Ветеран слегка пошевелился, чувствуя неловкость от слов друга, но снова сделал каменное лицо и стал непоколебимо.
— «Шакалы» могут стать отличными солдатами, — продолжил Катон. — Наша победа над нубийцами позволит им украсить штандарт легиона боевой наградой. Но не стану лгать вам, скрывая масштабы опасности, угрожающей нам. Вы должны понимать и объяснить своим солдатам, что когда мы выступим в поход на врага, у нас останутся лишь два пути. Один — победа, второй — верная смерть. Теперь, когда мы с центурионом Макроном возглавляем легион, наши шансы улучшились. Остальное зависит от вас. Забудьте о прошлом. Оставьте планы на будущее. Думайте только о том, как уничтожить врага. Это самое главное. Простая философия, господа офицеры, но она хорошо послужила центуриону Макрону и мне за те годы, что мы вместе служим. Так ведь?
— Да, командир! — кивнув, подтвердил Макрон.
Катон сделал глубокий вдох и оглядел офицеров. В их взглядах появился проблеск решимости. Хорошо, подумал он. Его слова достигли цели. Он сделал все, что мог, чтобы настроить офицеров нужным образом, укрепить их решимость перед лицом предстоящего великого испытания.
— Армия выступает из Карнака завтра на рассвете. У вас есть остаток дня, чтобы подготовить солдат, снаряжение и припасы. Свободны!
Офицеры встали и двинулись к выходу, тихо переговариваясь. Макрон стоял неподвижно, пока все не вышли. И только тогда он слегка уронил плечи и протяжно, устало выдохнул.
— Что думаешь? — спросил Катон.
— О, парень, ты сделал все в лучшем виде. Должен сказать, что выбор между победой и смертью передо мной ставили уже не раз. Как и перед тобой. Старая песня, но, так сказать, очень бодрит.
— Хм. Я имел в виду, что думаешь насчет офицеров?
— Всех этих? — спросил Макрон, показывая большим пальцем на вход во внутренний двор. — Не лучшие из тех, кого мне доводилось встречать, но и не худшие вроде бы.
— Не слишком-то воодушевляюще.
— А, ладно, они будут драться, когда придет время, — ответил Макрон, беззаботно пожав плечами. — В конце концов, разве у них будет выбор?
— Похоже, никакого. Незадолго до собрания мне принесли доклад одного из патрулей. Нубийская армия все так же стоит лагерем в дневном переходе к югу от нас. Стоит уже два дня. Похоже, принц Талмис провоцирует нас выходить на бой.
— Или мы можем подождать его здесь и отбить его атаку.
— Нет. Если мы так поступим, он окружит нас, никуда не торопясь, изморит голодом и вынудит сдаться. В любом случае, у него есть преимущество.
Макрон поглядел на своего молодого друга и увидел на его лице усталость. Глаза Катона покраснели. Он снял перевязь перед собранием офицеров, и теперь придерживал левую руку правой. Макрон почувствовал отеческую ответственность за него.
— Послушай, сейчас уже ничего не поделаешь. Офицеры займутся подготовкой армии, а я за ними прослежу, чтобы они все хорошо сделали. А тебе надо отдохнуть. Пусть рука восстанавливается. Нам надо, чтобы завтра ты был в форме. Нельзя, чтобы усталость затуманила твою голову. Сейчас, когда ставка в игре — все наши жизни.
Катон поглядел на него и улыбнулся.
— Благодарю тебя. Если есть время, я отдохну. Но сначала надо подумать, как выиграть эту войну. Правильные слова — одно дело, но ими бой не выиграешь. А после истории с Хамедом я понимаю, что они имеют право сомневаться в правильности моих суждений.
— Чушь. Хамед был шпионом. Хорошие шпионы должны уметь входить в доверие. В любом случае, в конце концов ему не удалось одурачить тебя. Ты видел его насквозь и положил конец его предательству, — с горечью сказал Макрон.
Поглядев на друга, Катон понял, что он скрывает свои истинные чувства.
— Его предательство очень больно тебя ранило, так?
— Да… мне нравился этот парень. Я думал, что он проявил истинную отвагу, там, в долине, отправившись на поиски логова Аякса. Теперь я знаю, что это было притворством. Этот ублюдок ловко меня обдурил.
Катон почувствовал, что надо как-то утешить друга.
— Как бы там ни было, он тобой восхищался, несмотря на то, что ты его враг.
— Какая теперь разница, даже если это правда? Хамед был человеком Аякса. Знай я об этом, убил бы его голыми руками, не раздумывая. Я чувствую себя дураком, Катон. Вот и все, что можно сказать об этом. Тем лучше.
— Да, конечно, — согласился трибун, кивая, и решил, что пора сменить тему разговора. — Макрон, мне нужна твоя помощь. Боюсь, нам предстоит самый тяжелый бой из всех, в которых нам довелось участвовать.
Первые лучи восходящего солнца появились из-за холмов на востоке, когда римляне вышли из лагеря в Карнаке. Первой шла кавалерия ауксилариев; турмы растянулись вдоль дороги, прикрывая пехоту с флангов. Основную колонну возглавляла пехотная когорта ауксилариев. Затем шли легионеры, отягощенные весом доспехов и снаряжения, которое они несли на походных шестах. Шлемы висели на поясах на бронзовых крюках, на головы солдаты повязали легкие головные повязки из хлопчатобумажной ткани, которые защищали их от жары и впитывали пот.
Тени протянулись по облакам пыли, поднятым отрядами. С небольшого расстояния сбоку, где ехали верхом Катон с Макроном и штабные офицеры, солдаты казались еле различимыми тенями в оранжевой рассветной дымке. Позади легиона двигалась колонна телег со снаряжением и группа небольших тележек, на которых везли катапульты. Еды взяли на семь дней, из расчета, что нубийцы могут неожиданно отступить, но Катон понимал, что далеко преследовать их не удастся. Принц Талмис наверняка заберет все припасы с той территории, по которой придется двигаться римлянам.
Трибун Юний выслал коня вперед и вскоре оказался рядом с новым командиром армии. Мгновение молчал, а затем кашлянул.
— Что такое, трибун? — спросил Катон.
— Командир, мне просто интересно, как вы планируете вести предстоящую битву.
— Разгромить врага.
— Да, безусловно, командир. Это и так понятно.
— А что еще тут можно сказать? — сухо спросил Макрон, глядя на трибуна.
Но Юний не собирался сдаваться так просто и снова обратился к Катону.
— При всем уважении, командир, я теперь старший трибун легиона. Если что-то случится с вами и центурионом Макроном, то командовать придется мне. Мне следует знать ваши планы, командир. Ради блага армии.
Катон оценил его рвение. Прошла всего пара месяцев с того момента, как Юний был назначен трибуном, а на его плечи уже легла ответственность, куда большая, чем на его собратьев в других легионах империи. Таковы обстоятельства войны, подумал Катон. Действительно, Юний оказался третьим по старшинству в легионе, и, хотя центурионы и признали право Катона занимать должность легата, он сомневался, что они согласятся выполнять приказы этого незрелого юноши, у которого военного опыта чуть больше, чем у новобранца. Катон покачал головой.
