Многие вещи я увидел в эту ночь в новом свете.
Мы стали дожидаться, пока в приюте все окончательно замрет. В девятнадцать лет средняя продолжительность полового акта составляла у меня минуты две. Такое даже «актом» нельзя было назвать – так, скорее «сцена», небольшой кинодубль. Конечно, теперь, и особенно после пары стаканов вина, это может затянуться на несколько часов, пока не будет достигнут желаемый результат, – то есть получается целая сексуальная пьеса, даже эпопея. С годами я стал понимать, что уверенно движусь к эпической трилогии, которая все никак не может кончиться благодаря вялости действия и отсутствию концовки. Однако Дэн оказался тем самым исключением, которые так любят подтверждать правило, и, похоже, не думал покидать сцены.
Мы стояли и мерзли, мерзли и стояли. Ботинки, которые всегда вызывали у меня ощущение удобства и надежности, теперь вели себя как дешевая поделка из искусственной кожи и пластика, какие-то обноски восьмидесятых. Я увидел эти пластиковые мокасины в магазине году примерно 1986-м. Они назывались «Сталлоне», вероятно, перед тем, кто их обувал, все должны были расступиться. Теперь я в них окончательно разочаровался.
Люси все это время прижималась ко мне, излучая животное тепло.
– Мы найдем его, – твердила она. – Обязательно найдем, не беспокойся.
Я еще ни с кем не делился своей тайной, но тут, на погруженной в космический холод стоянке, поведал ей все.
Люси улыбнулась:
– Я заметила, что ты с ним разговариваешь.
– Нет, в самом деле, он отвечает. Наверное, я окончательно спятил, но это так.
– И что же он рассказывал про меня? – прижалась она ко мне.
– Ты ему нравишься. Поэтому и подумал, что он согласится пожить у тебя некоторое время.
– Почему же тогда…
– Он сказал, что, если я откажусь от него, пусть хоть на день, он окончательно потеряет веру в человечество.
Люси посмотрела на меня совсем как Пучок, когда я сказал ему, что могу вести машину куда захочу.
– Чушь какая, – заметил он, точно мальчишка, уверенно заявляющий приятелям, что может забить «хоть сто миллионов голов» в ворота.
– Да уж поверь, – сказал я тогда. – Вот, смотри, сейчас я поверну направо.
Во время поворота пес отрешенно смотрел в небеса, и на морде у него было написано: «Не держите меня за идиота».
– Ты просто вертишь руль туда, куда хочет ехать машина, – сказал он.
– Да нет же, это я управляю ею, а не она мной.
– В таком случае, зачем ты возвращаешься в город?
– Чтобы отвезти Линдси ее вещи.
– И в то же время, – заметил пес, виляя хвостом в манере «разрешите напомнить господам присяжным», – тебе нечего там делать. Не хотел – и все равно сел в машину и меня с собой прихватил, впрочем, последнее я одобряю в любом случае. И вот десять минут спустя ты оказываешься в месте, куда, по собственному утверждению, хотел меньше всего на свете. Что это? Издевательство над собственной личностью? Ты у нее как будто ходишь на поводке. Ведь если бы ты мог влиять на ход событий, то туда бы уж точно не поехал, разве не так? Попробуй-ка возразить.
Ну что тут скажешь? Я сказал:
– Не хочу, но надо.
Пес закатил глаза к потолку.
– А потом еще оставишь меня одного в машине, потому что мне туда, к ней, заходить нельзя. Оставишь мне только щелочку в окошке и уйдешь туда неизвестно на сколько, пока она тебя не отпустит. А потом будешь ждать, пока она не решит впустить тебя обратно. И дверь закрывается, когда ты даже ее не трогаешь! – воскликнул он, точно Эйнштейн, на пальцах доказывающий теорию относительности упертому ньютонианцу.
Хлопья снега опускались на нас с неба, как стружки пармезана на пиццу.
– И вообще, – вспомнил я, – говорит он как вполне образованный человек, только временами на него что-то находит.
– Что?
– Какие-то песни, странные стихи, не то…
– Что?
– Да ну, чушь какая-то. В общем, временами он забалтывается. Но главное не это, понимаешь? Главное – что он говорит. Правда, только со мной. Может быть, пока, но только со мной.
– Интересно, – сказала Люси, но совершенно очевидно имея в виду совсем другое: «Перестань валять дурака, лучше займись тем, что у тебя сейчас в руках».
– Поэтому он и учинил погром у тебя на квартире, – пояснил я, чтобы окончательно замять недоразумение. – Он хотел, чтобы ваше дальнейшее сосуществование стало невозможным.
Люси уперлась в меня взглядом:
– Ты это серьезно – насчет меня?
– Еще бы, – ответил я. – Он и про Джима все знает.
– Что такое он мог сказать про Джима?
– Что вы часто встречаетесь. И кое-чем занимаетесь… после обеда.
Не знаю, зачем я ввернул это «после обеда». Люси отстранилась от меня.
– Ты рехнулся? Джим гей, – сказала она, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
– В самом деле? – растерялся я. – Но Пучок сказал, будто вы… – Я пытался подыскать верное выражение. Как же он там говорил? – Что вы «прятали сосиску», игра, мол, такая. – Тут меня озарило, и я понял, каким был остолопом, подумав такую ерунду. – Вы случайно не прятали от него еду? В шутку?
У Люси отвалилась челюсть.
– Откуда ты знаешь? В самом деле, просто не хотела тебе рассказывать. Ты ведь так внимательно относился к его диете… Но как, откуда?
– Я же говорил, – торжествовал я. – Он мне все рассказывает. Я даже пробовал лечиться. Но бесполезно, такое не лечится.
Свет в здании погас окончательно, и стало слышно, как Джули с Дэном, поскрипывая снегом, пробираются на стоянку. И хотя Люси была всего в нескольких дюймах от меня, я с трудом различал даже ее в этой внезапно наступившей темноте.
– Представляешь, – разносился в морозном воздухе голос Джули, – сдал собаку, а потом ходит возле ее клетки.
– Да, видок у него… не того, – заметил Дэн тоном эксперта.
– Знаешь, по мне, так это его самого надо было изолировать от собаки, – рассмеялась Джули.
Раздался щелчок распахнувшейся автомобильной дверцы, и салон машины озарился светом.
– Кстати, – сказал Дэн. – Тот тип, что его забрал, тоже с виду не того.
– Но он же психиатр, – возразила Джули. – Ему и полагается таким быть. Ты только представь, с кем он работает. И потом, он хочет предоставить своим детям возможность пообщаться с неуравновешенной собакой. Чтобы они пораньше начали привыкать.
– К чему привыкать? Работать с ненормальными?
– Ну, вроде того.
Открылась вторая дверь, и включились фары.
– А он не боится, что собака их покусает?
– Нет, – ответила Джули. – Он сказал, что это лишь ускорит процесс обучения. В другой раз поостерегутся. Потом он обещал научить их технике сдерживания. Своих детей. В рождественское утро, – подчеркнула она.
