Таня стояла рядом и держала в руке белую жилетку:
– Господи, когда же все это кончится! Почитай, каждые два месяца уезжает!
– Служба у меня такая, Татьяна, что поделаешь?
– А почему ты меня с собой не берешь? Вон, Теодор Августович всегда свою половинку с собой в командировки возит.
– Вернее было бы сказать не половинку, а половинок. Он их после каждой командировки меняет. И зачем ты мою службу сравниваешь со службой Броувера? Он человек коммерческий, в банке трудится, в командировках только присутственные места и посещает. А мне, знаешь ли, иногда и побегать приходится за жуликами. Да и командировочные у нас с Броувером совсем разные.
– Вот она настоящая причина – тебе денег на меня жалко!
Таня бросила жилетку на пол и выбежала из комнаты. «Ну вот, все настроение испортила. Надобно ее и правда будет летом свозить куда-нибудь». Кунцевич вздохнул и продолжал собирать чемодан.
С Татьяной Федоровной Мечислав Николаевич познакомился три года назад.
Некогда лучший парк города, Таврический сад из-за отсутствия в нем каких-либо увеселений обезлюдел. Именно по этой причине Кунцевич выбрал его для свиданий с агентами. Встречались на скамейке в глухом уголке сада.
В 1910 году потеплело рано. Снег практически растаял еще в начале апреля, воздух был наполнен запахами весны. Агент, оставив очередное донесение, давно ушел, а Кунцевич все сидел и сидел на скамейке. Уходить из парка совершенно не хотелось. Но служба звала. Он с сожалением поднялся, и на освободившуюся скамейку тут же опустились две дамы. Одна из них была так хороша, что Кунцевич уходить передумал.
Покосившись на мужчину, вернувшегося на свое место, дамы продолжили прерванный разговор.
Красавица, из-под шляпки которой выбивался золотой локон, говорила:
– Как же хочется его услышать! Мы с Аней уж было в Москву собрались, а тут читаем газету и выясняем, что послезавтра он дает сольный концерт в Мариинском театре! Последний в этом сезоне концерт в России. А затем – полугодовой тур по Европе. Мы кинулись в кассу, а над нами там просто рассмеялись. Да я и сама понимаю, что билетов не достать. Папа́ готов дать мне любые деньги, но билетов нет даже у барышников. Что делать, ума не приложу. Я бы за билет жизнь отдала!
– Прошу прощения, сударыни. – Кунцевич встал, снял котелок и поклонился. – Невольно услышал ваш разговор. Еще раз прошу простить за бесцеремонность. Разрешите отрекомендоваться – коллежский асессор Кунцевич, Мечислав Николаевич. Я так понимаю, речь идет о концерте Шаляпина?
– Да! – В голосе женщины было столько надежды, что сыщик понял – за билет она действительно готова многое отдать.
– Я могу вам помочь попасть на концерт. Моему приятелю удалось достать билеты себе и супруге, но пойти они не смогут – образовалась неожиданная командировка. Приятель с удовольствием уступит мне билеты.
– Ах, нам вас Бог послал! Скажите, а это дорого?
– Ну что вы? Мы с другом не барышники, отдадим по номиналу. Куда прикажете доставить?
– Я живу рядом. Манежный переулок, дом десять, Исакова Татьяна… Федоровна.
– Очень приятно, Татьяна Федоровна. Как вы смотрите на то, что билеты я принесу вам завтра, скажем, с трех до пяти дня?
– О господи, вы еще спрашиваете? Приходите в любое удобное вам время, я буду ждать целый день.
Извозчика он брать не стал, понимал, что в пролетке не усидит. Шел, едва сдерживаясь, чтобы не запрыгать на одной ножке. Он удивлялся. Удивлялся, что в свои сорок пять от встречи с женщиной испытывает те, уже, казалось бы, навсегда забытые чувства, которые испытывал давным-давно. «Ей уже около тридцати. А адрес дала. И будет ждать в гости. Не замужем? Вдова? Муж в отъезде? Да хоть черт у нее муж, не отступлюсь! Впрочем, какой муж, ей же папенька денег обещал. Значит, нет у нее никакого мужа! Это все-таки хорошо, староват я для дуэлей».
После вечернего совещания Кунцевич попросил зайти к себе надзирателя Любимова. Этот человек возглавлял борьбу с театральными барышниками и поэтому обеспечивал билетами все градоначальство.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сыскной надзиратель с достоинством вошел в кабинет. Одет он был по последней моде, в заколке галстука поблескивал бриллиант средней величины.
– Петр Аполлинарьевич, надобно четыре билета достать в Мариинку. На Шаляпина.
– Побойтесь Бога, Мечислав Николаевич! Я заведующему канцелярий градоначальника отказал, а он всего два просил, а вы четыре! Билетов не стало сразу, как их только отпечатали. Ни у одного барышника не найдете. Ни за какие деньги.
– Петр Аполлинарьевич, мне очень надо. Очень-очень.
– Хоть убейте, билетов нет.
– Я вас убивать не буду. Я вас в Петербургскую часть отправлю, будете там вместо билетных барышников пьяных хулиганов в Народном доме ловить.
– Зачем вы так, Мечислав Николаевич?
– А вы зачем? Я же вас по-хорошему прошу. И не даром. За четыре билета отдам сто рублей.
– Ну вот, опять обижаете. Нешто я барышник.
– Я не говорю, что вы барышник. Но у вас будут расходы, вы их должны компенсировать.
– «Катей» эти расходы не компенсируешь, – вздохнул надзиратель. – Так что не надо денег, я забесплатно постараюсь.
– Постарайтесь, голубчик, я вашим должником стану. Только, прошу, сильно постарайтесь.
На следующий день он отпросился у Филиппова с вечерних занятий, купил на Большой Морской коробку конфект от «Петера и Колера», а на Невском – роскошный букет от «Fleurs de Nice» и поехал на Манежный.
Горничная провела его в гостиную, обставленную дорого и с отменным вкусом. Он сразу увидел, что Татьяна Федоровна его ждала – одета была не по-домашнему. И сережки в ушах у нее были такие, какие дома не носят. Это радовало.
– Вот-с, два билета. Для вас и для вашей подруги. К сожалению, только шестой ряд…
– Боже мой! Мечислав Николаевич, да вы волшебник! Что я вам должна?
– Помилуйте, Татьяна Федоровна!
– Нет, я такой дорогой подарок принять не могу. Говорите сколько или забирайте билеты.
Сказано было решительно.
– Извольте. Пять рублей десять копеек за один. За два выходит десять двадцать.
– Вы шутите?
– Отнюдь. Можете справиться в кассе. Билет в шестой ряд стоит пять десять.
– Вы же их не в кассе покупали?
– Татьяна Федоровна. Я же вам сказал, что я не барышник. Друг купил по номиналу, и мне отдал по номиналу. Вы меня, право, обижаете!
– Ну, хорошо, хорошо. Я сейчас.
Она принесла красненькую и двугривенный.
– Татьяна Федоровна, давайте поступим так: вы завтра сходите в церковь и опустите эти деньги в кружку. Тогда получится, что билеты я вам не подарил, и денег от вас мне брать не придется.
Она задумалась.
– Хорошо. Только не в кружку, а в приют.
– Идет.
– Слава Богу, разобрались. А теперь давайте пить чай.
Увидев его в театре, она заулыбалась.
– Какой же вы хитрец, Мечислав Николаевич, какой хитрец. Но скрывать не буду, я рада. Ах, позвольте вас представить – Аннушка, это Мечислав Николаевич, тот самый волшебник. Мечислав Николаевич, это – Анна Васильевна, моя подруга и ваша обожательница.
– Очень приятно. В свою очередь представляю вам моего приятеля и одновременно начальника – Карл Петрович.
Маршалк, лихо, по-военному, щелкнул каблуками, а потом поцеловал барышням ручки.
После концерта в Мариинском барышни легко поддались на уговоры продолжить вечер в «Вене». А уже в сентябре Таня переехала к нему.
Зайдя в Кремлевский сенатский дворец, где размещались московские судебные установления, Кунцевич обратился к служителю:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Скажи-ка братец, где здесь камера следователя Шабельского?
– Второй этаж, ваше высокоблагородие, направо вторая дверь.
– Очень рад, очень рад вас видеть снова, Мечислав Николаевич! – тряся Кунцевича за обе руки, говорил Шабельский. По нему было видно, что он и вправду рад.
