Теперь Николай Иванович стал частенько бывать в Ровно. Ездил он туда обычно с Колей Струтинским или с Колей Приходько. Ночевать останавливался либо у Казимира Домбровского, либо у брата Приходько.
Николай Иванович стал знакомиться с немцами — в столовой, в магазинах. Мимоходом, а иногда и подолгу он беседовал с ними. В ту пору все разговоры вертелись вокруг Сталинграда. Немцы были обеспокоены сталинградскими событиями. Легендарный город, который столько раз объявлялся немцами уже взятым, героически сражался, и уже тогда среди немцев носились тревожные слухи, что их армии попадают под Сталинградом в окружение.
Одновременно с Кузнецовым в Ровно направлялись и другие наши товарищи, но они, как правило, не знали, кого и когда мы посылаем. Тех, кто ехал в Ровно, мы предупреждали: если увидите своих, не удивляйтесь и не здоровайтесь, проходите мимо.
Однажды мы отправили Николая Ивановича в Ровно с комфортом. Достали прекрасную пару племенных лошадей — серых в яблоках — и шикарную бричку. Я приказал Владимиру Степановичу Струтинскому дать этих лошадей Кузнецову. Чем богаче он будет обставлен, тем безопаснее: никто его не остановит. Но так как на этот раз Кузнецов должен был на несколько дней задержаться в Ровно, я велел ему, как только въедет в город, где-нибудь оставить лошадей.
Владимир Степанович взмолился:
— Да таких-то лошадей бросать!.. Давайте я вон тех, рыженьких, запрягу.
Просил, уговаривал, чуть не плакал, но ничего не вышло, Кузнецов отправился на племенных рысаках. Возницей поехал с ним партизан Гнедюк, которому также приказано было задержаться в Ровно с заданиями по разведке.
Через три дня в лагерь вдруг приезжают на этих рысаках, в той же бричке, наши городские разведчики Мажура и Бушнин; они почти все время проживали в Ровно и в лагерь являлись только по вызову или если возникала срочная необходимость.
Я не на шутку взволновался. Мажура и Бушнин вообще не знали Кузнецова и тем более не знали, что кто-то от нас бывает в Ровно в немецкой форме. Как же они могли встретиться? Кто передал им лошадей и фурманку? Неужели провал? Неужели Николая Ивановича арестовали?
Я бегом пустился к приехавшим, а там Владимир Степанович уже с радостью похлопывает лошадок.
— Что случилось? — взволнованно спрашиваю Мажуру. — Откуда у тебя эти лошади?
— Да целая история, — улыбаясь, говорит он. — У немцев сперли.
— Как так?
Мажура не торопясь отошел со мной в сторону и с той же улыбкой, которая меня в тот момент страшно раздражала, начал рассказывать:
— Мы были на своей явочной квартире. Собирались уже в лагерь, Вдруг видим в окно: подъехал на этих лошадках какой-то немецкий офицер. Офицер слез с брички и ушел куда-то. Извозчик снял уздечки, надел на головы лошадей мешки с кормом, посмотрел по сторонам и тоже ушел. Ну, мы с ребятами и решили: чего ж нам пешком идти в лагерь! Взяли этих лошадей — и айда! А на том хуторе, около Ровно, где всегда останавливаемся, дали лошадям ночью отдохнуть и вот прикатили в лагерь… Правда, хороши лошадки, товарищ командир?
— Да, лошадки замечательные, особенные лошадки! — сказал я ему, облегченно вздохнув.
Быстрая расплата
На хуторе, где жил родственник старика Струтинского — Жигадло, мы организовали «маяк». Это была удобная база, расположенная на полпути между лагерем и Ровно. От Ровно до лагеря было около ста двадцати километров. Один курьер мог проделать этот путь лишь за двое суток. Теперь, когда мы организовали «маяк», курьер из Ровно шел только до него, а там уже другой человек на сытых и отдохнувших лошадях вез сведения в лагерь.
В конце декабря сорок второго года нам понадобилось вызвать из Ровно и с «маяка» Жигадло всех разведчиков. В Ровно и на «маяке» находились в то время Кузнецов, Николай и Жорж Струтинские, Приходько, Гнедюк, Шевчук — в общем, человек двадцать. На «маяке» был и Коля Маленький, который не раз уже ходил в разведку вместе с бойцами.
По моим расчетам, люди должны были прибыть в лагерь на рассвете. Но прошло утро, прошел день, а разведчики не являлись. В штабе волновались. Что могло случиться с ними? Напоролись на карателей, попали в засаду?
Предположения одно мрачнее другого возникали у нас.
— Подождем до утра, — сказал я, — и, если не явятся, пошлем по их маршруту большую группу партизан.
В три часа ночи ко мне вдруг подошел дежурный по лагерю:
— Товарищ командир! Разрешите доложить: прибыл Кузнецов.
— А где же остальные? — вырвалось у меня.
Вопрос был бесцельный. Дежурный, как и все партизаны отряда, не знал, кого и откуда мы вызывали. Он даже не понял моего вопроса и был крайне удивлен, что все сидевшие со мной у костра поднялись с места. Дежурный не успел ответить, как к костру подошел Николай Иванович.
— Разрешите доложить, товарищ командир? Разведчики прибыли.
— А где же они?
— Там, за постом, охраняют пленных.
— Каких пленных?
— Мы разгромили отряд карателей.
Я отдал дежурному распоряжение принять пленных и, успокоившись, сказал Кузнецову:
— Ну, рассказывайте, Николай Иванович!
— Да уж не знаю, с чего начинать-то, Дмитрий Николаевич… Странная история! — заговорил Кузнецов. — По вашему распоряжению, все разведчики собрались на «маяке» у Жигадло и направлялись в лагерь. Но в Ровно в последнюю минуту мне сообщили, что людвипольский гебитскомиссар собирается в отпуск. Через несколько часов на фурманках в сопровождении жандармов повезут из Людвиполя награбленное добро, а сам гебитскомиссар выедет двумя часами позже на машине и в Кастополе с «трофеями» сядет в поезд.
Ну, вы знаете, что людвипольский гебитскомиссар был у нас на очереди. Мне не хотелось пропустить такой случай. Сообщать вам и просить разрешения было уже поздно: никакой курьер не смог бы обернуться. Я посоветовался с ребятами. Сами понимаете, как встретили это дело Приходько и Струтинский! Коля Маленький — и тот сказал, что надо спешить.
Устроили мы засаду на шоссе Людвиполь — Кастополь. Место для засады неудобное: кое-где торчат голые кустики и ничего больше. Залегли мы у кусточков, притаились. На шоссе Гросс заложил мину, шнур засыпал землей и протянул его к кусту, где сидел Приходько.
Ждем час, другой, третий — нет ни фурманок, ни гебитскомиссара. А холод пробирает. Мы уже хотели податься домой.
Вдруг километра за три от себя мы увидели клубы черного дыма. Потом кое-где показались языки пламени, послышались пулеметные и автоматные очереди. Через час со стороны горящего села показался обоз, и к нашей засаде стали приближаться десятка два фурманок.
Представьте себе такую картину. На передней фурманке, запряженной парой лошадей, сидят четыре гестаповца — даже издали их можно было различить: черные шинели и фашистские эмблемы на фуражках и рукавах. На остальных фурманках — жандармы. Замыкает колонну сброд из гайдамаковцев. Значит, думаю, они деревню жгли.
Надо было нападать: иного решения не придумаешь. К тому же маскировка наша ненадежная, и медлить — значит дать им карты в руки.
Я жестом подал команду Приходько. Как только первые фурманки приблизились к мине, Приходько дернул за шнур. От взрыва гестаповцы вместе с обломками фурманок попадали на землю. Мы из автоматов и пулеметов резанули по колонне и бросились на карателей.
Нескольким удалось убежать. Тогда Коля Приходько и Шевчук схватили брошенные карателями винтовки и пустили их в дело. И уж кто отличился, так это Жорж. Он из своего пулемета просто косил полицейских. Много жандармов полегло. Двенадцать человек мы взяли живьем. Убитых обыскали, забрали документы. Потом ребята собрали трофеи — винтовки, автоматы, гранаты, и вот мы пришли.
Но погодите, послушайте дальше, история на том не кончилась.
По дороге я допросил пленных и вот что узнал. Каким-то образом гебитскомиссару стало известно, что на него готовят нападение. Он отложил поездку и выслал карателей. Те устроили свою засаду около села Озерцы. А мы сами сидели в засаде, в трех километрах от них. Они ждали нас, а мы — гебитскомиссара. Когда холод стал пробирать карателей, они разложили костры.
Крестьяне села Озерцы почуяли что-то недоброе и окольными путями стали пробираться в лес.
Старший гестаповец решил, что крестьяне идут в лес, чтобы предупредить партизан. Была дана команда, и каратели стали ловить перепуганных жителей, принялись жечь дома. Ни мольбы взрослых, ни слезы детей не помогали. В течение какого-нибудь часа разъяренные палачи хватали подряд жителей, убивали, бросали в горящие хаты… Сами пленные во всем признались. Можете их послушать.
Когда все было кончено, каратели спокойно отправились в Людвиполь на доклад к гебитскомиссару, ну и нарвались на нашу засаду.
