— Неужели новая опасность? — с беспокойством спросил Транкиль.
— Может быть… — рассеянно проговорил капитан, внимательно оглядывая горизонт.
— Какая же? — воскликнул охотник.
— Смотрите! — отвечал капитан, протягивая руку по направлению к рыбачьей деревушке на мысу, мимо которой они проплыли раньше.
Транкиль схватил подзорную трубу.
Около двенадцати больших баркасов с солдатами выплывало из небольшой бухты и направлялось в открытое море.
Море бурлило, ветер крепчал, переполненная людьми шлюпка продвигалась вперед медленно, волоча за собой на буксире баркас с ранеными.
Опасность, которую они избежали только что, возрождалась в другом виде и принимала угрожающие размеры, так как мексиканцы приближались быстро и должны были скоро подойти на расстояние выстрела.
Бриг выступил из тумана своими высокими мачтами и находился на расстоянии приблизительно четырех кабельтовых от шлюпки с баркасом, но экипаж, оставленный на нем, был столь малочисленным, что решительно не мог совершить всех маневров, необходимых, чтобы самому подойти к ним на помощь.
С минуты на минуту положение становилось все безотраднее. Капитан обратился к матросам:
— Ребята! Пусть человек десять из вас кинутся в море вместе со мной — мы поплывем к бригу.
— Капитан! — вмешался Транкиль. — Что вы хотите делать?
— Спасти вас, — коротко отвечал капитан и приготовился привести свое намерение в исполнение.
— Ого! — резко остановил его мистер Ловел. — Я не позволю тебе совершить такую глупость.
— Господин помощник, прошу замолчать, я один распоряжаюсь на своем корабле.
— Да ведь ты ранен! — убеждал его мистер Ловел. Действительно, капитан Джонсон получил удар топором в правое плечо.
— Прошу замолчать! — продолжал капитан. — Замечаний не допускаю.
Старый моряк поник головой и отер невольно выступившие на глазах его слезы; капитан же, пожав руку старому охотнику, бросился с десятком матросов в море, и скоро они исчезли в тумане.
Узнав, что близится новая опасность, Кармела без чувств упала на дно шлюпки.
Мистер Ловел наклонился вперед, слезы текли по его загорелым щекам, он старался глазами отыскать в волнах своего капитана, все его тело судорожно вздрагивало.
Мексиканцы подходили все ближе, — можно было уже пересчитать их баркасы. Из бухты на всех парусах выходила двухмачтовая шхуна, стараясь догнать опередившую ее флотилию.
В этот момент до шлюпки долетел жалобный крик, печальный, как последний стон предсмертной агонии. Он заставил всех сидевших в ней, привыкших ко всякого рода ужасам, задрожать всем своим существом.
— О-о! Несчастные! — воскликнул Транкиль, поднимаясь и собираясь броситься в море.
Ловел удержал его за пояс и, несмотря на сопротивление с его стороны, заставил сесть.
— Что вы хотите делать? — спросил он его.
— Эх! — отвечал Транкиль. — Хочу уплатить долг свой вашему капитану: он жертвовал своей жизнью для меня, теперь я хочу принести в жертву свою, чтобы спасти его.
— Отлично! Честное слово, вы храбрый человек! — воскликнул помощник капитана. — Но успокойтесь, сейчас дело вас не касается, в другой раз, а теперь мы на море, и моя очередь действовать.
И прежде чем Транкиль мог что-нибудь ответить, он исчез в волнах.
Капитан Джонсон слишком полагался на свои силы. Едва погрузился он в море, как соленая вода, проникнув под кожу, причинила ране жесточайшую боль, и рука онемела. С упрямством, составлявшим основную черту его характера, он долго боролся против ужасной боли, старался переломить себя, но природа взяла свое, туман заволок его глаза, движения потеряли силу и верность, и он со стоном стал погружаться в воду.
Собрав последние силы, он еще раз вынырнул на поверхность и испустил тот молящий о помощи крик, в ответ на который мистер Ловел бросился из шлюпки и поплыл к нему.
Прошло десять минут — десять минут, в течение которых все в шлюпке затаили, кажется, дыхание.
— Ребята, живее! — вдруг донесся прерывающийся голос мистера Ловела. — Он спасен!
Матросы испустили радостный крик, согнулись над веслами, разом ударили ими, и шлюпка понеслась вперед.
Но тут раздался мощный залп из карабинов, пули, как горох, ударили о бока шлюпки и зашлепали вокруг по воде. Мексиканцы открыли по техасцам страшный огонь.
Техасцы не отвечали и продолжали работать веслами.
Вслед за этим со стороны мексиканцев послышались проклятия, огромная черная масса вдруг надвинулась и загородила шлюпку и баркас от мексиканцев, опрокинув несколько их судов. Это был бриг.
Кармелу без чувств внесли на палубу. Транкиль вместе с Квониамом и капитаном отнесли ее в каюту.
— Капитан! Капитан! — вдруг закричал, вбегая в каюту, запыхавшийся юнга. — Мексиканцы! Мексиканцы!
Пока техасцы занимались переправкой на бриг своих раненых, они не обращали внимания на мексиканцев, предполагая, что те понесли значительный урон и вынуждены на некоторое время оставить бриг в покое и заняться утопающими. Мексиканцы воспользовались этим, собрались под носовой частью брига и кинулись на абордаж, ловко цепляясь за канаты, цепи, ванты и вообще за все, за что можно было уцепиться. К счастью, мистер Ловел еще с вечера велел убрать шкоты, и только благодаря этой предусмотрительности старого моряка внезапное нападение мексиканцев не увенчалось тем успехом, на который они рассчитывали.
Капитан Джонсон собрал остаток сил. Техасцы, ободряемые им, опять взяли оружие и кинулись на мексиканцев, которые уже чувствовали себя хозяевами носовой части и закреплялись в ней.
Транкиль, Квониам, капитан Джонсон и Ловел, вооруженные абордажными топорами, с лихорадочно пылавшими глазами и дрожащими от волнения губами бились в первом ряду и подавали пример остальным.
На узком пространстве в полтораста квадратных футов завязалась одна из ужасных морских битв, без всякого плана и порядка, так как ярость и остервенение делают их совершенно невозможными.
Эти битвы — истинные бойни человеческие, в них в ход пускаются пики, сабли, топоры, пистолеты, карабины, в них каждая рана смертельна, и они напоминают скорее побоища средних веков, когда царила и считалась законом одна лишь грубая сила.
Никогда еще Белый Охотник За Скальпами не дрался с таким остервенением. В бешенстве от того, что у него отняли добычу, которую он считал бесповоротно своей, обезумев от ярости, он бился за десятерых, без передышки бросаясь с дикими воплями во все стороны, где кипела яростная схватка. Он искал Кармелу и горел жаждой убить того, кто так отважно отнял ее у него.
