– Он хочет обосноваться здесь?
– Он здесь временно, живет в пассаже Радзивилл, 33, планирует скоро уехать. А пока он докучает мне, и я боюсь случайно встретиться с ним где-нибудь.
Она почувствовала огромное облегчение, избавившись от груза, давившего на нее с тех пор, как Ганс, раздосадованный, что она убежала от его страстного напора, написал ей, требуя новой встречи у него дома. Она сожгла его письмо. Она понимала, что без Виктора ей не избавиться от навязчивого ухажера.
– Ты хочешь, чтобы я с ним объяснился?
– Я бы хотела, чтобы он смирился с тем, что я твоя жена и что никогда уже не вернуть то, что когда-то нас связывало.
Виктор ликовал. Это было самым изысканным доказательством любви, которое она могла ему предоставить. Поручив ему роль примирителя, она давала Виктору возможность хотя бы на время освободиться от недоверия, которое его терзало. Ненавистный образ человека, прижавшегося к его Дульсинее в темном дворе, рассеялся. Он поцеловал ее плечо, ладонь, вырез ночной рубашки, и вот его руки, движимые страстью, которую он не мог контролировать, проникли под тонкий батист и сдавили округлые теплые груди.
По ритмичному движению, от которого тряслась кровать, кошка поняла, что лучше перебраться на кухню и провести остаток ночи там. К тому же у нее оставалось еще полблюдца молока, и это было неплохим утешением.
Покупатель был одет так, словно натянул на себя первое, что попалось под руку. Он был в глухо застегнутом, на редкость уродливом рединготе и бархатных брюках, заштопанных в нескольких местах. Довершали образ широкополая фетровая шляпа, белая борода и длинная фарфоровая трубка, которая, хоть была погашена, не покидала его рта. Утверждали, будто он сказочно богат. Жозеф как раз пытался ему продать «Любовь Психеи и Купидона» Жана Лафонтена, оригинальное издание, вышедшее в 1669 году у Клода Барбена.
– Такая редкость, в старинном сафьяновом переплете, украшенном Трауцем[226]. Всего тысяча пятьсот франков, это почти даром!
– Даже не знаю… – пробормотал человек.
Жозеф принял вдохновенный вид и принялся читать:
Внизу Латоны сын с божественной сестройИ мать их гневная волшебною струёйДождят на злых людей, чтоб сделать их зверями.Вот пальцы одного уж стали плавниками…[227]
– Признайте, искушение велико! – сказал он.
– Да… Что ж, сдаюсь. Доставьте ее при первой возможности ко мне на улицу Вожирар.
– Мсье барон, сперва я должен получить аванс – таков порядок.
Жозеф положил три голубые бумажки в ящик, который запер на ключ, и проводил покупателя до двери.
– Вы действительно эксперт в искусстве убеждения, – заметил Виктор, присутствовавший при сцене.
– Барон де Вебер только что оплатил нам все счета за полгода, поблагодарите старину Лафонтена. У меня есть новости: я расшифровал адрес на миниатюрной книжечке! Это фабрика духов «Романт» в Шарантоне, улица де л’Аршевеше, 12а и 12б.
Виктор предложил отдать кисть руки, подобранную в подвале заброшенного здания, на исследование специалисту мсье Мандолю. Мандоль был родом из городка Санлис, а в Париже снимал целый этаж в доме на площади Пантеон.
Жозеф неохотно спустился в хранилище, где накануне сжег сумку, которую теперь тщетно пыталась отыскать Эфросинья. Он взял руку, надежно укутанную в тряпки, и прихватил монографии Шевреля из запасов Тетушки.
– Если вы сядете на омнибус, то поедете в нем один. Это здорово воняет.
Виктор забрал принесенный Жозефом сверток с таким выражением на лице, с каким, вероятно, осужденный поднимается на эшафот.
Тремя часами позже он вернулся, сияя, и нетерпеливо притопывал, пока две покупательницы придирчиво выбирали книги. Когда они наконец ушли со сборником Франсуа Коппе[228], он велел Жозефу набросить щеколду.
– Мели дома?
– Нет, она ушла за покупками. Ну, а Мандоля тебе удалось отловить?
– Мне повезло, он был дома. Хотя «повезло» – слишком сильно сказано. Там стоит такая вонь, что по сравнению с ней этот сверток пахнет ландышами.
– Насчет ландышей вы преувеличиваете, – пробормотал Жозеф, который, прежде чем слушать дальше, предпочел снова отправить сверток в подвал.
Они устроились на двух стульях, занимавших единственное свободное от книг пространство.
– Бюст статуи с песьей головой, который вы, как утверждаете, разглядели – это, бесспорно, египетский бог Анубис. Он был покровителем бальзамировщиков и – вместе с Осирисом – судьей в загробном мире. Скорее всего мы имеем дело с подпольной торговлей фальшивыми древностями. Представляете, Жозеф, увлечение древнеегипетскими предметами искусства сейчас чрезвычайно велико. Частные коллекционеры и работники музеев буквально с ума посходили. Соответственно, увеличилось число расхитителей гробниц и изготовителей фальшивых реликвий.
– Вам бы пришло в голову купить разлагающуюся руку и держать ее в гостиной?
– Мне – нет, а любителям древностей – да. Незаконная торговля мумиями процветает. Спрос превышает предложение. Порой умельцы бальзамируют свежий труп, обматывают бинтами и, снабдив подлинными украшениями, продают покупателю за очень большие деньги. Размах некоторых афер поражает воображение. Владелец одной из таких мумий обнаружил, что брюшная полость его приобретения набита газетной бумагой, а точнее, номерами «Таймс».
– Идеальный способ усвоить язык Байрона!
– В 1892 году в Берлинском королевском музее была выставлена целая когорта египетских царей и цариц самых древних династий. Многие из их величеств сохранились столь хорошо, что их прекрасный цвет лица вызвал подозрения знатоков. В результате они установили, что семнадцать мумий поддельные. Они были изготовлены в Александрии изобретательными, но не слишком порядочными египтологами.
– Ну, если уж и ученым нельзя доверять… Ну а что с нашей рукой?
– Она принадлежит обезьяне.
– Мы ведь не будем продолжать лезть из кожи вон ради шимпанзе или уистити! Зря я согласился положить наш трофей в мамину добротную хозяйственную сумку! Только вещь испортил.
– Мадам Пийот не покончила с собой, ее убили. Альфонс Баллю исчез. Жан-Батист Бренгар – тоже. А тут еще торговля мумиями, которая может привести к эпидемии сибирской язвы. Неужели вам все это безразлично?
– Но по большому счету мы по-прежнему ничего не знаем. Я запишу в свой блокнот то, что вам рассказал профессор, но меня это мало интересует.
Виктор вздохнул, готовый признать поражение. Упавший духом Жозеф схватил блокнот. Тоненькая ленточка зеленого бархата служила ему закладкой.
– Смотри-ка, а о нем-то я и забыл! Я нашел это рядом с пуговицей от формы.
– Кто угодно мог потерять. Архангел рассказывал, что в том доме частенько играют дети.
– Это улика или нет?
– Сдаюсь, положите ее к остальным предметам и держите наготове. Я устал. Думаю, велосипедная прогулка проветрит мне голову.
Виктор оставил велосипед на попечение консьержки, сидевшей верхом на табурете перед плитой, где на медленном огне томилась свинина. Девятиэтажное здание, в котором поселился Ганс Рихтер, долгое время считалось самым высоким в столице. Две узкие слабоосвещенные аллеи, начинающиеся на улице Валуа, тянулись до улицы Бонзанфан и объединялись в темный проход, заканчивавшийся лестницей, которая вела в другие закоулки. Двойная лестница была разделена перилами, так что те, кто поднимался, никогда не сталкивались со спускающимися. Виктор торопился, убежденный, что удача не может сопутствовать ему дважды и что если он застал мсье Мандоля в его жилище, маловероятно, что так выйдет и со скульптором.
Он едва не заблудился в лабиринте коридоров, но ему повезло: пышная дама с восхитительным декольте подсказала ему, куда идти. Наконец Виктор постучал в нужную дверь, та отворилась, и он увидел человека, которого, как он помнил, не так давно уже встречал в своей книжной лавке.
– Мсье Легри, чем обязан… Входите же и простите мой вид, я поздно лег.
Ступая за хозяином, одетым в домашний халат, Виктор пробирался среди статуй из бронзы и обожженной глины, изображавших, в своем большинстве, обнаженных женщин. Они быстро подошли к крошечному столику, на котором стояла плитка и куча грязной посуды.
– Кофе? – предложил Ганс.
– Нет, спасибо. Я буду краток. Моя супруга запрещает вам преследовать ее.
– Не понимаю, Таша боится меня или своих собственных порывов?
– Я был бы вам признателен, если бы вы взяли назад эти непристойные слова, – ответил Виктор, у которого непроизвольно сжались кулаки.
– Я приму во внимание вашу просьбу. Пусть Таша не беспокоится, я больше не буду настаивать на встрече. Она принадлежит вам, постарайтесь быть достойным ее и способным ее удержать. Эта бабочка порхает там, где ей вздумается.
– Да как вы смеете?!
Ганс принял оборонительную позицию, но на его лице вызывающее выражение мешалось с беспокойством. Виктор же не двинулся с места, не зная, как следует начать драку. Ударить в подбородок? В нос? В низ живота? Он представил себя зрителем, оценил нелепость ситуации и порекомендовал Виктору-боксеру сдаться. Его руки опустились.
