– Давайте так, – вновь попытался примирить спорящих второй мальчик, – если до завтра сам не уйдет – тогда и скажем…
На том и порешили.
13
– Уезжайте, – сказал Женя Маркевич. – Отвезите Наталью Васильевну с детьми в безопасное место – и не возвращайтесь. В «Рапире» еще не у всех съехала крыша – и мы сами разберемся с начальником. И с этим тоже. – Он кивнул на полотнище брезента, отыскавшееся в сторожке и прикрывавшее тело Сашка. Помолчав, добавил:
– Думаю, к ночи закончим.
Кравцову показалось, что в голосе Жени мелькнула едва уловимая нотка тоскливого сомнения.
В одном парень в камуфляже прав – Наташу надо увезти отсюда, и немедленно. Но самому уезжать надолго нельзя. Сейчас – тем более. Чем бы ни закончилась внутренняя разборка в «Рапире». Если Даня выполнит обещание и разыщет-таки ход, ведущий к логову Твари – есть шанс успеть. Нанести упреждающий удар. Жаль, что нет взрывчатки – полсотни килограммов пластида ох как пригодились бы в подземной экскурсии… И взять неоткуда – после метаморфозы, произошедшей с Чагиным. Подполковник Мельничук тут не помощник.
Маркевич, пожалуй, тоже… Достать что-нибудь взрывающееся рапировец, пожалуй, сумел бы, да не стоит загружать парня, – ему и своих проблем хватит, седоголовый тот еще орешек… Придется выступить налегке. В одиночку и с легким стрелковым оружием.
Кравцов понятия не имел, что взрывчатки в недрах Поповой горы хватает. И не десятки килограммов – многие тонны.
Предания старины – X
Кальтенбруннер. 27 июля 1943 года
Обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер подумал, что сидящий напротив него офицер чем-то напоминает покойного Кранке – хотя черты лица совсем не похожи. Разве что шрам на щеке, но эта примета не редкость среди бывших буршей…[15]
Всесильный начальник всесильного РСХА (Главного управления имперской безопасности) никогда бы себе в этом не признался, но общим у двух столь разных людей было одно: оба внушали неосознанный страх. Походили на диких зверей – прирученных, и верно служащих человеку – но способных в любой момент оборвать поводок и вцепиться в горло.
Человек в форме гауптштурмфюрера СС продолжал доклад – короткими фразами, никаких эмоций, никакой личной оценки происходившего – лишь факты.
– Достаточно, Отто, – остановил его Кальтенбруннер. – Все это мне известно из ваших рапортов. Меня интересуют два момента. Во-первых: почему не были доставлены в рейх останки оберштурмбанфюрера Кранке?
На самом деле его не интересовало даже это. В свете последних событий и затея Кранке, и ее фиаско вышли из ряда первоочередных проблем, волнующих обергруппенфюрера СС Эрнста Кальтенбруннера.
Но порядок есть порядок. Подчиненным и в голову не должно приходить, что какие-то их действия могут избегнуть бдительного начальственного надзора.
Человек со шрамом ответил, не задумываясь:
– Согласно вашему приказу, обергруппенфюрер, в вопросах, касающихся деятельности Кранке на объекте под кодовым названием «Либенхаузен», оперативное руководство осуществлял Рунгенау. По его указанию останки оберштурмбанфюрера Кранке захоронены неподалеку от графского дворца. Возле могилы в ночное время выставляется усиленный пост.
Опять не прозвучало ни слова о том, как гауптштурмфюрер оценивает суть распоряжений Рунгенау – ученого в эсэсовском мундире.
– Понятно… – процедил Кальтенбруннер. – И по указанию того же Рунгенау вы переместили в глубину катакомб больше половины снарядов и бомб, предназначенных для восемнадцатой армии?
В вопросе прозвучала нотка угрозы. Человек со шрамом, казалось, ее не заметил.
– Да, обергруппенфюрер.
Приказ выполнен точно и быстро. О чем тут говорить? Вопросами же снабжения восемнадцатой армии пусть занимается ОКВ.[16]
– Тогда остается вторая неясность, Отто: как вы умудрились потерять двенадцать человек в ходе этой операции? Без какого-либо боестолкновения с противником?
– Я приказал их расстрелять. – На лице Отто ничего не дрогнуло. – После длительного пребывания под землей они стали… – Эсэсовец впервые замялся, не находя нужного слова. Потом нашел-таки: – …неадекватны. Я не мог рисковать случайным взрывом, который оставил бы воронку глубиной в два километра.
Кальтенбруннер хотел спросить: «Не проще ли было передать „неадекватных" в руки фельдполиции?» – и не стал. Именно такой – не ведающий страха, сомнений и жалости человек нужен ему для выполнения задания. Нового задания.
– Хорошо, Отто. Отличная работа.
– Я могу возвращаться? – Гауптштурмфюрер провел бессонную ночь в самолете, летящем в Берлин, и не очень понимал, зачем вызвал его Кальтенбруннер – да еще в обход непосредственного шефа, бригаденфюрера Шелленберга. Не для того же, чтобы еще раз услышать изложенные в рапортах факты…
– Возвращаться не придется, – отрезал Кальтенбруннер.
– Но… Рунгенау назначил подрыв через три дня, и…
– Рунгенау – старый маразматик, сумевший втереться в доверие к фюреру! – вскипел шеф РСХА. – Думаете, я не читал его бредовый доклад о подземных кладовых загадочной силы, питающей военную мощь большевиков? К тому же его мать во втором браке была замужем за евреем – и он готов придумать что угодно, лишь бы об этом факте вспоминали как можно реже!
Человек со шрамом промолчал. Но подумал, что в любом бреде может иметься зерно истины… В любом случае, странные ощущения и странные происшествия в уходящих в непредставимую глубь лабиринтах можно объяснять чем угодно, но только не евреем-отчимом Рунгенау…
После короткой вспышки Кальтенбруннер вновь заговорил спокойно и размеренно:
– Кто замещает вас во время отсутствия, Отто?
– Оберштурмфюрер Зейдлиц.
Отто не стал говорить, что перед самым отлетом ему очень не понравился взгляд и речь Зейдлица… И что – если его подозрения оправдались бы – заместитель вполне мог стать тринадцатым в списке расстрелянных.
– Отлично, – кивнул Кальтенбруннер. – Думаю, Зейдлиц скоро получит приказ вернуть боеприпасы на место. А вам, Отто предстоит сегодня аудиенция у фюрера. Затем вы немедленно вылетите во Фриденталь и отберете команду из самых надежных и проверенных людей.
– Слушаюсь, обергруппенфюрер!
В глазах Отто застыл невысказанный вопрос: что случилось?
Кальтенбруннер счел нужным объяснить. Так или иначе через пару часов, после аудиенции у фюрера, гауптштурмфюрер узнает всё. Но вопрос был деликатный, высказывать свое истинное мнение о макароннике, прогадившем что только смог, шеф РСХА не желал. И в его словах – невольно, неосознанно – прозвучали интонации, свойственные передовицам «Фолькише Беобахер»:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
