Не менее ценным было знакомство с женой известного столичного инженера. Камо принялся флиртовать. Познаний у него в этой области не было никаких, но даже его неловкость воспринималась благосклонно.
— Простите, — сказал Камо после первых незначительных фраз, — вы замужем?
Инженерша долго смеялась над «непосредственностью» «князя» и просила «милого Коки» не забывать ее в Петербурге. «В моем салоне собираются самые интересные люди. Позвольте мне вас представить им, князь?» «Князь», разумеется, не возражал.
Петербургские газеты в разделе светской хроники поместили сообщение о приезде в столицу князя Ратиани. Уже на другой день Коки произвел фурор в гостиной инженерши, пленив заодно ее подругу, фрейлину двора Ирину Алексеевну Васильеву. Эта дворцовая приживалка, не знавшая ничего, кроме сплетен и интриг, была счастлива вниманием, оказанным ей блистательным и богатым «князем». В свою очередь, она оказала Коки несколько весьма ценных услуг, даже не подозревая об этом. Одна из них заключалась в том, что Васильева познакомила его с петербургским полицмейстером, в доме которого он стал часто бывать. После столь удачного начала можно было приступать к работе, не опасаясь вызвать подозрений.
Днем «князь» наносил светские визиты, вечерами посещал театры, а ночью, возвращаясь в Европейскую гостиницу, где остановился, неожиданно отпускал извозчика. Он долго петлял по улицам, затем поднимался по крутым ступенькам и входил в техническую лабораторию военно-морского ведомства. В этой лаборатории, под самым носом царских ищеек, химики-большевики изготовляли ручные бомбы для предстоящих боев с царизмом.
Часто посещал «князь Ратиани» и окраины столицы. Здесь организовывался перевалочный пункт и склад для оружия. Необходимо было предусмотреть каждую мелочь, исключить всякую возможность провала.
…Прошел месяц со дня приезда светлейшего князя Коки Ратиани в Петербург. Пора было возвращаться назад, на Кавказ. Его с нетерпением ждали товарищи: обстановка накалялась — нужно было оружие. Проявлял нетерпение и подлинный Ратиани, страшно скучавший в деревне.
…Уложена в крепкий сундук первая партия маузеров и бомб. Коридорные с трудом погрузили его в подъехавший экипаж. Туда же уложили тяжелые английские чемоданы. «Князь Ратиани» медленно спускается по лестнице… У дверей гостиницы, вытянувшись, застыл полицейский. Мелькает остроумная мысль — подобные мысли нередко помогают Камо выйти из самых критических ситуаций.
Он подзывает полицейского. «Вот что, голубчик, — говорит «князь». — Мне надо успеть сделать еще один визит. Даме. Сдай, пожалуйста, этот багаж и проследи, чтобы все было в порядке. Квитанции отдашь мне на вокзале». Полицейский с готовностью соглашается и, пряча в карман кредитку, садится в экипаж.
На этот раз «князь Ратиани» предпочитает ко многому обязывающей черкеске с флигель-адъютантскими погонами простое гражданское платье. Едет он в вагоне третьего класса: дело сделано, и разбрасывать партийные деньги нельзя. Камо едет в Тифлис, а за ним, минуя пограничные шлагбаумы, таможенный досмотр и жандармов, движется из Финляндии первый транспорт с оружием. Его везут, рискуя свободой и жизнью, по пути, намеченному Камо, его товарищи из боевой группы. Это оружие для кавказского пролетариата, для рабочих Баку и Тифлиса, Батуми и Эривани, для приближающейся революции.
БУДНИЧНЫЕ ЭКСПРОМТЫ
…В эти дни полицейские участки Тифлиса напоминали потревоженные ульи. Полиции стало известно, что в городе находится известный большевик Камо, тот самый Камо, за которым столько времени безуспешно охотятся лучшие агенты охранки. Улицы Тифлиса были заполнены шпиками. Филеры рыскали по базарам, шныряли по духанам, устраивали засады на вокзале…
Камо действительно был в Тифлисе. Но ввиду создавшегося положения товарищи из партийного комитета строго-настрого запретили ему покидать конспиративную квартиру. Каждый агент знал его в лицо. В случае задержания смертный приговор был бы неминуем.
…Камо лежал на тахте, вскакивал, снова ложился. Безделье угнетало его. К пустому времяпрепровождению он не привык. По утрам приходил Гиго и рассказывал, что в городе только и разговоров о нем, о Камо, что вокзал находится под усиленным наблюдением жандармов и до отъезда в Баку еще придется скрываться неделю-другую. Камо опять вскакивал с тахты, доказывал, убеждал, а Гиго, не поднимая глаз, тихо его успокаивал.
…Прошло несколько дней. За это время Камо осунулся и передумал о многом. Вспоминал мать, старых товарищей, свои первые шаги в подполье, когда в Казенном театре, бросая прокламации, попал целой пачкой в помощника главнокомандующего Фрезе, вспоминал свою беседу с Лениным, улыбку Ильича…
Отводя занавеску, он иногда осторожно выглядывал на улицу. Медленно проезжали фаэтоны с важно восседавшими чиновниками и торговцами. По их лицам можно было видеть, что они вполне довольны жизнью, что у них есть все и ничего более им не нужно. «Ведь и я мог бы быть таким, как они», — с невольным испугом подумал Камо…
На шестой день Камо не выдержал.
— Сколько можно! — прервал он возражения Гиго. — Не всю же жизнь мне сидеть в четырех стенах. Для этого не стоило бежать из тюрьмы.
Напуганный Гиго был совершенно потрясен, когда Камо заявил, что пойдет вечером в театр, причем без всякого грима.
— От моего настоящего лица они отвыкли, — смеясь, успокаивал он друга.
Когда Камо появился на улице, его нельзя было отличить от обычного тифлисского чиновника. Камо умел создавать типаж, даже Гиго засомневался. Однако он еще раз попытался отговорить товарища.
— Не ходи в театр, — умолял он Камо, — тебя ведь обязательно узнают, ну что ты там потерял?
— Понимаешь, хочу эксперимент провести, — серьезно ответил ему Камо. — Сегодня вечером я буду не Камо, а буржуем, таким, каким хотел сделать меня отец. Стану смотреть на все, как они, пить сельтерскую, думать, говорить — все по-ихнему, а потом сравню, как лучше жить.
— Не шути, Камо, — тихо сказал Гиго, — я ведь тебя все равно не пущу.
Камо отстранил товарища.
— Извольте уступить дорогу, милостивый государь, — сказал он, имитируя голос знакомого им жандармского полковника, и, обернувшись, добавил: — Обещаю обязательно вернуться.
В театре он откровенно скучал, ничем не выделяясь среди посетителей. В антракте выпил бутылку сельтерской и неожиданно столкнулся со следователем, который допрашивал его за несколько дней до сенсационного побега. Только тут Камо вновь стал самим собой. Он ослепительно улыбнулся и широким дружеским жестом протянул следователю руку. Тот, опешив, вяло ответил на рукопожатие. Камо оживленно расспрашивал его о жизни, работе, здоровье… У следователя кружилась голова, он не понимал, что ему мешает задержать государственного преступника Камо Тер-Петросянца, заставляет вежливо отвечать на его вопросы. Он опомнился лишь тогда, когда Камо, прощаясь, слишком сильно сжал его ладонь своими железными тисками.
