» (похождение капитана Бельгони). Но и этот, как и французский роман, основан на полнейшем, часто изумительном незнании России и изобилует невероятными анахронизмами. Так, между прочим (на стр. 184), Шлиссельбургская цитадель, во время Мировича (1762—1764 года), оказывается укреплённою стараниями генерала Тотлебена. (Граф Тотлебен Семилетней войны не был инженером).
Прилагаю список с предсмертного, доныне нигде не изданного стихотворения Мировича об Иоанне Антоновиче, хранящегося в его бумагах. О нём упоминает императрица Екатерина в своей переписке по поводу суда над Мировичем.
НЕИЗДАННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ МИРОВИЧА
О время, время преходящее,
В коем дни дней множат!»
Появился, не из славных, козырной голубь, длинноперистый;Залетал, посреди моря, на странный остров,Где, прослышал, сидит на белом камне, в тёмной клеточкеБелый голубок чернохохлистый…Призывал на помощь Всевышнего ТворцаИ полетел искать себе товарища,Выручить из клетки голубка;Сыскал голубя долгоперистого,Прилетел на Каменный остров;А прилетевши к белому камню,Они с разлёта разбивали своими сердцамиТот камень и тёмную клеточку…Но, не имея сил, заплакав, оттуда полетелиК корабельной пристани, где, сидя и думаючи, отложили,Пока случится на остров от моря погода, —Тогда лететь на выручку к голубку…Оттуда, простившись, разлетелись —Первой в Париж, а второй в Прагу…
КОММЕНТАРИИ
Историческая справка
ИОАНН VI Антонович
ИОАНН VI Антонович, иногда называют также Иоанн III (по счёту царей) – сын племянницы императрицы Анны Иоанновны, принцессы Мекленбургской Анны Леопольдовны и герцога Брауншвейг-Люнебургского Антона Ульриха, родился 12 августа 1740 года и манифестом Анны Иоанновны (17 октября 1740 года). Иоанн был императором, а манифест 18 октября объявил о вручении регентства до совершеннолетия Иоанна, то есть до исполнения ему семнадцати лет, герцогу Курляндскому Бирону. По свержении Бирона Минихом (8 ноября) регентство перешло к Анне Леопольдовне, но уже ночью 25 декабря 1741 года правительница с мужем и детьми, в том числе и императором Иоанном, были арестованы во дворце Елизаветой Петровной, и последняя провозглашена была императрицей. Сперва она намерена была выслать низверженного императора со всей его за границу, и 12 декабря 1741 года они были отправлены из Петербурга в Ригу, под присмотром генерал-лейтенанта В. Ф. Салтыкова; но затем Елизавета переменила намерение и, не доехав до Риги, Салтыков получил предписание ехать как можно тише, задерживая под разными предлогами путешествие, а в Риге остановиться и ждать новых распоряжений. В Риге арестанты пробыли до 13 декабря 1742 года, когда они были перевезены в крепость Динамюнде. За это время у Елизаветы окончательно созрело решение не выпускать Иоанна и его родителей, как опасных претендентов, за пределы России. В январе 1744 года последовал указ о новом перевозе бывшей правительницы с, на этот раз в город Раненбург (ныне уездный город Рязанской губернии), исполнитель этого поручения, капитан-поручик Вындомский, едва не их в Оренбург. 27 июня 1744 года камергеру барону Н. А. Корфу предписано было указом императрицы отвезти семью царственных узников в Соловецкий монастырь, Иоанн как в течение этого путешествия, так и на время пребывания в Соловках должен был быть совершенно от своей семьи, и никто из посторонних не должен был иметь к нему доступа, кроме только специально приставленного к нему надсмотрщика. Корф арестантов, однако, только до Холмогор и, представив правительству всю трудность перевоза их на Соловки и содержания там в секрете, убедил оставить их в этом городе. Здесь Иоанн пробыл около 12 лет в полном одиночном заключении, отрезанный от всякого общения с людьми; единственным человеком, с которым он мог видеться, был наблюдавший за ним майор Миллер, в свою очередь почти возможности сообщения с другими лицами, стерегшими семью императора. Тем не менее слухи о пребывании Иоанна в Холмогорах распространялись, и правительство решило принять новые меры предосторожности. В начале 1756 года сержанту лейб-кампании Савину предписано было тайно вывезти Иоанна из Холмогор и секретно доставить в Шлиссельбург, а полковнику Вындомскому, главному приставу при Брауншвейгской семье, дан был указ: «Оставшихся арестантов содержать по-прежнему, и строже и с прибавкою караула, чтобы не подать вида о вывозе арестанта; в кабинет наш и по отправлении арестанта репортовать, что он под вашим караулом находится, как и прежде репортовали». В Шлиссельбурге тайна должна была сохраняться не менее строго: сам комендант крепости не должен был знать, кто содержится в ней под именем «известного арестанта»; видеть Иоанна могли и знали его имя только три офицера стерегшей его команды; им запрещено было говорить Иоанну, где он находится; в крепость без указа Тайной канцелярии нельзя было впустить даже фельдмаршала. С воцарением Петра III положение Иоанна не улучшилось, а, скорее, изменилось к худшему, хотя и были толки о намерении Петра освободить узника. Инструкция, данная графом А. Л. Шуваловым главному приставу Иоанна (князю Чурмантееву), предписывала, между прочим: «Если арестант станет чинить какие непорядки или вам противности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкою или плетью». В указе Петра III Чурмантееву от 1 января 1762 года повелевалось: «Буде, сверх нашего чаяния, кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколь можно и арестанта живого в руки не давать». В инструкции, данной по восшествии на престол Екатерины Н. И. Паниным, которому доверен был главный надзор за содержанием шлиссельбургского узника, этот последний пункт был выражен яснее: «Ежели паче чаяния случится, чтоб кто с командою или один, хотя бы то был и комендант или иной какой офицер, без именного за собственноручным И.В. подписанием повеления или без письменного от меня приказа и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать и почитать то за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать». По некоторым известиям, вслед за воцарением Екатерины, Бестужевым составлен был план брака с Иоанном. Верно то, что Екатерина в это время виделась с Иоанном и, как сама признала позже в манифесте, нашла его в уме. Сумасшедшим или, по крайней мере, легко теряющим душевное равновесие, изображали Иоанна и рапорты приставленных к нему офицеров. Однако Иоанн знал происхождение, несмотря на окружавшую его таинственность, и называл себя государем. Вопреки строгому запрещению чему бы то ни было его учить, он от кого-то научился грамоте, и тогда ему разрешено было читать Библию. Не сохранилась и тайна пребывания Иоанна в Шлиссельбурге, и это окончательно погубило его. Стоявший в гарнизоне крепости подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович вздумал освободить его и провозгласить императором; в ночь с 4 на 5 июля 1764 года он приступил к исполнению своего замысла, и, склонив с помощью подложных манифестов на свою сторону гарнизонных солдат, арестовал коменданта крепости Бередникова и потребовал выдачи Иоанна. Пристав сперва сопротивлялся с помощью своей команды, но, когда Мирович на крепость пушку, сдался, предварительно, по точному смыслу инструкции, убив Иоанна. После тщательного следствия, обнаружившего полное отсутствие сообщников у Мировича, последний был В правление Елизаветы и ближайших преемников самое имя Иоанна подвергалось гонению: печати его царствования переделывались, монета переливалась, все деловые бумаги с именем императора Иоанна предписано было собрать и выслать в Сенат; манифесты, присяжные листы, церковные книги, формы поминовения особ императорского дома в церквах, проповеди и паспорты велено было сжечь, остальные дела хранить за печатью и при справках с ними не употреблять титула и имени Иоанна, откуда явилось название этих документов «делами с известным титулом». Лишь высочайше 19 августа 1762 года доклад Сената остановил дальнейшее истреблении дел времени Иоанна, грозившее нарушением интересов частных лиц. В последнее время сохранившиеся документы были частью изданы целиком, частью обработаны в издании московского архива министерства юстиции.
- Аспазия - Автор неизвестен - Историческая проза
- Сожженная Москва - Григорий Данилевский - Историческая проза
- Ледяной дом - Иван Иванович Лажечников - Историческая проза / Русская классическая проза
- Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Дочь Великого Петра - Николай Гейнце - Историческая проза
- О мастерах старинных 1714 – 1812 - Виктор Шкловский - Историческая проза
- Оберегатель - Александр Красницкий - Историческая проза
- Ледяной дом - Иван Лажечников - Историческая проза
- Сатурн. Мрачные картины из жизни мужчин рода Гойя - Яцек Денель - Историческая проза
- 300 спартанцев - Наталья Харламова - Историческая проза