Если попытаться подбить долги России перед мировой культурой, можно было бы тоже начать с кулинарии, где даже таким базовым отраслям, как хлебопечение и сыроварение, положили начало немцы. Но лучше обратиться к сфере, где Россия, по крайней мере в прошлом, бесспорно брала призовые места – к литературе.
Когда Пушкин предпринимал первые поэтические опыты, он фактически открыл русскую литературу с чистого листа, хотя отдавал дань и Державину, и Батюшкову. На самом деле это был путь эпигонства – образцами поначалу были второстепенные французы, вроде Парни или Шенье, которых и во Франции сегодня мало кто помнит. Позже он открыл для себя Байрона и стал писать под Байрона. Казалось бы, типичный случай подавления национальной самобытности западным импортом – никому не пришло в голову вовремя ввести защитный налог.
Но в процессе подражания произошла удивительная трансформация. Байрон по-прежнему остается выдающимся персонажем мировой культуры, но его стихи сегодня не читаются, а уж романы в стихах – тем более. А вот «Евгений Онегин», созданный по образцу «Чайльд Гарольда» и «Дон Жуана», остался, и остался Пушкин, отбросивший в конечном счете все импортное и ставший первым великим национальным поэтом России. Совершенно очевидно, что стал он им не вопреки, а благодаря и Парни, и Шенье, и Байрону.
Интересно, что в процессе этого небывалого рождения он совершил великое насилие над языком, в котором ему было слишком тесно. Окажись рядом Ширак или Путин, они бы приняли превентивные меры, но, по счастью, адмирал Шишков не располагал их полномочиями.
Эволюция Гоголя, первого великого русского прозаика, во многом подобна пушкинской. Для него образцом были немецкие романтики, и ранние его повести, в том числе «Вечера на хуторе», – еще совершенно немецкие, несмотря на малороссийский couleur locale. Но затем появились «Мертвые души» – произведение уникальной оригинальности, несмотря на его традиционные европейские жанровые корни.
Все это прервалось почти на 80 лет, на протяжении которых правительство взяло культуру целиком на себя. В лучшем случае ее плоды известны сегодня за рубежом узкому кругу специалистов.
Сегодняшняя Россия пока стоит на некотором распутье: направо пойдешь – кукла Барби, налево – Хохлома да Мстёра. Интереснее взглянуть на страну с таким же великим прошлым, которая однажды бесповоротно упустила свой шанс.
К моменту появления на Востоке европейцев Китай уже отказался от идеи дальнего мореплавания и сопутствующего ему культурного обмена. Поэтому многие диковины, привезенные пришельцами, были для китайцев огромным сюрпризом. Особенно их поразили механические часы, которые вскоре стали для европейцев обязательным компонентом их контактов с Китаем. При этом, несмотря на все попытки и все национальное искусство, китайцы не могли научиться ни делать сносные часы сами, ни ремонтировать импортные. Когда в XVII веке в Китай прибыл во главе иезуитской миссии итальянец Маттео Риччи, многие святые отцы в составе этой миссии прошли специальный курс обучения часовому делу. Вот как описывает реакцию китайцев американский историк Дэвид Лэндис в своей книге «Революция во времени»:
...
В часах… было воплощено нечто большее, чем аргумент в пользу христианства. Они были выпадом против самоуважения Китая.
Классический ответ на подобный вызов – либо отрицать, либо поносить его. Китайцы делали и то и другое…
Самой распространенной реакцией было принижать значение часов как замечательной, но совершенно бесполезной диковины – то есть смотреть на них как на игрушку. Такая реакция была отчасти предопределена отношением китайцев к времени и его измерению: если часы и минуты ничего не значили, какой цели могли служить самозвонные колокольчики, кроме как увеселению? Но этим дело не ограничивалось… Часы были лишь одним из целого набора европейских механизмов и устройств, отнесенных таким образом к числу диковин и пустяков.
Надо сказать, что сказка Андерсена о заводном соловье императора предстает после этого в совершенно ином свете. Что же касается попытки китайцев пощадить свое самоуважение и разжаловать часы в ранг куклы Барби на службе христианства, то тут они жесточайшим образом просчитались. Трудно оценить, какую роль сыграли механические часы в прогрессе западной цивилизации, но одно можно утверждать наверняка: они дали возможность точно определять географическую долготу, и в результате европейцы завоевали весь мир. Так что к иной игрушке полезно присмотреться повнимательнее. А Китай был отброшен на столетия назад и теперь наверстывает упущенное, поставив жирный крест на своей культурной эксклюзивности.
Настало, однако, время возвратиться во Францию. Я, конечно, не в состоянии высмеять ее политику культурной исключительности эффектнее, чем это делают сегодня видные представители французской интеллигенции, и официальному отряду идеологических жандармов сегодня все труднее держать оборону. Но я хочу вспомнить эпизод начала 90-х годов, к которому уже никакой сатиры не добавишь. Тогда американская компания Disney собиралась открыть во Франции тематический увеселительный парк по типу тех, которые уже давно существуют в Калифорнии и Флориде и приносят немалые барыши. Тут, надо сказать, началась настоящая национальная истерика – это предприятие обозвали «культурным Чернобылем» и предрекали гибель великой культуры под натиском всех этих мультипликационных мышей, уток и слонов. Излишне объяснять, что ничего подобного не случилось. Компания Eurodisney после первоначальных скромных успехов стала постепенно приходить в упадок и уже пару лет балансирует на грани банкротства. У нее, правда, есть богатый заокеанский спонсор, но он не будет поддерживать ее до бесконечности – Disney занимается не пропагандой, а бизнесом. Но почему-то никому не пришло тогда в голову подумать, что ни опера «Метрополитен», ни Карнеги-холл, ни вашингтонская Национальная галерея или те же Дон Делилло с Филипом Ротом никогда не требовали ликвидации Disney у себя дома или запрещения выступлений Мадонны. Они не опасались конкуренции с этой стороны. А культура, полагающая себя великой, но панически боящаяся Микки-Мауса, вряд ли заслуживает чего-то лучшего, чем пасть от его руки.
АДВОКАТ ДЬЯВОЛА
В свое время советский диктатор пренебрежительно отозвался о Ватикане, задав риторический вопрос, сколько у него дивизий. Он забыл, что еще не так давно у него самого не было ни одной, равно как и у Ленина с Троцким, но что это не помешало им заставить мировую историю совершить резкий вираж. Совершенно очевидно, что влияние института с двухтысячелетней историей и миллиардом последователей огромно уже в силу этих двух факторов. Диктаторы и революции приходят и уходят, а церковь остается.
Более того, сегодня влияние церкви быть может больше, чем когда бы то ни было за последние десятилетия, и отчасти поэтому празднование четвертьвекового юбилея Иоанна Павла II было окрашено особым триумфом, потому что заслуга в значительной мере принадлежит ему. Он уже пробыл на римском престоле дольше, чем большинство его предшественников, и стал, в частности по мнению Михаила Горбачева, одним из главных сокрушителей коммунизма. Он исколесил весь земной шар. Он роздал больше кардинальских шапок, чем какой бы то ни было из римских первосвященников. Но самый бесспорный рекорд он поставил в области канонизации: он причислил к лику святых больше кандидатов, чем все другие папы римские, вместе взятые, начиная с XVI столетия. Венцом этой работы по радикальному расширению католических святцев стала беатификация матери Терезы, ее причисление к лику блаженных – предварительная ступень на пути к полноформатной святости. Недаром празднование папского юбилея органически переросло в ликование по поводу именно этого события.
Иоанна Павла не назовешь реформистом – напротив, он категорический консерватор. Но в области канонизации он коренным образом изменил стандартную процедуру в сторону ее облегчения. По традиции причисление к лику блаженных не могло произойти ранее чем через пять лет после кончины кандидата, чтобы нейтрализовать вспышки местного энтузиазма по поводу сомнительных чудотворцев. Всей процедурой ведает так называемый «постулатор», собирающий данные в пользу кандидата. Но ему противостоит назначаемый церковью оппонент, так называемый «адвокат дьявола», в обязанности которого входит выдвигать аргументы против канонизации. Эту должность Иоанн Павел попросту упразднил.
В случае матери Терезы были приняты беспрецедентные меры в нарушение традиции. Предложение о беатификации было выдвинуто уже через год после ее смерти, в 1997 году. Более того, согласно сообщению итальянской газеты Eco di Bergamo, не опровергнутому Ватиканом, в июне этого года ведущим кардиналам было разослано письмо, в котором от имени папы римского был задан вопрос: согласны ли они на немедленную полную канонизацию матери Терезы? По словам канадского священника Брайана Колодейчика, исполняющего в этом деле функции «постулатора», ответ был отрицательным, и это помешало процедуре стать уже совершенно молниеносной.
