class="p1">— Всё, что ты видишь вокруг, воссоздано моим разумом в Аиде. У каждого своё представление рая — или того, что за рай выдают. Мой рай — мой дом.
— Что ж ты на месте не сидел, если тебя всё устраивало? — издевался Альдред без задней мысли.
Он помнил, что должен был умереть. Конечно, если до сих пор этого не сделал. Так что питал уверенность в собственной безнаказанности. Не стал отказывать себе в последний раз учинить браваду от души.
На сей раз архонт принял серьёзный вид.
— Я взял на себя ответственность восстановить справедливость. Как родовую, так и мировую. Вот, что важно. Важнее моего счастья и уюта, — заявил он без запинки. — Важнее даже семьи, ты знаешь…
— Справедливость? — оторопел Флэй. — Ты называешь всю эту резню справедливостью? Не стыдно самому-то?
Ламбезис тяжко вздохнул.
— Что толку тебе сейчас это разжевывать? От меня оправданий ты не дождёшься. Умом всё равно ещё не созрел. Жаль. По крайней мере, ты на правильном пути. Рано или поздно сам всё поймёшь.
— Да неужто? — буркнул тот.
Его выпад Актей тактично проигнорировал.
— Смысл вот, в чём. Всё, что ты здесь видишь, является феноменом.
— Феноменом? — Дезертир нахмурился.
— Да. Сон Киафа. Если быть точнее, в моём Сне, — пояснил Ламбезис.
Чем больше узнавал предатель, тем меньше понимал, что происходит.
— То есть?..
Архонт ощупал задумчиво подбородок, затем встряхнул рукой, подняв ладонь кверху и снисходительно изложил:
— Надеюсь, мне не надо пояснять принцип, которому подчиняется лимбическая система человека? Это понятие на Западе вообще рассматривают, я надеюсь? Как бы там ни было, версия Церкви Равновесия о сути снов недалека от истины. Подсознание человека тесно связано с Аидом. Отсюда возникает чувство, когда ты переживаешь что-то, что, как тебе кажется, уже видел. Но мы отвлеклись.
Когда мы спим, то опорожняем своё сознание, перерываем все переживания, благие и дурные воспоминания, мысли в течение какого-либо времени. Одних суток, по обыкновению. Аид отзывается на шатания лимбической системы сном. Он может быть какой-то неясной мазней, идти урывками, а может быть цельным. Важно вот, что: это психологическая разрядка.
— Хочешь сказать, Сон Киафа — то же самое?
— Лучше, — Актей заговорщически улыбнулся. — Это твой личный уголок в Аиде. Остров свободы, недоступный простым смертным, что варятся в котле из своих переживаний. Отражение твоего душевного состояния. Твоё место силы. Демонам сюда заказана дорога. Здесь ты постигаешь себя и находишь ответы на глубинные вопросы. Когда спишь, продолжаешь жить тут. Тут отдыхаешь. И тут ты сможешь поговорить с Богом, тебя избравшим…
— Так где же Неназываемый? — Альдред огляделся артистично. — Что-то я его здесь не наблюдаю…
— Прародитель есть, — рассмеялся Ламбезис. — Но он только для меня. Если я призвал тебя сюда, это вовсе не значит, что ты его должен увидеть. Пока я общаюсь с тобой, с ним тоже веду беседу. Попеременно.
— Что ж, передавай привет от меня, — ляпнул Флэй невпопад, скрестив руки на груди. Архонт покачал головой, проигнорировав шутку.
— Глупости не болтай, — настоятельно рекомендовал хозяин имения.
— Ладно, как скажешь, — не стал спорить ренегат. — Скажи лучше мне вот, что… Мой Сон выглядел бы в точности также? Роскошный дом? Гурии всякие бегают кругом? Плебеи вино с едой подают?..
На это Ламбезис ухмыльнулся и покачал головой.
— Хах. Какой же ты ещё ребенок… С другой стороны, я рад, что ты сохраняешь бодрость духа. В твоём-то положении…
— Кстати, об этом… — начал Флэй.
— Рано, — сказал архонт, как отрезал.
Возражать Альдред не стал: всё же во всем знать надо меру.
— У каждого Киафа своя оболочка Сна. Её он не выбирает, сказать по правде. Она складывается из множества погрешностей, которая и формирует конечный облик. Мы отдыхаем в моём рамхидском имении потому, что моё душевное состояние близко к полному умиротворению и счастью. Небезосновательно, в общем-то. Ведь всё идёт как нельзя лучше. — Он чуть откинулся назад и призадумался. Поглядел исподлобья на гостя и добавил: — Что ты просто обязан знать: когда однажды попадаешь в Сон Киафа, считай, Бог выбрал тебя. Как ты понимаешь, у твоего до тебя ещё руки не дошли.
— Интересно, почему? — проворчал ренегат, подавшись вперёд.
Ему хотелось высказать, покуда есть время, всё, что думал об архонте. Бранить его, на чём свет стоит, за все мытарства, что пришлось претерпеть в чумном теле. Сама мысль об этом грела ему душу, ведь Смерть была близка, как никогда. Лишь бы только не пасть на колени, пользуясь случаем, не взмолиться в слезах избавить его от заразы.
Жизнь Альдреду была не мила — особенно после стольких пощечин, что та ему дала. Но он вышел за пределы понятного ему мира, он столько всего пережил и испытал на собственной шкуре.
По меньшей мере, нелепо, если бы он попросту помер или стал бы заложником в собственном теле после обращения. Так что ни бравировать, ни унижаться, ни каких-либо других судьбоносных шагов он принимать не спешил. Это было чревато.
Тем не менее, Актей Ламбезис его услышал. И понял, к чему клонит его гость. Однако их приятельскую беседу прервали слуги, явившиеся с блюдами и кувшинами. Флэй закипел от злости, но проглотил гнев и сделал лицо попроще. Терпеливо ждал, пока горцы выложат обед и уйдут.
Архонт потёр руки с вожделением вкуснейшей трапезы, взялся за столовые приборы и указал ножиком на тот самый хвалёный пирог с сыром.
— Вот, хачапури. Наслаждайся. Весь твой. Также попробуй суп — это чашушули. Если вдруг не наешься, попробуй баранину на углях. Макай сюда. Это ткемали.
От такого краткого экскурса у Альдреда, осаждённого шквалом непонятных слов, глаза полезли на лоб. И тем не менее, он выдохнул, принялся есть, пытаясь отвлечься.
— Думаю, с этим мы разобрались, — отпив из серебряного кубка вина, подытожил хозяин имения. — Следующий вопрос у тебя был…
— Как я сюда попал, — напомнил Альдред раздражённо.
Гость нарезал пирог на четыре части. Взял один кусочек, наблюдая, как тянется сыр. Недоверчиво откусил и буквально растаял. Давно он не ел чего-то подобного. Прямо настоящий деликатес. Как же вкусно, а главное — сытно!
«Изумительно. Наконец-то вменяемая еда…»
Трапеза казалась настолько реальной, что Флэй решил пожить моментом и влиться в спектакль, что разыгрывался в голове у Киафа Смерти. Наблюдая за ним, Ламбезис улыбался, но незлобиво, искренне радуясь, что лёд между ними таял. Вроде как…
— Что ж, касаемо этого всё просто, — начал архонт. — Хотя ты и сам должен был догадаться. Ты заражён чумой — и это длится уже несколько дней…
— Я болею, дальше что? Мне тебе не за что «спасибо» говорить.
— Знаю.
