Знакомые ориентиры
Эти места знакомы Леше с детства, за несколько десятилетий он исходил их вдоль и поперек. Установить свое местонахождение и оценить пройденный путь ему помогают многочисленные ориентиры. Он называет их мне. Болотца — Зеленое, Теплое, Туманное, Погибельное, Вонючее, Сухой Олешник, Мшистое… Горбыли — Долгий, Высокий, Осиновый, Густой Ельник, Трухлявые Пни, Брусничный, Капитанов… Обходы — Багульниковый, Клюквенный, Чертоломный, Торфяной, Долгий Зыбун, Беличий, Журавлиный…
Видимо, сам Леша нарекал эти взлобки и болотца, объезды и обходы. И, надо полагать, эта топонимика в основном служит ему же. Но очень возможно, что этими наименованиями отчасти пользуются и другие бывшие ольховчане.
А эту речку «окрестили» далекие Лешины предки — Глушица. Вот он, первый знакомый для меня ориентир! Теперь я, как говорят землемеры и геодезисты, «привязался» к местности. До Глушицы мы не раз добирались во время лыжных рейдов в сторону Спасской Полисти. Кроме того, я дважды пересекал ее в верхнем течении: в феврале, когда наш лыжбат шел от Мясного Бора к Новой Керести и Ольховке, затем в апреле, когда меня, раненого, везли в Селищенский Поселок.
Добираемся до следующей речки… Нет, извините — это, оказывается, не речка. Леша называет: ручей Нечаянный. Нечаянный?! Погоди, Леша, здесь обязательно остановку сделаем. Нечаянный… Нечаянный… Почему все эти прошедшие десятилетия я ни разу не вспомнил о нем? Ведь с этим рубежом связано немало памятных для меня событий. Здесь наш лыжбат помогал стрелковой бригаде ликвидировать прорыв немцев со стороны Чудова. Где-то севернее этого места, ниже по течению, Кронид Кунгурцев устраивал ложную переправу, а еще севернее наш лыжбат переправлялся на самом деле. Тогда Нечаянный был значительно шире, чем сейчас, и выглядел серьезной водной преградой.
Сегодня мы перебрались через Нечаянный очень просто — по мостику. Мостик аккуратный, с перильцами из неокоренных березок. Будто в пригородном парке, только лебедей не хватает. Леша похвалился: это, мол, моя работа.
От Нечаянного наряду с Лешиной начинается и моя топонимика. Где-то в стороне от дороги на лесистых увалах расположены: «земляничная поляна», возле которой мы обнаружили «волховскую панораму», поляна «подснежников», на которой погиб Авенир Гаренских. Там его могила. Уклоняться в сторону, чтобы искать эти поляны, нет времени. Да и вряд ли я узнал бы те места.
Делаем привал у Крестовой ямы. Это большая чаша-впадина на пересечении дороги и перпендикулярной к ней просеки. По словам Леши, пройдено полпути. По прямой не так уж много — каких-нибудь восемь километров. Но если учесть обходы, то наберется в полтора раза больше. Да если помножить на коэффициент особой трудности дороги, то получится еще весьма солидная надбавка.
Долго шли по Прошкиному и Ольховскому болотам и наконец выбрались на относительно высокую гряду, примыкающую к Керести.
— Скоро Ольховка, — сказал Леша. — Вон вправо Батарейная поляна.
Название явно рождено войной. Узнаю поляну: на ней стояла батарея 23-го гвардейского артполка. Здесь я выпросил у комбата кусок конины. Вон то дерево, под которым артиллеристы свежевали коня…
Дважды умершая Ольховка
У себя на родине, в Белоруссии, я видел десятки загубленных фашистами селений, так и не восстановленных после войны. Пепелища давным-давно заросли бурьяном и опаханы со всех сторон тракторами или полностью распаханы. У Ольховки история несколько иная: воспрянув было из пепла, она вторично погибла уже в мирные годы.
У новоселов не было времени прибирать за собой покинутые усадьбы. В хаотическом беспорядке громоздятся развороченные печи, трухлявые бревна, прясла гнилой дранки, брошенные за ненадобностью старые кастрюли, металлические трофейные бочки из-под горючего. Нелепо выглядят остатки ставших ненужными заборов и плетней, замолкли над колодцами журавли. Среди зарослей бурьяна угадываются бывшие деревенские улочки, переулки и тропинки. В одичавших палисадниках среди пожухлого чернобыльника проглядывают неподдающиеся заморозкам флоксы, высоко торчат обвитые паутиной стебли мальв.
А это откуда взялось? Кое-где попадаются пепелища довольно свежие, еще не поросшие бурьяном. Леша объясняет:
— Несколько изб с хозяйственными постройками осталось тут уже после того, когда все ольховчане покинули деревню. Чем разбирать и перевозить избы по такой трудной дороге, иным показалось выгоднее строиться заново. В этих избах ночевали охотники, заготовители сена, ягодники и грибники. Частенько выручали они и меня. Ведь в один день в оба конца управиться трудно. Ночевал я в своей же избе, в Спасскую Полисть ее не забирал. Однак нашлись прохвосты, доконали нашу мученицу Ольховку.
…Бывает, со стороны Чудова на лодках по Керести, а то и пешью добираются сюда ватаги растоптаев, браконьеров, для которых нет ничего святого. Они и птиц, зверя в запретное время бьют и прочие безобразия творят. Поломали, попалили на кострах кресты с ольховского кладбища, покидали в огонь фанерные пирамидки, которые кое-где еще стояли на солдатских могилах. Увидят такие нелюди, что дом нежилой, — значит, надо окна повыбивать. А иные додумались и до такой подлости: переночевали и заместо «спасибо» подпалили избу. Просто так, интересу ради. И вот, как видишь, из семи неперевезенных усадеб ни одной не осталось. Я считаю, что такие хулиганы хуже фашистов. Для тех мы враги кровные были, а эти мерзавцы почему такое против своих же творят?!
Огороды позарастали полынью, лебедой, лопухами и чертополохом в рост человека. Неприкаянно стоят сады, под яблонями полно опадышей, а те яблоки, которые еще остались на ветвях, почернели, прихваченные заморозками.
После привала на бывшей Лешиной усадьбе мы под прямым углом повернули на север, пошли вдоль западного берега Керести. На Ольховских Хуторах тоже ни живой души, ни единого строения. За впадающей в Кересть речкой Трубицей Леша показал мне урочище, название которого тоже, несомненно, рождено войной: Немецкий погост. Здесь оккупанты хоронили убитых в боях на ольховском плацдарме.
Сейчас тут молодая сосновая роща. Остатки намогильных холмов можно различить, только внимательно смотря под ноги и зная, на каком месте выросли эти деревца. Наглядная иллюстрация того, что ждет алчных захватчиков чужой земли. Их могилы поросли не только травой, но и деревьями забвенья.
У главного хирурга Волховского фронта А. А. Вишневского есть такая дневниковая запись, сделанная им в только что освобожденном Новгороде, когда он увидел огромное немецкое кладбище: «Конечно, от таких, уродующих нашу землю картин скоро не останется и следа. А стоило бы кое-где и оставить — в назидание тем, кто вздумает еще раз пожаловать к нам в гости без приглашения. И на воротах вот такого кладбища написать знаменитые слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
